– Значит, еще раз проинструктируйте людей: никаких развернутых цепей, никакого бега в рост с криком «ура» – передавят, как котят! Собравшиеся вокруг меня командиры взводов, некоторые «замки» и политруки внимательно слушают, хотя на лицах кое-кого и написано непонимание моих слов и даже недоверие. Ну и хрен с ними, сомневаться могут столько, сколько хотят, мне важно, чтобы мои команды выполнялись в точности – тогда, может, и сохраним роту. И Архипов оказывает мне огромную поддержку тем, что всецело признает мою власть и подчиняется как старшему по званию. Хотя фактически институт политических руководителей в Красной Армии нередко приводит к двоевластию и ненужному раздраю между начальствующими лицами, особенно губительному в критические моменты. Политруки, комиссары – это ведь не кадровые командиры с полным военным образованием, у них свои задачи по поддержанию морального духа бойцов. Хотя фактически сколько было ситуаций на войне, когда самоуверенные, честолюбивые и порой просто дурные люди мешали командовать профессиональным военным – не счесть! Вот и сейчас то, что я говорю, понимают и принимают не все. Те же Полянских и Калагов, очевидно, представляли себе, что поредевшая за последние два дня рота все равно кинется в лихую штыковую как 4-го числа, у реки – да в рост, не кланяясь пулям! Только вот тогда нас с противником разделяло меньше ста метров, немцы не успели закрепиться, а атака была вынужденной мерой для ликвидации плацдарма. Сейчас все гораздо сложнее и страшнее… – Средств усиления у нас нет, потому в полосе наступления роты давить огневые точки будут пулеметный взвод и снайперско-стрелковая группа. Я присоединюсь к прикрытию. Оно выдвигается вперед группами по два-три человека до начала атаки. Сержант Лопатин, ваша задача – постараться подобраться метров на триста к противнику, используя любые возможные укрытия, после чего дождаться сигнала общего наступления. Сержант Владимир Лопатин, поставленный старшим над стрелками, уверенно кивает головой. Он не базовый снайпер – в моей роте штатного снайпера не было изначально. Но в ходе боев последних двух дней я выделил по три-четыре наиболее способных стрелка в каждом взводе, сведя их в специальную снайперско-стрелковую группу. Занятия с людьми я проводил сам, рассказывая теорию снайперской стрельбы, о правильном выборе лежки – чтобы и маскировала, и в то же время была не слишком приметной, типа одиноко стоящего дерева или торчащего посреди поля остова танка. Рассказывал о необходимости правильно прятать за укрытием тело так, чтобы торчали только глаз и ствол винтовки. Объяснял, какое упреждение берется на движущуюся цель, при ветре или стрельбе над водным пространством, в сумерках, как правильно целиться на всполохи ведущего огонь пулемета. В группу я собрал наиболее хладнокровных и бережных с оружием бойцов (обязательное условие для «пользователя» СВТ!), способных бить кучно и поражать цель на дистанции в триста метров с открытым прицелом. Задача явно не из легких, но за время формирования группы и занятий бойцы неплохо попрактиковались в пристрелке ориентиров на противоположном берегу Песчанки. А вчера днем мои «снайперы» показали себя, первыми открыв огонь по выдвигающимся к реке немцам и набив, считай, целый взвод. Причем они уничтожили два пулеметных расчета, сняли несколько унтеров – и в их числе, возможно, и офицера. Пулеметный взвод после потери обоих «максимов» еще во время первого боя я перевооружил двумя исправными трофейными МГ-34. Благо, что уцелели первые и вторые номера расчетов – им, можно сказать, повезло. В отличие от Степана Савельева по кличке Савва, которому досталась большая часть осколков в сущности небольшого 50-миллиметрового осколочного снаряда… Однако этой ночью мы сумели