Мне удалось удивить немецкого унтера, усыпляя его бдительность показательно раскрытой правой ладонью и мирно покоящимся на груди автоматом, повешенным на шею за ремень. А вот узкий клинок, зажатый в кисти левой руки обратным хватом ганс так и не увидел, позволив мне сделать еще один шаг. – Драйн! Правая рука сбивает ствол МП в сторону с одновременным подшагом вперед, а левая стремительным, неуловимым движением полоснула клинком по открытому горлу врага. В ту же секунду из-за спины ударили частые и пока едва слышимые хлопки выстрелов. Раз, два, три… Вооруженный маузером немец, стоящий слева от меня, падает, но третьего фашиста Семену не достать – я перекрыл линию огня. Сильный удар трофейного стилета у самой мушки карабина отвел от меня смерть, одновременно едва ли не выбив оружие из рук ошарашенного происходящим солдата – на спуск нажать он так и не успел. А зародившийся в горле крик оборвали добрые пятнадцать сантиметров стали, вошедшие в солнечное сплетение и лишившие немца воздуха, столь необходимого, чтобы поднять тревогу… – Тела убрать, быстрее! И к мосту, атака начнется меньше чем через полчаса! К началу атаки мы приблизились к огневым точкам фрицев метров на триста. Закрепились гансы крепко: только с дороги заметны четыре огневые точки со станковыми пулеметами, укрепленные мешками с песком и бьющими вдоль моста, а справа из-за соседних домов раздаются отдаленные хлопки и лязг минометных выстрелов. Выход бойцам полка НКВД закупорил бронированный «хорьх», молотящий по фронту наступающих из автоматической двадцатимиллиметровой пушки и спаренного с ней МГ-34, а в воздух взлетело под десяток «люстр», превративших ночь в день! Зараза, да с такой плотностью огня вообще удивительно, что хоть кто-то из бойцов батальонов сумел пробиться на этот берег в реальной истории! – Родин, заткните броневик, срочно! Пулеметчики и снайперы, разбейтесь по целям, чтобы не работать по одному расчету, и валите их, быстро! Все сделаете правильно – развернуться к нам не успеют! Минометчики… Оставьте пока «самовар». Вершинин! – Я! – Берешь обоих бойцов и аккуратно топаете втроем на звук минометных выстрелов. Постарайтесь подобраться к фрицам поближе, а дальше гранатами их и контролите из автоматов. Если наши орлы смогут разобраться что к чему, пусть попробуют взять батальонный «самовар» фрицев, нет – по гранате в трубу, и назад! Все, воины, работаем!! Приданные майором «артиллеристы» не особо довольны тем, что их в одно мгновение превратили в штурмовиков, но приказы командира в бою не обсуждаются. Группа младшего сержанта быстро уходит, пулеметчики же и стрелки занимают позиции по обочинам дороги. А расчет ПТРД уже выстрелил, зарядив сверкнувший зеленым трассер в корму немецкого бронеавтомобиля. Первая же пуля в цель! Ох, не зря я настоял на том, чтобы ремонтники закрепили оптическую трубку рядом со штатным прицелом бронебойного ружья, ох, не зря! Между тем Родин, не теряя времени, выстрелил второй раз, уложив бронебойно-зажигательный патрон в борт попытавшегося было развернуться броневика. Иван удачно попал в район бензобака – машина дернулась и тут же вспыхнула. С небольшой паузой вслед за расчетом ПТР заговорили по целям трофейные МГ-34, зачастили одиночные выстрелы «светок». Порядок, накрутим мы сейчас хвоста гансам! Дистанция для огня ружейного гранатомета великовата – немецкий бьет максимум на двести пятьдесят метров, проигрывая советской «ручной мортирке» Дьяконова с дальностью стрельбы аж под восемьсот метров – зато у меня есть шанс воспользоваться трофейным минометом… Как-никак, а ведь рабочие навыки были заложены – из пушки я уже бил, а теперь можно и из «самовара» попробовать! Правда, совершенно не знаю, что и как, но… В голове тут же всплывает вся необходимая информация, и я начинаю лихорадочно изготавливать к бою немецкую «трубу». Вначале осколочные снаряды – достаю четыре штуки из раскрытого пенала-переноски, поочередно свинчивая