Какое-то время они стояли посреди улицы и слушали доносящиеся из дома невнятные причитания Надежды. Вволю наслушавшись, Волошко почесал затылок и сказал: – Наблюдение бы установить за домишком. Да и за этой чертовой бабой тоже. А вдруг этот Бильярдист вздумает ее навестить? Или, может, она тайно с ним встречается, а нам о том не сказала… От такой суматошной бабы чего угодно можно ожидать. – Не надо никакого наблюдения, – не сразу ответил Завьялов. – Это почему же так? – удивился Волошко. – Думаю, что в наблюдении нет никакого проку, – сказал Завьялов. – Мне кажется, что этот Бильярдист, кем бы он ни был, сейчас далеко. И обратно в Симферополь не вернется. – Ну, тогда дело становится совсем уж интересным, – в раздумье проговорил Волошко. – Интересным, – согласился Завьялов. – И чем дальше, тем интереснее. 11 Тем временем Ольхин и Вашаломидзе разбирались в оставленных гестаповцами документах. Немецкого языка они не знали, поэтому полковник Колодезев выделил им в помощники переводчика – юношу в очках и с погонами младшего лейтенанта. Переводчика Гиви Вашаломидзе встретил с недоверием. – Ты знаешь немецкий язык, да? – спросил он у юноши. – Так точно, – ответил младший лейтенант. – Перед войной я окончил университет. Изучал романо-германскую филологию. – Э, что за наука? – мрачно поинтересовался Гиви. – Немецкий язык и немецкая литература, – пояснил юноша. – Ну, и другие языки романской группы. Которые похожи на немецкий. – Зачем ты изучал такой язык, слушай! – энергично взмахнул рукой Гиви. – Для чего тебе знать такой плохой язык! – Не такой уж он и плохой, – переводчик улыбнулся. – По-своему он даже красив. А уж литература – тем более. – Слышал я их красивый язык на фронте! – Вашаломидзе скривился. – Слышать больше не могу! – Ну, Шиллер и Гейне в этом никак не виноваты, – по-прежнему улыбаясь, сказал юноша. – Они не могли знать, во что превратится их страна. – Кто такие? – недоверчиво спросил Гиви. – Великие немецкие поэты, – пояснил младший лейтенант. – Э! – недовольно произнес Гиви. – Все равно плохой язык. – Плохих языков нет, – не согласился юноша. – Есть плохие люди, говорящие на таких языках. – И все равно – не тому ты учился! – не мог успокоиться Гиви. – Лучше бы ты учил грузинский язык. Ай, какой красивый язык! Лучше и на свете нет! – Вот закончится война – выучу обязательно, – пообещал переводчик. – Вай, хорошо! – просиял Гиви. – Вот теперь я тебя уважаю! Обязательно выучи! А потом ты придешь ко мне и скажешь: Гиви Вашаломидзе, грузинский язык такой красивый, что я забыл все другие языки и теперь хочу говорить только на грузинском языке! – Договорились, – рассмеялся юноша. – Молодец! – подвел итоги филологического спора Гиви. – Давайте уже начинать, – сказал Ольхин и глянул на переводчика. – Кстати, как тебя зовут? – Юлием, – слегка смущаясь, ответил юноша и пояснил: – Мой папа был профессор и специалист по латинскому языку – отсюда и имя. – Жив? – спросил Ольхин. – Папа-то? Погиб в сорок первом под Москвой. В ополчении. – Вай! – горестно покачал головой Вашаломидзе. – Зачем профессору идти в ополчение? Разве это его дело? – Так ведь беда – она для всех одна, – грустно сказал Юлий. – Ладно… – помолчав, произнес Ольхин. – Я Семен, а он Гиви. Мы из СМЕРШа. – Я знаю, – кивнул Юлий. – Полковник Колодезев мне сказал. Давайте приступать. Приступили. Документов было не так и много, но трудность заключалась в том, что большая часть из них чтению, а значит, и осмыслению почти не поддавалась. Часть бумаг была обгоревшей, другая часть – затоптана грязными сапогами и мокрая, так что и букв видно не было. – Быстро же они драпанули, – сказал Юлий, пытаясь вчитаться в бумаги. – Иначе документы не были бы в таком состоянии. Их забрали бы с собой или уничтожили… Так… Это, похоже, какие-то бухгалтерские отчеты. Это – приказ о представлении к награде железным крестом какого-то гауптмана Шнайдера… Это – отчет о количестве оставшихся на складе консервов… Оказывается, господа немцы голодали… Так… Так… Для будущих историков это, наверно, будет интересно… А это что за бумаженция? Ага… Ну-ну… Братцы! – совсем не по-военному обратился Юлий к Ольхину и Вашаломидзе. – А вот это, кажется, по-настоящему ценный документ! Отпечатан совсем недавно, если судить по дате, в конце марта. Видимо, не успели отправить… А может, и отправили – по радиосвязи, а сам документ почему-то не уничтожили. Нет, это и вправду интересно! И уж точно по вашей части! Ольхин и Вашаломидзе молча уставились на младшего лейтенанта. – Это отчет, – слегка растерянно произнес Юлий. – Ну, или доклад в вышестоящие инстанции. За подписью какого-то Кляйна. Ага… Он, насколько я понял, был начальником симферопольского гестапо. Да… Вот что он пишет. Перевожу дословно… Вот: «В связи с возможным отходом наших войск из Симферополя считаю необходимым оставить в тылу противника диверсионно-разведывательную группу «Вольф». Основной состав группы – сорок человек. В дальнейшем по мере