восстановить один из двух поврежденных станкачей, перепаяв кожух, напрочь распотрошив комплект ЗИП и заменив недостающие, поврежденные узлы на целые от второго пулемета. Немного поколебавшись, но имея послезнание о предстоящих боях, я решил сам встать к «максиму». Возможно, это и безрассудство, однако стоит признать, что преимущество устаревшего станкача именно я смогу реализовать в ближайшем бою в полной мере. А дополнительный риск вызвать на себя ответный огонь германских средств усиления все же ниже, чем если бы я сам повел роту в атаку развернутыми цепями, как, похоже, готовы поступить у соседей. Учитывая же, что помимо десяти снайперов и трех пулеметных расчетов пульвзвода в прикрытии остаются также бронебойщики – они подтянутся вместе со мной, с началом общей атаки (а то слишком заметны со своими длинноствольными «кочергами»!), – у меня на круг выходит довольно мощная огневая группа. Но не только она стала моим новшеством… – Все пистолеты-пулеметы «штурмовикам» отдали? Ох, задел я командиров за живое, вон как лица посерели! У всех, за исключением комвзвода-два Ивана Никольского, и даже у ротного политрука, которому я категорически запретил идти в бой в первой атакующей волне. А ее я сформировал из маленьких мобильных групп «штурмовиков» по принципу тех, что появились еще в Первую мировую войну на Западном фронте. Четыре-пять человек, из которых один обязательно вооружен автоматическим оружием, а оставшиеся бойцы несут с собой максимум гранат. Командирами назначены наиболее авторитетные, способные вести за собой бойцы, не теряющие голову в бою. На вооружении их или пистолеты-пулеметы (туда, кстати, и мой ППШ ушел), в том числе два немецких трофея, или наши относительно легкие «дегтяревы». Численность отрядов с ручными пулеметами как раз и достигает пяти человек, а старший над всеми мой заместитель Никольский, неплохо показавший себя в последние дни. Он сейчас слушает меня особенно внимательно, даже напряженно. – Значит, напоминаю еще раз: задача штурмовиков – не вступать в перестрелку с противником, а под огнем прикрытия подобраться к немецким позициям на бросок гранаты. И не бегом в рост, а короткими перебежками, используя любые прикрытия и складки местности! Воронок тут много, укрыться есть где, но ближе к заводу смотрите под ноги – мины! Их могут выдать участки рыхлой земли. Колючку пройдёте, как я показывал, два-три прохода сделаете, будет достаточно. Далее следует по максимуму использовать именно гранаты, после чего одним рывком ворваться в траншеи и за периметр ограждения завода. Как только лейтенант Никольский подаст сигнал ракетницей… – посмотрев в глаза комвзвода-два, я запнулся, но все же продолжил: – Или я увижу, что эта задача выполнена, мы вводим в бой резерв и меняем позицию группы прикрытия. До того, как вся рота не займет первый рубеж, штурмовикам идти вперед запрещается! Наверняка немцы попробуют контратаковать, пусть люди разбирают трофеи вроде пулеметов, автоматов и гранат. Вопросы? У командиров нет вопросов, есть обида, что штурмовиков возглавляет только один лейтенант, по такому случаю получивший мой ППШ. Остальным суждено до последнего оставаться в резерве, поделенном на два условных взвода по двадцать два бойца и командира в каждом. Один возглавил комвзвода-три лейтенант Серго Георгадзе, другой – наш доблестный полит рук. – Ну, если вопросов нет, то сержант Лопатин со стрелками и пулеметчиками начинает атаку ровно в половину. А по общему сигналу вперед идут штурмовые группы, их ведёт Никольский. Я с бронебойщиками и расчётом «максима» провожу их до позиции прикрытия. И, Иван, не позволяй им кучковаться, сбиваться в толпу! Чем дальше друг от друга бойцы, тем меньше потери. Остальные же ждут моего приказа о выдвижении вперед! Все находящиеся