Наконец, я заползаю внутрь укрытия, на последних секундах отчаянно ускорившись, буквально почуяв опасность со спины. В итоге веер пуль взрезал землю всего в десятке сантиметров от тела, а я рывком перевалился через край воронки, чтобы скатиться прямо к погибшему товарищу с разбитым вражеской очередью лицом. Один глаз парня выбило, другой остался широко и неверяще открыт, будто боец так и не поверил в собственную смерть… Зараза! Отвратительное, ломающее волю зрелище, заставившее меня потерять несколько лишних секунд, пялясь на павшего товарища. Наконец, с силой сжав зубы, я заставил себя встать и потянуться к трофейному машингеверу. Ну, уроды, сейчас я вам устрою… Пулемет, снаряженный не лентой, а вместительной «улиткой» на семьдесят пять патронов, снят с предохранителя – пуговка, располагающаяся рядом со спусковым крючком слева, отжата вверх, открыв красную букву «F» (Feuer – огонь). Решив сменить магазин (сколько Сидоров настрелял до того, я не знаю), снимаю улитку, после чего отвожу массивную рукоять заряжания назад – одновременно с этим из затвора вылетает патрон – и снова ставлю ее на место. Затем беру один из трех имевшихся у погибшего пулеметчика магазинов под ремешок так, чтобы красная цифра «75» была обращена ко мне, и вставляю ее в приемное окно крышки короба, введя сначала переднюю часть улитки, а затем с силой дослав ее заднюю часть вниз до отказа. Все, трофей к стрельбе готов… А вот футляра с запасными стволами не видно – по-видимому, остался у второго номера, погибшего при взрыве мины. Плохо. С другой стороны, замена ствола рекомендуется после каждых 250 израсходованных патронов, а тут всего 225 изначально было… Пулемет устанавливаю на сошки, крепко уперев их в землю. Правую руку кладу на пистолетную рукоять, а левой берусь за приклад сверху, максимально плотно прижав его к плечу. Проверив прицельную планку, выставленную Сидоровым практически по нижнему краю, смещаю ровную линию целика и мушки под бьющиеся на раструбе вражеского МГ огоньки, оставив между ними небольшой просвет. А затем на выдохе нажимаю указательным пальцем правой на верхнюю выемку спускового крючка… Грохает одиночный выстрел. Не трассирующий – трассерами должен быть снаряжен каждый пятый патрон. Значит, нужно стрелять еще. Раз, два, три, четыре… Пять секунд, четыре выстрела по цели, пока, наконец, вдаль не унесся трассер, позволив мне скорректировать прицел. Правда, и вражеский расчет наконец-то заметил стрелка, открывшего по ним довольно точный огонь, после чего развернул машингевер в мою сторону и с ходу ударил длинной, рассеивающейся очередью. Это они поспешили, гады, нервничают, когда по ним стреляют… Зажимаю нижнюю выемку спуска. Темп огня МГ-34 бешеный, просто оглушающе ревущий вблизи! Как бы крепко ты ни держал пулемет, сохранить прицел ровно не выйдет – моя первая очередь в десять патронов не находит цель, уйдя чуть в сторону. Но после секундной паузы я вновь открываю огонь навстречу бьющим вражеским трассерам, уже практически нащупавшим меня… Фонтанчики земляной взвеси встают едва ли не у самых сошек трофейного машингевера, заставив меня сдернуть пулемет вниз и спрятаться на дне воронки. Как же бешено бьется сердце! Несколько секунд я просто сижу, распластавшись на земле, снова и снова прогоняя перед внутренним взором последние мгновения схватки, словно фотографиями отпечатавшиеся в памяти. Нет, сомнений быть не может, трассеры сошлись именно на вражеском расчете, я опередил врага с точной очередью всего на несколько секунд – но опередил… Однако под конец нашего противостояния слева ударил еще один германский пулемет. Не иначе как Господь уберег меня от гибели! В себя прихожу под знакомый и такой родной рокот «максима»… Аккуратно приподнявшись над бровкой воронки, наблюдаю, как Антюфеев и Беридзе ровными строчками посылают очереди станкача в сторону одного из двух уцелевших на нашем участке расчетов МГ. Последний открыл ответный огонь, который, однако, практически тут же захлебнулся – два длинных, точных веера пуль калибра 7,62 ударили точно по позиции немцев. Правда, мгновением спустя замолчал и перегревшийся «максим» с давно продырявленным кожухом… – Ура-а-а-а!!! За Родину, вперед!!! Уцелевшие германские пулеметчики затихли, сменив позицию и решив не отсвечивать до поры до времени. Воспользовавшись благоприятным моментом, Никольский поднимает людей в атаку личным примером, закричав, а вернее, взревев так, что его голос заглушил перестрелку! Боевой командир, не зря я именно его поставил над штурмовиками… Вот только последние, зараза, вскочив на ноги, побежали в рост, едва пригнувшись, забыв о том, что нужно падать каждые три секунды, чтобы сбить прицел врага! Поверили, что смогут рывком преодолеть больше трехсот метров разделяющего нас с немцами пространства? Э-э-э нет, так не пойдет, у фрицев еще один МГ-34 уцелел, да и стрелки вскоре огонь усилят, метров так с двухсот… Нужно брать управление штурмовыми группами в свои руки. Нужно. Вот еще пяток секунд полежу в воронке, пока бойцы со мной поравняются, а уж там наведу порядок… Глава 13 6 июля 1942 года, 10 часов 32 минуты. Район завода СК-2, г. Воронеж. 41-й пограничный полк 10-й стрелковой дивизии НКВД – Залегай!!! Залегайте, дурни, куда в рост бежите?! Несколько бойцов, бодро рысящих прямо на меня, удивленно и несколько испуганно вытаращились на неожиданно появившегося ротного и застыли на месте. Но, повинуясь моему крику и отчаянным взмахам рук, тут же распластались на земле или спрыгнули в ближние к ним воронки. Однако это всего одиннадцать человек – в общей сложности три группы без выбывшего пулеметного расчета. Остальные, не замечая ничего вокруг, рвутся вперед, ведомые Никольским. Ох и будет заму на орехи, коли выживет, рано я его похвалил… Зараза, и ведь не докричишься до ошалевших вояк, из-за страха и напряжения боя поддавшихся первобытным инстинктам. «Бей или беги» – вот они и бегут, чтобы бить! Возникла мысль дать очередь над головами и тут же пропала: как бы на голос вражеского пулемета, да ещё и бьющего навстречу, в ответ гранаты бы не прилетели! – Вы трое, со мной! Остальные держитесь по флангам, вперед короткими перебежками: бежим три секунды, считая про себя «сто один, сто два, сто три», и разом падаем. Это понятно? Бойцы ошалело машут головами, один же бодро отвечает по уставному: – Так точно! – Тогда вперед! Три мои группы, в составе которых я возложил на себя обязанности пулеметчика (вот ведь не было печали, гонять с двенадцатикилограммовой дурой в руках), начинают двигаться вперед короткими перебежками. Между тем штурмовиков, пробежавших под сотню метров, встречает плотный винтовочный огонь фрицев, и люди начинают падать. Некоторые – сообразив, что бегут слишком долго и мои инструкции для наступающих были не просто сотрясанием воздуха, другие – получив раны, третьи… Третьи уже никогда не встанут. Но Никольский, видимо, поймав кураж или боясь, что в следующий раз залегших бойцов поднять будет сложнее, продолжает вести большую часть людей вперед – пока навстречу не ударили сразу два машингевера, буквально захлебываясь длинными очередями. Твою ж дивизию! Скорострельность, плотность огня МГ-34 я успел узнать лично – и сейчас огонь даже двух машингеверов губителен для группы бойцов общим числом чуть более сорока человек. Хотя бы в кучу не сбились, и то хорошо! Под пулеметным огнем штурмовики наконец-то залегают, и тогда из-за спины раздается дружная, практически залповая стрельба «светок» и одного-единственного ПТРД. Второй расчет бронебойщиков, похоже, накрыло… Мои «снайперы» наконец-то проявили себя с лучшей стороны, тщательнее прицелившись (ну, так не по ним сейчас стреляют) и практически сразу заткнув один из вражеских расчетов. По второму открыл огонь я, выбив остаток «улитки» и заставив фрицев сменить позицию. Некоторые штурмовики начали неуверенно подниматься, хотя большинство бойцов по-прежнему лежит на земле, ввязавшись в азартную перестрелку с немцами. В общем-то, не самая худшая тактика, учитывая превосходство СВТ в огневой мощи и емкости магазинов над маузеровскими карабинами. Действительно, можно было бы и полежать, не подставляясь под пули! Вот только германские минометчики вновь перенесли огонь на участок атаки моей роты, вздыбив