с каждой мины предохранительные колпачки головного взрывателя. Затем также из пенала извлекаю дополнительные заряды и вкладываю их между перьями стабилизаторов. Причем нужно направить их выпуклой стороной футляра к трубке стабилизатора и укрепить ушками в вырезах «перьев»… Елы-палы, целая наука! И одному долго очень… Так, готово. Теперь необходимо выставить прицел… Поворот 90, возвышение 50, дистанция 300 метров. Веха – дымовая труба двухэтажного дома. Неплохо так! Спасибо за подсказку… Легкий немецкий пятидесятимиллиметровый миномет изготовлен по «глухой схеме» – все его механизмы размещены на опорной плите, так что с выставлением «двуног» запариваться не нужно. Аккуратно вращая маховик барабана наводки, выставляю требуемый угол возвышения, затем дистанцию с помощью дистанционного «крана»… Ну, кажется, все готово. Аккуратно беру первый «огурец» за середину корпуса, направляю его хвостом в ствол, так же аккуратно опускаю внутрь и отдергиваю руку, когда центрирующее утолщение достигает раструба. При этом даже не пытаюсь загнать снаряд с силой – возможен наклеп на центрирующее утолщение мины или на внутренних стенках «самовара»! Присаживаюсь рядом, закрыв уши и открыв рот, дожидаясь, пока капсюль вышибного патрона наткнется на боек ударника, воспламеняя его… Выстрел! Первый «огурец» вылетает из канала минометного ствола и, пролетев в воздухе всего пару секунд, взрывается немного впереди поднимающихся в контратаку от моста фрицев; кто-то падает! Хорош, работает «труба»! Ох, накормлю я вас сейчас, немчики, вашими же «огурчиками», да добавки подсыплю от души… Я успеваю высадить с десяток осколочных мин, прежде чем разобравшиеся в происходящем гансы отхлынули от дороги и начали обходить нас за домами, ограничивающими улицу. Впрочем, главной цели мы и так уже добились: все обозримые расчеты станковых машингеверов выбиты, сожжен защищающий выход с моста «хорьх». Доносящиеся справа выстрелы батальонных минометов гансов заглушили гранатные разрывы и частые, захлебывающиеся очереди советских пистолетов-пулеметов… Правда, перестрелка справа усиливается с каждой секундой, что не есть хорошо, зато над Чернавским мостом уже разносятся грозное, родное русское «Урр-а-а-ааа!» и отчаянные крики «за Сталина!». По бойцам НКВД по-прежнему работает пара пулеметов, но обозначившие себя огневые точки нацистов успешно давятся расчетами станковых «максимов», ПТР и очередями «дегтяревых» штурмовых групп. Ливневой стены свинца, о которую в моем прошлом разбилась атака бойцов майора Васильченко, больше нет, и первые смельчаки уже прорываются на наш берег, связывая боем фрицев, пытающихся контратаковать мою группу… – Все уходим направо, на помощь Вершинину! Заодно нашим прорваться поможем. Бойцы послушно подрываются, поднимаются с земли. Я же с легким вздохом достаю трофейное «яйцо» и, дождавшись, когда мои ребята отойдут метров на пятнадцать, обрываю шнурок, закинув гранату внутрь минометной трубки. С «самоваром» я не убегу, а чаша весов боя все еще может склониться в сторону противника, рабочий же миномет я им оставлять не намерен! Успеваю отбежать метров на двадцать, поравнявшись с углом примыкающего к дороге дома. Вторая граната, теперь уже «колотушка», летит точно к раскрытому пеналу с минами. Ох, вот бы сейчас фрицы на нашу позицию вышли, был бы им подарочек напоследок! Грохот двойного взрыва меня буквально оглушил, я рефлекторно скакнул назад в момент детонации – бахнуло знатно! Прям победный салют в честь захвата моста… Но бой еще не окончен. За поворотом ожесточенно ревут очереди машингеверов, раздаются гулкие выстрелы противотанкового ружья Дегтярева, частые, хлесткие хлопки обеих СВТ. А ситуация складывается далеко не простая: на нас наступает не меньше взвода фрицев, уже отрезавших и прижавших к стенке какого-то сарая отчаянно отстреливающуюся группу Вершинина. К слову, по немцам работает только два автомата, выводы напрашиваются совсем