на крайнем инструктаже кивнули, после чего стали молча расходиться к своим бойцам. Каждый из командиров напряжённо размышлял о будущей атаке, и, поглощенные своими мыслями, люди не расслышали тихого, брошенного им в спину: «Ну, с Богом…» Бои на исходном рубеже полка длились два дня, четвертого числа мы сумели отбить все атаки. Перебив большую часть штурмовой группы, моя рота заставила отступить от берега остатки немецкого десанта. Следом убрались и «тройки», напоследок пару раз приложив по позициям из своих небольших пушек. А к соседям, где ситуация складывалась более критично, комполка направил резервную роту, на выручку вовремя подошел танковый взвод из двух Т-34. Стремительная контратака свежей роты при поддержке бронетехники опрокинула ворвавшихся было в траншеи немцев. Получив крепкий отпор, фрицы отошли на перегруппировку, а мы продолжили обустраивать позиции, углубляя траншеи, размещая вновь сформированные пулеметные расчеты с трофейным оружием, проводя работу с личным составом. Именно после первого боя мне пришло в голову сформировать «снайперскую» группу. Пятого числа к немцам с утра подошло пехотное подкрепление. Они предприняли несколько атак, в том числе на моем участке, которую мы отбили стрелковым оружием, однако ближе к обеду со стороны противника послышался шум многочисленных моторов крупной техники. Комполка, понимая уязвимость пехоты без достаточных средств усиления перед мощной танковой атакой, приказал отводить людей за довольно широкую реку Воронеж – к примеру, Чернавский мост, по которому мы отступили, имеет длину аж 364 метра! Сосредоточив все средства усиления у моста, Митрофан Иванович сумел отбить первый удар группы панцеров из двадцати машин, уничтожив шесть из них; мы же потеряли одну «тридцатьчетверку» и две противотанковые «сорокапятки». Рубеж полноводной реки был удержан; одновременно с этим в городе шла спешная эвакуация раненых, складов 40-й армии. Тысячи людей покидали свои дома… А ночью полк снялся с позиций на основании устного приказа начальника штаба дивизии подполковника Зайцева и выступил на Сталинград. Если бы я не обладал необходимым послезнанием о дальнейших событиях, то, наверное, сошел бы с ума. А так, когда мы добрались до Новой Усмани и в шесть часов утра получили приказ командующего Брянским фронтом генерал-майора Голикова вернуться в город, только скрипнул зубами и грубо выругался, не скупясь на крепкое словцо в адрес Голикова. Этот мудак не только не сумел наладить достойную оборону фронта, имея планы готовящегося удара четвертой танковой армии Гота (!), на Голикове во многом лежит ответственность и за «внезапность» германского удара 22 июня 1941 года, ибо тогда он занимал пост начальника ГРУ РККА – Главного разведывательного управления, – причем ситуация ведь зеркально повторилась! Голиков как тогда имел всю необходимую информацию, вплоть до даты германского вторжения, и не сумел ее использовать, что сейчас! А теперь еще встал между мной и любимой… Да и гибель отважного генерала Лизюкова, чью танковую армию из-за тупости Голикова вводили в бой не единым кулаком, а отдельными корпусами, также на совести текущего командующего Брянским фронтом. А ведь это не последний его косяк, будет еще и очередное поражение под Харьковом в марте 1943-го, и также по вине бывшего начальника ГРУ, не сумевшего в очередной раз верно оценить возможности врага и «просмотревшего» готовящийся контрудар… Вот бы кого к стенке поставить еще в июле 1941-го! А не боевых командиров типа генерала Коробкова, упорно сражавшегося под Брестом и первого понявшего необходимость перехода к обороне, или боевых летчиков – генералов Смушкевича, Птухина и других, чья смерть обезглавила советские ВВС в начале войны… Сегодня же, 6 июля, в бои под