грунт цепочкой разрывов впереди залегших бойцов… – Короткими! Короткими перебежками, твою налево!!! Вперед!!! То ли подчиненные расслышали мои крики, то ли немного пришли в себя, но уцелевшие группы начали вставать и сближаться с врагом рывками в двадцать пять – тридцать метров. Люди несут потери: упал боец, потом еще один, и еще, но все же это меньше, гораздо меньше, чем если бы атаковать в рост! Устремляюсь вперед и я с собственной группой, чуть слышно моля Господа избавить меня от мин и иной смерти: – Господи, защити… Господи, сохрани… Господи, спаси! Очередная перебежка, очередное падение, близкий взрыв, от которого начинает свистеть в ушах, а голова становится чугунной. Один из бойцов падает, словив осколок в руку, но рана у него неглубокая. – Туго перебинтуй и аккуратно отползай назад. В рост не вставать! Молодой, лет восемнадцати грузин с выражением боли, застывшим на побледневшем лице, кивнул, после чего едва слышно произнес: – Так точно, товарищ лейтенант… Меня аж немного передернуло: за время боев я уже успел не только повидать ран, но и получить их, так что поведение бойца мне кажется сильно наигранным, неестественным. Но немного поразмыслив, я понял, что парнишку не столько полученная рана травмировала, сколько осознание того, что он действительно смертен, что все может кончиться уже сейчас. Другими словами, его поведение – это следствие шока, а не излишней хитрожопости. – Остальные – вперед! Мы догнали сильно рассеявшихся штурмовиков у проволочного заграждения, где бойцы всерьез увлеклись разрезанием колючей проволоки, прям как когда-то фрицы у позиций 63-й горнострелковой дивизии… При этом зама я нигде не увидел: – Где Никольский?! Ответ меня немного расслабил, ведь я успел уже подумать о худшем: – Ранен, товарищ старший лейтетант! Его вдвоем потащили в санчасть! – А где мой ППШ?! Некоторое время стоит пауза, после которой мне издалека отвечает один из штурмовиков: – У меня, товарищ старший лейтенант! Я в группе один с автоматом! – Значит, себе и оставь! Бойцы, как только будут готовы проходы, вперед ползут гранатометчики! Эфки и эргэдэшки бросаем все вместе, четыре гранаты каждый с тридцати пяти метров! Все, кто вооружен пулеметами и автоматами, прикрывают! После второго взрыва короткий рывок в окопы! Выполнять! Мины ложатся все ближе к растянувшейся цепочке моих подчиненных, но проходы практически готовы. Быстрее бы… Отчасти нас выручает то, что бойцы лежат на расстоянии в шесть-семь метров друг от друга и что они именно лежат, не пытаясь убежать от смерти. От смерти не убежишь, а вот под осколки попадешь гарантированно… И все же меня не покидает чувство, что мы играем с костлявой в рулетку – от пятидесятимиллиметровых «огурцов» германских «самоваров», коли кто из них упадет рядом со мной или с кем-то из бойцов, спасения нет. Потому все мы невольно вслушиваемся в свист немецких снарядов, проникающий словно под кожу и подтачивающий наше мужество и решимость… Но вот, наконец, пять проходов в проволочном заграждении готовы. Было бы шесть, но мина прямым попаданием накрыла одну из групп, режущих проволоку, убив двух бойцов и еще двух поранив и контузив. Кроме того, от близких разрывов «огурцов» за время вынужденного ожидания погибли три штурмовика и четверо были тяжело ранены. Немного приподнявшись и оглядев свое невеликое воинство, я навскидку прикинул, что боеспособность сохранило чуть более половины передового отряда. А ведь изначально нас было шесть групп с «дегтяревыми» по пять человек и семь групп с пистолетами-пулеметами по четыре человека в каждой, всего пятьдесят восемь бойцов. Пугающая статистика… Хорошо хоть, заминировать подступы к рогаткам с колючей проволокой фрицы не успели или вовсе не ставили перед собой подобной задачи – не ожидала немчура столь скорой советской контратаки! Правда, и в моем полку никто ничего подобного не ожидал… – Гранатометчики, вперед! Пулеметчики, прикрываем!! Фрицы ожидаемо (и вполне логично) сосредоточили огонь штатных карабинов «маузер» по брешам в заграждениях, куда ползком двинули штурмовики, однако сейчас преимущество в огневой мощи на нашей