неутешительные… К нашему счастью, у противника нет ручных пулеметов – по всей видимости, мост защищали силы пулеметной роты вермахта, у них все МГ станковые, зато хватает пистолетов и автоматов. И немцы грамотно ведут бой: несмотря на наше превосходство в огневой мощи, противник сближается на дистанцию броска «колотушек», быстро залегая и умело используя при этом любые укрытия. Запускать «люстры» они не спешат, концентрируя огонь карабинов на наших пулеметчиках, – их выдают плотные вспышки пламени на раструбах машингеверов, – а также на расчете бронебоев. Преимущество оптики последних нивелируется темнотой и тем, что на сравнительно небольшие цели (бегущего человека и тот же бронеавтомобиль не сравнишь) приходится брать упреждение… И, как назло, взять осветительные ракеты я не догадался, посчитав, что немцы во время атаки полка и так засветят себя будь здоров! В общем-то, так оно и было, на мосту, но вот сейчас… Пули густо бьют рядом с моими бойцами; один раз я слышу смачный шлепок свинца о плоть и тут же отчаянный, короткий вскрик бойца. Бой ведется на дистанции уже всего в сотню метров, и кажется, что противник вполне способен уничтожить мою группу… Твари! – Меняйте позицию, не лежите на месте! Пулеметчики, бейте длинными, на подавление! Я тоже попробую их прижать, надо сдюжить – наши уже близко! В ход идет последний резерв – ружейный гранатомет. Несмотря на сравнительно сложный прицел, сейчас, при стрельбе прямой наводкой мне достаточно мушки и целика. Остается только выставить требуемую дистанцию на визирной планке прицела и вставить гранату в мортирку. Готово! Сняв карабин с предохранителя, я тут же жму на спуск – и выстрельнувший холостой патрон отправляет в полет уже сам осколочный снаряд, бахнувший где-то за спинами фрицев. Зараза! Не подходит для ведения огня по пехоте прямая наводка! Плюнув на заморочки с прицелом, вновь заряжаю гранату в мортирку и шмаляю, задрав ствол карабина вверх. Описав небольшую дугу, снаряд бахает перед немцами с заметным недолетом, но я уже интуитивно понимаю, какое необходимо взять упреждение, и вновь заряжаю гранатомет. Выстрел! И в этот раз граната взрывается рядом с залегшими фрицами. Порядок… Я успеваю сделать еще три торопливых выстрела, дважды сменив позицию, а потом предчувствие опасности буквально резануло по спине, заставив вскочить и дернуться в сторону… Тяжелый удар в левую половину груди опрокинул меня на спину; в глазах тут же потемнело. Сразу стало трудно дышать, а тупая боль заполонила сознание. Нащупав место ранения пальцами, я почувствовал, как между ними бежит горячее, как быстро намокает китель и какими болезненными ощущениями отдает в грудине даже при легких касаниях… Но, кажется, пуля только зацепила бок, сломав ребра, значит, рана не столь страшная… Значит – но если не успеть ее перебинтовать, можно загнуться от потери крови. Да и таблетка пенициллина сейчас не помешает, да… А главное – суметь отбиться. Иначе немцы подойдут метров на сорок и закидают нас гранатами… Сейчас, полежу еще секунд десять и встану, вернусь в бой, покажем тварям, где раки зимуют! Еще десять секунд… И вернусь… Десять… Секунд… Глава 20 15 августа 1942 года, 8 часов 12 минут. Сталинград – Покупай рыбу, милок, смотри рыбка какая! Сазан, судак, лещ! – Арбуз бери, командир! Медовый! Вот, попробуй! От уже отрезанного ломтя сочной, сладкой, пахучей мякоти я не отказался, с хрустом вгрызшись в него зубами; в рот тут же побежал сладкий прохладный сок. М-м-м, волшебно… – Ну что, купишь? Я всерьез прицелился к пирамиде нагроможденных друг на друга арбузов, но после с сожалением покачал головой. Еще бы, попробуй, походи с зеленым кругляшом килограммов на десять – двенадцать весу по городу в поисках госпиталя, где сейчас служит Олька! Да и денег при себе не так чтобы много: при выписке я получил все причитающиеся средства в финчасти, да только в тылу покупательская способность советского рубля стала