Воронежем вступил седьмой танковый корпус Ротмистрова, и немцы вывели большую часть бронетехники из города. Причем город покинули и части РККА! А защищать его остались только полки НКВД – 41-й и 287-й пограничные, 233-й конвойный и 122-й охраны железных дорог. Причем фактически в городе находятся батальоны только 41-го и 287-го полков… Ладно, сейчас это все ненужная лирика. Сейчас у нас есть боевая задача, которую необходимо выполнить. А конкретно – занять недавно обороняемые нами же заводы № 18 и СК-2 силами двух батальонов. Людей для атаки достаточно, плохо то, что на территории заводов противник уже развернул что-то вроде опорных пунктов. Немцы располагают подготовленными траншеями (сами же ведь нарыли!), растянули рогатки с заграждениями из колючей проволоки и, возможно, уже заминировали подходы, получив информацию о готовящейся контратаке русских. Хотя очень надеюсь, что нет – все-таки противник не собирался переходить к активной обороне, а вел наступление. С другой стороны, германцы уличные бои ведут, опираясь на опорные пункты и стараясь создать систему перекрестного огня вдоль улиц, занимая угловые дома и любые высотные точки вроде церковных колоколен. – Лопатин, веди своих! Время 9:30, общая атака запланирована на 10:00 ровно. Но группа прикрытия должна выйти первой, иначе она просто не сможет поддержать огнем атаку штурмовых групп. Слишком велико расстояние от частного сектора, где разворачиваются батальоны, до заводского периметра – нас разделяет где-то семьсот метров. Бойцы начинают движение тройками; каждая поочередно пробегает двадцать – двадцать пять метров в течение трех секунд – время, за которое враг успевает взять прицел. Но немцы пока молчат… При виде того, как короткими перебежками перемещаются бойцы, сердцебиение невольно учащается, я пристально вглядываюсь вперед, ожидая, когда первые вражеские очереди ударят со стороны завода… Два ручных пулемета заговорили, когда бойцы Лопатина приблизились к заводскому периметру на пятьсот метров, и практически одновременно с ними засвистели легкие «огурцы», подняв густую цепочку разрывов чуть впереди погранцов. Последние, однако, поспешили залечь, используя глубокие и не очень воронки, оставшиеся от немецких бомб. В принципе правильно, вот только мины могут накрыть и там – это во-первых, а во-вторых, чем дольше люди пролежат в укрытиях, тем сложнее им будет подняться после. Однако Владимир Лопатин, в отличие от большей части личного состава полка, уже успел повоевать на фронте, в частности под Москвой, и в полк попал после ранения. Сейчас он дал бойцам дождаться второго минометного залпа, легшего чуть позади занятых воронок, и тут же повел людей на короткий бросок, избегая «вилки». Разумно! Однако не дремлют и пулеметчики: очередь одного из ручных машингеверов срезала чуть зазевавшегося, а может, просто не слишком удачного стрелка… – Зараза! Сильное желание врезать из «максима» по проявившим себя огневым точкам приходится давить волевым усилием: с семисот метров только шугану, но точно не достану, разве что случайно. Если бы мой станкач был с панорамным перископическим прицелом… Но про пулеметы образца 1910/30, оснащенные прицелом ПТ-1, я слышал, однако вживую ни разу не видел. А жаль, я бы сейчас по расчетам вражеских ручников врезал бы от души! Группа прикрытия сумела сократить расстояние до позиций врага еще на полторы сотни метров, потеряв за время коротких перебежек двух снайперов и одного пулеметчика. Но ближе к периметру число воронок было меньшим, а бойцы сумели занять достаточно надежное укрытие под стволом срубленного взрывом дерева, довольно толстого тополя с раскидистыми ветвями, накрывшего одно из углублений в земле. Однако на самом деле защита эта временная, и пара-тройка прямых попаданий размочалят дерево в хлам, а следующая мина похоронит или изранит набившихся в воронку бойцов… Пора. – Штурмовые группы, вперед! Глава 12 6 июля 1942 года, 10 часов 3 минуты. Район завода СК-2, г. Воронеж. 