стороне. Вместе с моим МГ-34 у нас четыре ручника плюс пять автоматов, а дистанция, разделяющая моих бойцов и старые окопы полка, не превосходит полторы сотни метров – вполне рабочая для советских ППШ и ППД, но чересчур большая для немецких МП-38/40. Как итог, мы вполне успешно заставляем противника замолчать; открывший было огонь машингевер практически сразу заглох – на немецком расчете скрестились очереди сразу двух наших пулеметов (моего в том числе). Кажется, первого номера мы накрыли… Бойцы с СВТ преодолели ряды колючей проволоки, пришел и наш черед. Прикинув, что длина сквозных коридоров и расстояние до них не столь и велико, можно покрыть одним рывком в три, максимум четыре секунды, и что фрицы несколько притихли, я решаюсь на короткую перебежку. Тем более что в прикрытии осталось всего девять человек, пробки в проходах точно не возникнет! Да и звук рвущихся рядом мин, вкупе с крепнущим ощущением смертельной опасности (спиной чую!), также заставляет выбрать бег. Раньше-то было нельзя, а вот теперь как раз можно и даже нужно… – Огневая группа – вперед! Бегом! Я первым вскакиваю на ноги и устремляюсь вперед со спринтерской скоростью. Сейчас масса трофейного пулемета в руках даже не ощущается; кровь переполнена адреналином, сердце молотом бухает в груди – я словно лечу над землей, столь велика скорость бега! А пустой коридор в проволочном заграждении представляется важнейшим в жизни рубежом, этаким рубиконом, отделившим живых от мертвых, оставшихся позади… Взрыв! Упругий удар горячего воздуха мощно бьет сзади; я с размаха падаю на живот, ощущая сильное жжение в спине и совершенно не к месту удивляясь тому, что в этот раз не услышал свиста мины. Неужели все, конец?! Пару секунд просто лежу на земле, боясь даже пошевелиться. Потом пробую попеременно двинуть рукой, ногой, со страхом прислушиваясь к собственным ощущениям. На удивление, конечности меня слушаются, и кроме болезненного жжения ничего другого я не ощущаю, не считая противного писка в ушах, но на него я сейчас просто не обращаю внимания, это всего лишь безобидный фон… Неужели повезло, и только мелкие осколки?! Наконец, пробую встать, внутренне готовый к тому, что тело пронзит спазмом боли и меня бросит на землю. Но нет, оно меня вполне нормально слушается, признаков тяжелых или средних ранений я не ощущаю. Выходит, действительно в рубашке родился… Проволочное заграждение остается позади; выбежав к своим, я что есть силы закричал в надежде перекрыть голосом звуки боя, а заодно и последствия контузии: – Бойцы, двигайтесь короткими перебежками по три секунды, не давайте фрицам взять прицел! Держим интервал не меньше восьми метров друг от друга, подбираемся к траншеям на шестьдесят шагов, после давим немчуру гранатами! Вперед!!! Собственный крик доносится глухо, будто сквозь вату, но штурмовики поняли меня, вскакивая и продвигаясь вперед рывками в двадцать пять – тридцать метров. Чтобы подобраться к окопам, нам и осталось-то сделать всего два-три рывка… Через пару минут мои орлы уже подобрались к окопам на бросок гранаты! Но прежде, чем мы пустили свои противопехотки в ход, немцы начинают густо кидать «колотушки» навстречу. Однако запал у М-24 горит довольно долго, что позволяет бойцам успеть откатиться в сторону или даже отбросить их. В ответ мы начинаем метать мощные оборонительные эфки, выданные самым опытным воинам, способным метко уложить опасную гранату в цель. Следом летят эргэдэшки, более удобные для точного броска за счет длинной ручки, но излишне сложные в боевом применении. Впрочем, это скорее вопрос практики и тренировок, которых я старался провести в роте по максимуму еще до начала июльских боев. Так что сейчас РГД-33 густо залетают в траншеи, причем некоторые отчаянные парни метают их в оборонительных рубашках, на порядок увеличивая поражающую мощь гранат… Хлопки взрывов доносятся со всех сторон, хотя из-за контузии все они кажутся мне слишком далекими – опасное искажение! Моих хлопцев выручают значительные интервалы между залегшими бойцами, осколки большинства «колотушек» не находят цели. – Еще гранатами бейте! Все четыре бросайте!