– Ты партизан? – неожиданно спросил офицер. – Нет-нет! – испуганно замотал головой Никита. – Какой я партизан? Я игрок. Я и при советской власти играл, и вот сейчас… – Ты врешь! – офицер встал из-за стола и подошел к Никите почти вплотную. – Ты молодой человек, а значит, партизан! Все молодые люди партизаны. – Не все… – испуганно возразил Филиппов. – Есть и другие… всякие есть. – Почему ты не на войне? – резко спросил офицер. – Все молодые люди – на войне. Я – молодой человек, и я на войне. А ты? Я не верю молодым людям, которые не на войне! Мы тебя расстреляем! Никита ощутил, что у него пересохло во рту. – Ну, так зачем же? – прохрипел он. – Можно договориться… – Договориться о чем? – напористо спросил офицер. – О разном… – почти умоляюще произнес Никита. – Мало ли… От живого человека пользы больше, чем от мертвого. – Что ты умеешь? – все так же напористо спросил офицер. – Что ты можешь сделать для Германии? – Например, что-нибудь подсказать, – сказал Никита. – Подслушать, подсмотреть… Разные люди живут в городе. И говорят они разное. Вот… – Значит, хочешь жить? – глаза у офицера стали уже откровенно насмешливыми. – Так кто же не хочет? – заискивающе произнес Филиппов. – Все хотят… – Ты – преступник! – ткнул пальцем в Никиту офицер. – Ты нарушил законы немецкой власти! Тебя арестовали! Немецкая власть поступает с преступниками строго! Ты заслужил расстрела! А вот жизнь – надо еще заслужить. Ты меня понял? – Так я постараюсь, – закивал Никита. – Если надо для дела, то почему бы и нет? Вы только скажите, что мне делать. Офицер ничего на это не ответил, он отвернулся к окну и какое-то время молча смотрел сквозь оконные стекла, качаясь взад-вперед как игрушечный болванчик. Насмотревшись и накачавшись, он опять взглянул на Никиту насмешливым взглядом. – В городе есть партизаны, подпольщики и диверсанты, – сказал он. – Ты знаешь об этом? – Нет, – испуганно ответил Никита, – не знаю… Я – играю в бильярд… Я игрок. Зачем мне партизаны и диверсанты? Но если вам надо, то я узнаю! Офицер опять помолчал, затем подошел к двери, открыл ее и сказал несколько слов по-немецки. В кабинет вошли два солдата. – Так это… – испуганно произнес Никита, умоляюще глядя на офицера. – Куда же теперь? Мы договорились или не договорились? Офицер ничего не ответил, он даже не взглянул на Филиппова. Солдат тронул Никиту за плечо, и тот с замершим сердцем шагнул через порог. Куда его сейчас поведут? Неужто расстреляют? Неужели он не убедил офицера в своей готовности сотрудничать с немецкой властью? Его отвели обратно в сарай. Почему обратно в сарай? Что с ним собираются делать дальше? Почему офицер не ответил на последние вопросы Никиты и даже не взглянул в его сторону? Все было неясно, тревожно, томило душу… В сарае находились несколько человек из числа арестованных ночью. – Ну, как? – стали они задавать вопросы Никите. – Ну, что? Филиппов ничего не пожелал отвечать и лишь удрученно махнул рукой. Да и что он мог ответить? Рассказать о том, что он предложил немцам свое сотрудничество? Так ведь о таком не говорят… Никто его не трогал до самого вечера. Других уводили, кого-то приводили назад, а о нем будто забыли. И лишь когда совсем уже стемнело, в сарай вошли два каких-то человека с фонарями, причем, судя по одежде, не немцы, а похожие на полицаев. – Ты! – посветили они в лицо Никите. – Вставай и следуй за нами! – Куда? – испуганно спросил тот. – Туда, куда заслужил! – хмыкнул один из полицаев. – Пошевеливайся! Его отвели в какое-то здание неподалеку от сарая – не в то, в котором он разговаривал с офицером, а в другое, провели по почти непроницаемо темному коридору и затолкнули в какое-то помещение. Помещение оказалось плохо освещенной комнатенкой со столом, несколькими стульями и неким подобием клеенчатого дивана. На диване сидел человек в штатской одежде. Он взглянул на Никиту без всякого, казалось бы, интереса. – Покурите за дверью, – по-русски сказал человек полицаям и взглянул на Никиту: – А ты присаживайся рядом. Побеседуем… Филиппов осторожно опустился на краешек дивана. Какое-то время