заметно ниже довоенной. Особенно на продукты, особенно в прифронтовых городах типа Сталинграда, где скопились десятки тысяч беженцев… На базар, где полно всяческой рыбы всех сортов, арбузов, сочных красных помидоров, я пришел за цветами для супруги, решившись явиться к ней при полном параде. Ну как при полном: конфеты, цветы, шампанское – джентльменский набор! Если все получится – а все получится, ведь я уже здесь! – я смогу вернуть Ольку уже сегодня! Сегодня! Чем ближе я становился к обреченному городу, следуя то поездом, то на полуторках-попутках, а где и просто ножками, тем сильнее становилось и томительное волнение. А голову, между тем, кружили воспоминания о нашей последней с любимой ночи, проведенной перед моим прошлым возвращением в реальность… Сегодня только пятнадцатое число, до катастрофы двадцать третьего остается еще целая неделя! А мне и нужна-то всего одна ночь – хотя бы еще раз пережить волшебство близости с красавицей-казачкой, еще раз насладиться запахом ее гладкой загорелой кожи, почувствовать в руках жар молодого, крепкого женского тела… Когда она вернется, еще неизвестно, как все сложится, каким будет отношение вспомнившей все девушки к тому, что случилось между нами в игровой реальности. Но даже если мне, точнее нам, удастся сохранить отношения, Оле предстоит долгая реабилитация… Да и не могу же я сразу, при встрече сказать: любимая, ты из будущего, а все происходящее здесь и сейчас просто игра, все понарошку! Ну уж нет, не для того я столько вытерпел и пережил ради этой встречи, чтобы просто скомкать ее… Мой последний бой в составе 41-го пограничного полка 10-й дивизии НКВД закончился нашей уверенной победой – батальоны заняли Чернавский мост и ближние подступы к нему, захватили трофейное вооружение и отбили молниеносно последовавшую за удачным штурмом немецкую контратаку. Уцелела – пусть не целиком, потеряв двух бойцов убитыми и трех легкоранеными (в их число попал и я), – и моя диверсионно-штурмовая группа. Возможно, именно падающие сверху осколочные гранаты, выпущенные мной из «винтовочной мортирки» и на несколько секунд тормознувшие атаку фашистов, стали последней каплей, перевесившей чашу весов боя. Давление атакующих от моста бойцов усиливалось, а небольшая, но хорошо оснащенная автоматическим оружием группа большевиков упрямо не хотела отступать и ожесточенно отстреливалась. Нет, немецкий взвод в конечном итоге наверняка бы нас уничтожил, но им просто не хватило времени – да и не улыбалось фрицам оказаться зажатыми в огневом мешке. В итоге гансы отступили, меня же благополучно эвакуировали вначале в санчасть, затем в госпиталь… А придя в себя, я приложил все усилия и навыки гипноза, чтобы как можно быстрее выписаться и убыть не в 41-й полк, а к месту дислокации основных сил дивизии – в Сталинград. Заниматься самострелом мне не пришлось, а у Васильченко руки оказались коротки вернуть меня в завязший в уличных боях полк. Ну уж нет, товарищи, мне жену в реальный мир возвращать нужно! Да и упорная схватка за Воронеж, по совести сказать, по ожесточению не многим уступает сталинградской бойне, пусть она и меньше значением и потерями… К слову, Митрофан Иванович свое обещание насчет награды сдержал, хотя, конечно, никакого ордена «Отечественной войны», совсем недавно утвержденного правительством, ни даже массовой «Красной Звезды» мне не вручили. Но я не сильно опечалился, ибо мою грудь украсила сверкающая на солнце серебряная медаль «За отвагу» – та самая, с танком Т-35 и тремя самолетами! Она крепко уважается в войсках за то, что награждают ею только за личную храбрость и заслуги, проявленные в бою, а не за «участие». Последнее чаще отмечают любимой медалью тыловиков и штабных телефонисток – «За боевые заслуги». Впрочем, в отношении последних фронтовики хлестко и справедливо переименовали награду в «За половые услуги». И действительно, ее нередко дают служащим в штабах девушкам и молодым женщинам, которые