41-й пограничный полк 10-й стрелковой дивизии НКВД Лопатин, не хуже меня понимая уязвимость занятого большинством своих бойцов укрытия, заставляет людей рассредоточиться – стрелки поодиночке, короткими перебежками занимают соседние воронки. А с началом движения штурмовиков из-под ствола тополя в сторону немецких пулеметов ударил трофейный машингевер. Парой минут спустя по врагу заговорил МГ-34 и второго расчета прикрытия, а группы Никольского принялись короткими перебежками продвигаться вперед. В ответ немцы перенесли минометный огонь уже на нас… К леденящему нутро свисту мин, как и к самому ощущению близкой смерти, привыкнуть просто невозможно. Залегая на землю, каждый раз невольно думаешь, спрашиваешь то ли у себя, то ли у высших сил: «Моя?» И тут же начинаешь шептать: «Помоги, Господи, убереги…» Но вот взрыв раздается справа или слева от тебя, спереди или позади – и наступает короткое облегчение, буквально на доли секунды. Но тут же приходит осознание: нужно бежать. Нужно… А как же страшно! Как же страшно заставить себя подняться на ноги и вновь совершить короткий рывок навстречу огненным вспышкам винтовочных и пулеметных выстрелов фрицев! Все внутри тебя кричит: «остановись», «там опасно», «беги отсюда»… Но нельзя убегать, нельзя. Только вперед, под пулеметные и винтовочные выстрелы, ибо жизнь – она тоже там, рука об руку с победой хотя бы в этой схватке. И ты встаешь и бежишь, считая про себя ровно три секунды, и снова падаешь, не давая врагу взять точный прицел. А потом очередной взрыв мин и следующий за ним короткий бросок – и так по кругу, пока страх медленно, но верно не уступит усталости и безразличию, а все твои действия станут уже просто автоматическими… Но мне-то еще ничего, а вот два моих помощника тащат за собой тяжеленный, под семьдесят килограммов «максим» – вот уж кому действительно непросто вставать и бежать на короткий рывок! И иначе ведь нельзя, расчет станкового пулемета – самая лакомая цель германских минометчиков. Эх, снять бы корректировщика… Но, несмотря на частый и густой минометный обстрел, потери штурмовых групп на деле невелики – осколками срезало двух, может, трех бойцов, еще пару накрыло точным попаданием мины прямо под ноги ребят. Но остальные продолжают уверенно двигаться вперед, пока мои пулеметчики и снайперы активно борются с огневыми точками врага. Собственно, один ручной машингевер немцев уже замолчал… Однако гансы, столкнувшись с непривычной для них тактикой большевиков, столь похожей на их собственную (у нас были «отличные» учителя!), зашел с внушительных козырей, открыв огонь еще трех МГ-34. Причем один ударил с заводской постройки, внешним видом и высотой более всего напоминающей крепостную башню – и ударил точно по единственному пулеметчику, оставшемуся без второго номера. Парень, только-только приподнявшийся над бровкой воронки, безжизненно опрокинулся назад, прошитый второй же очередью врага… А минутой спустя фрицевские минометчики вновь перенесли огонь на укрытие, защищенное тополем. Две или три мины сдетонировали сверху, зацепив крепкие ветви дерева, еще одна взорвалась на стволе. И как минимум два взрыва грохнули точно в воронке. – Твари!!! Четыреста метров. Целых четыреста метров – слишком велико расстояние между мной и противником, чтобы вступить с ним в перестрелку. Нужно подобраться ближе… Одна… Две… Три… Три короткие перебежки, и, загнанно дыша, я прыгаю в очередной провал в земле, оставшийся после взрыва авиабомбы. Толом воняет до сих пор, но это и не важно, главное, мы поравнялись с прикрытием. Хотя, собственно, после