необходимости группа будет пополняться лицами из числа недовольных советским режимом, каковых, по нашим данным, на территории, занятой противником, остается немало. Задача группы – проведение диверсий, сбор разведданных, а также осуществление террористических актов против отдельных высокопоставленных лиц из числа командования армии и противника и представителей гражданской власти». Так… Здесь неразборчиво… Ага! Читаю далее: «Оборудована база в прилегающих к городу окрестностях, а также склады с оружием, продовольствием и амуницией. Руководству группы даны соответствующие инструкции, определены способы связи с немецким командованием, а также друг с другом и действующими в городе нашими разведчиками, задача которых – сбор сведений, которые могут помочь группе в выполнении их миссии». Слово-то какое – миссии! Просто-таки благодетели человечества, а не диверсанты и шпионы… Юлий умолк, перевел дух и в растерянности посмотрел на Ольхина и Вашаломидзе. – Да-да, – мрачно произнес Ольхин. – А ты как хотел? Чтоб они ушли из города просто так? Да еще и полы за собой помыли? Так не бывает… Это все? – Нет, не все, – сказал Юлий. – Здесь есть еще какой-то списочек. Вроде какие-то имена и цифры… – Читай! – нетерпеливо шевельнулся Гиви. – Сейчас… Надо разобраться. Здесь как бы по-немецки, но не совсем по-немецки… Написано немецкими буквами, а вот слова вроде как бы русские. Вот… Читаю: «Дуня, бах, точка, цифра тринадцать». Далее: «Биток, базар, точка, цифра пять, тире, цифра два». Все, больше ничего… Ольхин молча взял лист бумаги и стал всматриваться в написанные на нем непонятные буквы, цифры и знаки. – Действительно… – в раздумье произнес он. – Мыслю так: коль вся эта абракадабра написана на одном листе вместе с рапортом о группе «Вольф», то, стало быть, она имеет какое-то отношение к этой самой группе. Как ты думаешь? – Ольхин протянул документ Вашаломидзе. – Думаю то же, что и ты, – сказал Гиви. – Не о тушенке же они писали! – Что да, то да, – согласился Ольхин. – Не о тушенке, это уж точно. – А можно мне! – по-ученически поднял руку Юлий. – Говори, – невольно улыбнулся Ольхин. – А может, это шифровка? – спросил переводчик. – Шифровка? – удивились одновременно Ольхин и Вашаломидзе. – Ну да. Шифровка. Мне уже приходилось сталкиваться с похожими документами, – пояснил Юлий. – Много их оставляют фашисты, когда уходят. Оно и понятно: при отступлении обо всем не упомнишь. И все с собой не заберешь. Они, значит, оставляют, а я читаю и перевожу. И вот на что я обратил внимание. Обычно вверху листа – сам документ, а внизу – сноски, пояснения и комментарии к нему. Наверно, таков у немцев порядок составления документации… И вот: некоторые приписки к основному документу оказывались шифровками. Может, и здесь то же самое? – Интересно, – потер лоб Ольхин. – А может, ты заодно научился расшифровывать всю эту хиромантию? – Ну, я не дешифровщик, – улыбнулся Юлий. – Но кое в чем поднаторел… Понимаете, когда через твои руки проходит такая уйма документов, то… Надеюсь, вы меня понимаете. – Да, – коротко ответил Ольхин. – Разрешите еще раз взглянуть на документик, – протянул руку младший лейтенант. Он взял документ и стал его разглядывать. Ольхин и Вашаломидзе молча ждали. – Знаете, – сказал наконец Юлий, – если это и шифровка, то очень примитивная. – Тогда это не шифровка! – сказал Вашаломидзе. – Не надо считать немцев дураками! Зачем им под таким серьезным документом помещать шифровку, которую может легко разгадать любой человек? Так не бывает! – Бывает, – возразил младший лейтенант. – Говорю же, я сталкивался с такими вещами! Понимаете, это не совсем шифровка в классическом ее понимании. Это, так сказать, шифровка для внутреннего употребления. Даже, скорее, не шифровка, а приписка в сокращенном виде. – Это как? – не понял Ольхин. – Очень просто, – пояснил Юлий. – Разумеется, я могу ошибаться, но все же думаю, что так оно и есть. Это не основной документ, а черновик. А на черновике, как известно, можно написать все, что угодно. И основное содержание документа, и, так сказать, заметки на полях, имеющие к основному документу какое-то отношение. Далее все просто. Черновик переписывается набело и уничтожается. Но в данном случае он почему-то не был уничтожен. То есть осталось и основное содержание документа, и заметки на полях. Такой-то черновик и попал нам в руки. – Может, оно и так, – согласился Ольхин. – Знать бы еще, что значат эти заметки на полях. – Давайте поразмыслим с помощью логики, – сказал Юлий. – Вот смотрите. Дуня. Очень похоже на женское русское имя. – Или на кличку! – осенило Ольхина. – Именно так, – улыбнулся переводчик. – Оттого оно и звучит по-русски, хотя написано немецкими буквами. Имена и клички не переводятся с одного языка на другой. Как звучат, так и звучат. Идем дальше… А дальше у нас буквенное обозначение «бах» и точка после него. – Пароль? – предположил Вашаломидзе. – По имени немецкого композитора. Я слышал был такой.