не стесняются уже своим телом греть больших командиров. Однако я их не осуждаю. По моему глубокому разумению, на войне женщине места нет, несмотря на отдельных летчиц, зенитчиц и снайперш, имеющих счет на десятки, а то и на сотни убитых фрицев, вроде Людмилы Павличенко. Это уникумы, исключения из правил. А вот молодые комсомолки, заразившиеся боевым задором от пламенных речей парторгов, произнесенных на многочисленных собраниях, на фронте быстро избавляются от розовых очков. Столкнувшись с бесконечной грязью, несправедливостью, постоянным смертельным риском, болью, да и регулярными приставаниями простых бойцов, самые красивые девушки в большинстве своем ищут возможности оказаться подальше от передовой, пусть даже поступившись женской гордостью и честью. Зато ведь живы… Так что Бог им судья, но уж точно не я и никто из моего поколения, ни дня не бывший на войне. Хотя… Такое ощущение, что в самом себе я начинаю уже раздваиваться на Рому гражданского, для которого все происходящее по-прежнему чуждо и страшно, и старшего лейтенанта Самсонова, матерого бойца, для которого лезть на рожон уже в порядке вещей. Причем последний, как ни странно, мне нравится даже больше, но при этом иногда накатывает иррациональный страх: а вдруг со мной случится то же, что и с Олей, и игровой персонаж затрет мое сознание?! На хрен, на хрен эти мысли. Вон, лучше по базару еще пройдусь, посмотрю все-таки цветы. Пусть торговцы и утверждают, что сейчас с ними никто не заморачивается, а успеха у женщины можно и нужно добиваться нормальной едой типа банки тушенки или сомьего балыка на худой конец… Итогом моего обхода пары базаров, нескольких магазинчиков с крайне скудным выбором товаров стала плитка шоколада «Гвардейский» производства завода «Красный Октябрь» (это вместо конфет) да бутыль яблочного домашнего вина и две фирменные бутылки газировки «Ситро» (это вместо шампанского). Цветы… цветы я тоже достал. Правда, не какие-нибудь шикарные розы или лилии, оформленные в букет профессиональными флористами, а скромный пучок ромашек. Хоть что-то, ребята, хоть что-то. В конце концов, женщинам прежде всего важно внимание. А к скромному «джентльменскому» набору иду я сам, кавалер сверкающей на солнце серебряной медали и обладатель темно-красной нашивки за ранение… Впрочем, житейской мудростью пренебрегать я в итоге не стал, купив также масляный кулек с домашними, еще горячими пирожками с капустой и жирный балык из сома. В общем, находился во всеоружии… Впечатления от Сталинграда образца 15 августа 1942 года у меня сложились спорные. С одной стороны, здесь кажется, что войны нет, а я просто прибыл в увольнение в многолюдный, живой город. Глаза прямо разбегаются от изобилия молодых, симпатичных девушек, наряженных в легкие платьица (после передовой и госпиталя все они кажутся очень привлекательными), ребята же и мужчины ходят в легких рубашках навыпуск. Вместо жарких уставных ботинок или сапог (к которым я, впрочем, уже, в общем-то, привык) они обуты в сандалии или легкие парусиновые туфли. В городе помимо магазинов и пивных по вечерам работают танцевальные площадки, кинотеатры, а для деток открыт даже зоопарк! О близости фронта напоминают лишь кое-где стоящие сваренные из рельсов противотанковые ежи да позиции зенитных расчетов, обложенных мешками с песком. Иногда встречаются следы бомбежек… Ну улице часто мелькают люди в военной форме; ко мне пару раз подходили патрули из сводного батальона НКВД, сослуживцы из 10-й дивизии! Проверив мои документы и узнав, что я после госпиталя прибыл для прохождения дальнейшей службы, бойцы тут же меняют отношение с настороженного на дружелюбно-приветливое. Да и визит к любимой женщине по дороге в комендатуру, где я должен отметиться, ничем преступным не отдает… Хотя на самом деле отмечаться я нигде не собираюсь. Сегодня война для меня закончится, и проснусь я уже в капсуле, считай у себя дома. Недолго уже осталось… А