гибели пулеметчиков оно значительно потеряло в огневой мощи, а уцелевшие стрелки чересчур частят и бьют не сильно метко. Да особо-то и не прицелишься, когда немчура давит такой плотной стрельбой, будто у них патронов просто бесконечный запас! А особенно сильно мешает машингевер на вышке – видимо, там фрицы пулемет поставили на станок. Если бы не ответный огонь залегших расчетов с «дегтяревыми», германцы уже давно заприметили бы наш станкач и тянущих его бойцов, а так они отвлеклись на смельчаков из штурмовых групп. Увы, для моих ребят противостояние складывается в худшую сторону, замолчали уже два «ДП»… В воронку спрыгивают Гришка Антюфеев и Георгий Беридзе, затащив внутрь тяжеленный «максим» с кожухом, под завязку заправленным водой. На парней страшно смотреть, до того они мокрые и красные от бешеного напряжения. Ну, еще бы, вытащить семидесятикилограммовый станкач со щитком, когда один из бойцов нес также цинк с патронами и лентами, а другой – бачок с водой! Это тяжко даже без рвущихся рядом мин и бьющих навстречу трассеров МГ-34, что уж говорить о том, что ребятам пришлось перетерпеть сейчас? Красавцы. – Снимай щиток! Лица бойцов вытягиваются, и их удивление с плохо скрытым возмущением в глазах мне понятно: ради чего было тащить станкач со щитком, если огонь я буду вести без него? Но щиток – это какая-никакая защита, от которой я решился избавиться в связи с обстановкой: сейчас несколько лишних секунд для стрельбы мне важнее, чем условная безопасность. Как только я дам первую очередь по вышке, фрицы, расположившиеся на ней, обратят на меня внимание, и тогда счет пойдет на считанные секунды. Но если мы поднимем на бровку воронки «максим» с характерным, хорошо заметным щитком, у меня, может статься, не будет и этих мгновений… Много кто ругал объективно устаревший к началу Второй мировой войны пулемет. Излишне тяжелый, слишком заметный из-за щитка, что делало «максим» удобной целью для артиллерийских и минометных расчетов, а также экипажей танков, низкая скорострельность – всего шестьсот выстрелов в минуту… Против девятисот у МГ-34 и тысячи двести у МГ-42. Но только критики забывали, что у немецких машингеверов приходилось регулярно производить замену ствола, в то время как у нашего станкача охлаждение водяное, только успевай залить воды в кожух. А тяжесть пулемета оборачивается отличной кучностью боя, позволяет уверенно держать высокую прицельную дальность. Потому сейчас, помогая бойцам взвалить станкач над край воронки, плотнее умастив его на земле, я не испытываю дрожи в руках, не чувствую, что вступаю в схватку, имея заметно устаревшее оружие, из-за которого наверняка проиграю. В руках умелого пулеметчика «максим» вполне конкурентен немецким машингеверам! По крайней мере, я так считаю после нескольких учебных стрельб… Встав к пулемету, аккуратно, тщательно беру прицел под очереди станкового МГ-34. Словно что-то почуяв, расчет на секунду прерывается – возможно, меняет перегревшийся ствол. Но эта пауза весьма кстати: я успеваю прицелиться, а молчание противника дарит мне лишние секунды… Нажимаю на гашетку. «Максим» бодро пророкотал, высадив в сторону вышки короткую очередь патронов в восемь. Она ударила чуть выше цели, но еще двумя я уже более точно нащупываю молчащую до того цель. Наконец, машингевер заревел в ответ, трассеры уткнулись в землю всего десятком сантиметров правее, послышался отчаянный вскрик! Но, не замечая ничего вокруг, кроме цели, я вновь жму на гашетку, приложив по хорошо видимым вспышкам пламени теперь уже длинной очередью – сдали нервы. Но у «максима» отличная кучность, и сейчас это преимущество меня спасает – станковой МГ-34 замолчал! Для верности высадив по вышке еще две короткие очереди, бешено кричу: – Меняем