человек смотрел на Никиту и ничего не говорил. Взгляд у него был тяжелый и холодный. – Значит, желаешь потрудиться на благо великой Германии? – произнес, наконец, мужчина, и в его голосе ощущалась то ли холодная ирония, то ли презрение. – Так ведь… – нерешительно развел руками Никита. – Получается, что так. – Ну-ну, – сказал мужчина и хмыкнул: – Труженик и стахановец… – Вы что же, русский? – не удержался от вопроса Никита. – Будешь звать меня Белый, – сказал мужчина, не отвечая напрямую на вопрос. – А тебе придумаем имечко чуть позже. Значит, слушай и запоминай. От меня ты будешь получать задания и держать отчет также будешь передо мной. Уяснил? – Да, – кивнул Никита. После таких слов собеседника он слегка приободрился, так как понял, что расстреливать его не будут. Наоборот, речь шла о его сотрудничестве с немцами. Похоже, дело было на мази. – Я же буду выдавать тебе зарплату, – сказал мужчина. – Какую зарплату? – не понял Никита. – Немецкую, – усмехнулся Белый. – Какую же еще? Немцы – народ аккуратный. Платят исправно. Так что давай, зарабатывай немецкие трудодни, – мужчина опять усмехнулся. – А платят – чем? – спросил Никита. – Немецкими деньгами, – равнодушно произнес Белый. – А особо ценным кадрам так и золотишком. Но это еще надо заслужить – как деньги, так и золотишко. А не заслужишь, то и в расход недолго. Тут тебе не колхоз «Светлый путь». – Да, конечно, – сказал Никита. – Я понимаю… – Понятливый, – желчно усмехнулся Белый. – Это хорошо. Тогда вникай дальше. Немцам нужен результат. Ты понял? Будет результат – будут тебе и деньги, и золотишко. Не будет результата… Ну, я тебе уже об этом говорил. Самолично тебя и кокну. Или – скажу тем ребятам, которые курят за дверью. Они это мигом… Для того их и держим. – А результат – это что? – спросил Никита. – Поймали твоими стараниями подпольщика – вот тебе и результат, – пояснил Белый. – Навел на партизанский след – тоже результат. – Понятно. – А коль понятно, то зачем спрашиваешь? – недовольным голосом спросил Белый и потянулся. – Теперь вот еще что. Станешь врать – кокнем. Попытаешься играть в игру «и вашим, и нашим» – тоже схлопочешь пулю. Без всяких промедлений. Как говорили советы – без суда и следствия. Бывали такие хитрецы, да где они сейчас? Так что ты учти. – Учту, – хриплым голосом пообещал Никита. – Тогда – садись за стол, бери бумагу и ручку и пиши, – лениво произнес Белый и еще раз потянулся. – Что писать? – не понял Никита. – Подписку о сотрудничестве, что же еще? – глянул на него Белый. – Письмо своей любимой ты напишешь и без меня. Значит, я диктую, а ты пиши. Давай… И Белый стал диктовать текст подписки. Когда дошло до прозвища, которое отныне должен был носить Никита, диктант застопорился. – Телегу придумай себе сам, – сказал Белый. – Какую телегу? – не понял Никита. – Ну, прозвище… – Улыбка, – после некоторых раздумий сказал Никита. – Почему Улыбка? – глянул на Филиппова Белый. – Говорят, улыбаюсь я красиво, – пояснил Никита. – Ну, пускай будет Улыбка, – хмыкнул Белый. – Улыбайся и дальше. Подписка была написана, Белый взял бумагу и внимательно ее прочитал. – Теперь ты у товарищей немцев на надежном кукане, – сказал он. – Если эта бумажка когда-нибудь попадет к большевикам… – Где они, те большевики! – махнул рукой Никита. – Были да кончились! – В городе они, – сказал Белый. – Называются партизанами и подпольщиками. А теперь слушай и вникай. Для начала тебе надо себя зарекомендовать. Показать немцам, а заодно и мне, какой ты есть ценный кадр. Предоставь им ценные сведения. Например, о подпольной организации. Раздобудь и преподнеси. Вот это будет дело! Немцы это любят. – Да, вы мне это уже говорили… – Ну, так говорю еще раз, чтобы ты получше запомнил. А теперь запомни вот еще что. Сюда не приходи. Через неделю я найду тебя сам. Явлюсь ночью к тебе домой. Один живешь или с кем-то? – Один. – Вот и живи один. И жди меня в гости. А теперь ступай. Эй! – свистнул Белый, и в дверь просунулась голова одного из полицаев. – Пропусти, пускай идет! Я его отпускаю! – Наш, значит, человек? – оскалился полицай.