ведь у этой праздной, расхолаживающей картины мирной, относительно сытой и счастливой жизни есть обратная сторона – я знаю, что буквально через неделю на улицах города разверзнется настоящий огненный ад, которому сейчас просто невозможно помешать. Четвертый воздушный флот Рихтгофена сровняет Сталинград с землей, бойцы будут воевать уже за развалины. Во время налета погибнут десятки тысяч гражданских, в основном женщины и дети: мужчин прибрал фронт, а основная масса скопившихся в городе беженцев также представлена бегущими от немцев бабами и ребятишками. Невольно провожая глазами очередную понравившуюся мне девушку, привлекшую взгляд пышной, колышущейся на ходу грудью, или виновато улыбнувшись поймавшему мой взгляд крохе-малышу, сам же невольно задумываюсь, что бомбардировка убьет именно их и что им жизни осталось ровно неделя… Но тут же гоню от себя эти мысли: сегодня я выйду из игры, сегодня всё это кончится – для всех кончится. Не будет бомбардировки, не будет страшных гражданских жертв… Хотя, впрочем, все это уже случилось в моем прошлом. Точнее нашем прошлом. И изменить ничего уже нельзя… Да и захотел бы я что-то изменить – как? У меня были разные мысли раньше, но каждая ломалась о суровое послезнание. Вот, допустим, Ленинград и Москву от бомбардировок крепко выручали аэростатные заграждения – оказалось, что и Сталинград защищал отдельный шестой дивизион аэростатов ПВО. Но, во-первых, аэростаты использовались для прикрытия многочисленных стратегических оборонных заводов типа «Баррикады», где изготавливали пушки, или тракторного завода, где ремонтировали и строили новые Т-34, а также легкие Т-60. Во-вторых, в волжских степях сам подъем аэростатов был осложнен сильным ветром, нередко срывавшим их с тросов или просто не дававшим подняться в воздух. Между тем сам город вытянулся вдоль Волги на целых сорок километров, сорок! Тут никакого числа аэростатов не хватило бы для прикрытия, точнее, их требуемого числа сюда просто не достать. Еще у меня были мысли о зенитных башнях по типу германских флактурм. Нет, ничего подобного мы, конечно, за неделю построить не смогли бы, но вот если поднять на самые высотные дома города по максимуму зенитных средств, да хотя бы те же крупнокалиберные ДШК… И заодно разместить на «Баррикадах» заказ на максимальное число зенитных орудий… План развалился быстро. Во-первых, высотные здания Сталинграда не превышают в своем подавляющем большинстве пяти этажей. И, в отличие от бетонных флактурм, они не рассчитаны на удары авиационных бомб. Если зенитная башня немцев вполне способна устоять после взрыва (по ней еще попади сверху), то обычный жилой дом бомба-пятисотка снесет к хренам собачьим… Кроме того, где взять столько ДШК (про бойцов, достаточно обученных стрельбе по воздушным целям, вообще молчу)? А «Баррикады», как оказалось, изготавливают дивизионные орудия УСВ, полковые 120-миллиметровые минометы, крупнокалиберные артиллерийские установки – зенитных орудий в их ассортименте, увы, нет. Но даже если бы все эти трудности было возможно преодолеть, импровизированные флактурмы появились бы только в застроенном высотными домами центре города, и так неплохо прикрытом артиллерией ПВО. Другое дело, что против налета целого воздушного флота их все равно оказалось недостаточно… И это городской центр, район железнодорожного и речного вокзалов, заводы. Что говорить о сорока километрах (ну, пусть не сорока, тридцати или двадцати пяти) растянувшегося деревянного частного сектора, который фрицы будут с упоением бомбить? Их же ничем и никак не прикрыть… Двадцать третьего августа тысяча девятьсот сорок второго года зенитчики будут драться остервенело, как и поднявшиеся в воздух истребительные эскадрильи «Сталинских соколов». Видя, что происходит с уничтожаемым фашистами городом, и понимая, что фрицы убивают прежде всего женщин и детей, советские летчики и артиллеристы будут драться до последнего, забыв о смерти…