позицию! Бегом!!! Антюфеев, до того сжимавший задетое вскользь плечо, волевым усилием заставляет себя схватить бидон с водой, а Беридзе молча поднимает цинк с патронами, до того носимый товарищем. Все вместе мы выбираемся из воронки под мерзкий свист мин, ложащихся все ближе к нам, и вытаскиваем за собой пулемет. – Быстрее! Вот то укрытие! «Сто один, сто два, сто три»… На третьей секунде я ныряю в воронку вместе с расчетом, позади гремит очередной взрыв, каким-то чудом не зацепивший никого из нас. Указав на ранение Гриши, коротко бросаю бойцу: – Перебинтуй плечо! А после начинай набивать ленты! После чего разворачиваюсь к немного ошалевшему от всего происходящего грузину. – Сейчас ставим щиток, потом поможешь поднять «максим» наверх и придержишь ленту вместо Антюфеева. Готов? Георгий молча кивает, но взгляд его чуть проясняется. Смерть прошла рядом, но бой не окончен, многое еще может случиться… Однако нам остается лишь покрепче сжать зубы и продолжить воевать. Выбрав в качестве цели ближний ко мне МГ, первым попавший в поле зрения, даю пристрелочную очередь. Огонь машингевера тут же обрывается, но не потому, что я попал: по всей видимости, расчет принял решение сменить позицию, как только рядом засвистели пули «максима». Что же, разумно, а вот на моем пулемете скрестились трассеры сразу двух МГ-34. Звонко звякнул щиток, раз и другой, защитив от гибельного свинца; массивный станкач тряхнуло от нескольких попаданий по стволу. Вместе с Беридзе мы с трудом стащили «максим» вниз, спасая пулемет от необратимых повреждений и спасаясь сами. Впрочем, кожух и так продырявлен в трех местах; из пулевых отверстий весело бежит вода. – Три-четыре очереди после заправки, и шабаш. От слов Антюфеева, произнесенных мрачным, каким-то безжизненным голосом, становится не по себе. Но пулеметчик однозначно прав – большая часть воды сольется из поврежденного кожуха уже сейчас, а после заправки из бидона станкач проработает минуты три от силы. Причем пытаться вновь взвалить «максим» на край воронки довольно глупо, фрицы пристрелялись к нам и тут же добьют и так поврежденный пулемет. Сменить позицию? Быстро и скрытно не сможем, тут минусы устаревшего станкача работают против нас в полной мере, фрицы заметят расчет и расстреляют на хрен! Минуту я лихорадочно обдумываю сложившуюся ситуацию, одновременно вслушиваясь в грохот взрывающихся чуть позади мин. Очевидно, враг перенес огонь на залегшие штурмовые группы, медленно, но верно выбивая бойцов… – Так, товарищи, слушайте и запоминайте. Я сейчас ползу за трофейным МГ, он в окопе у Сидорова остался, вроде неповрежденный. Открываю огонь по немцам, бившим в нашу сторону; как только очереди мои услышите, заправляйте кожух последней водой, поднимайте «максим» и давите этих тварей! Хотя бы один расчет чтоб заткнули, иначе гансы нас на этом поле и оставят! Все понятно? Бойцы синхронно кивнули, и я, напоследок ободряюще улыбнувшись парням и четко проговорив «с Богом!», перебросил тело через бровку воронки и стремительно пополз к позиции погибшего пулеметчика, принявшего и бой, и смерть в одиночку. Лишь бы не повторить его судьбу… Минометный огонь врага смещается в стороны от моей роты – видимо, атакующие цепями соседи продвинулись достаточно далеко к позициям немцев, чтобы обратить на себя внимание. Мне же лучше, теперь основная опасность – это точные очереди фашистских машингеверов, способных перерубить мое тело длинной очередью. Но, видать, немцы не заметили меня или посчитали не столь перспективной целью, сосредоточив огонь на бешено огрызающихся расчетах ручных «дегтяревых». Так что до воронки с погибшим пулеметчиком Сидоровым я добираюсь сравнительно спокойно (если не считать пары легших довольно близко очередей) и довольно быстро, всего минуты за три.