– Не твое дело! – огрызнулся Белый. – Выполняй команду! – Яволь, – лениво ответил полицай. Так Никита оказался на свободе. А очутившись на свободе, он задумался, что ему делать дальше. Теперь он был немецкий агент Улыбка, и с этим приходилось считаться. Может, ему убежать из города? Но куда? Немцы – народ дотошный, они везде найдут. Да и этот Белый сказал предельно ясно: вздумаешь обманывать – схлопочешь пулю. Нет уж, лучше не рисковать. Податься к партизанам? А подписка о сотрудничестве? Вдруг тот же Белый возьмет, да и подсунет ее подпольщикам или тем же партизанам – в отместку за то, что Никита сбежал? И что тогда? А тогда ему уготована все та же пуля, но уже от партизан или подпольщиков. Хоть так, хоть этак, а итог получается один. И что же ему делать? Остается одно – добросовестно работать на фашистов. Тем более что Белый обещал за это платить. Говорил, что даже – золотом. За золото почему бы и не поработать? А там, глядишь, и война закончится, и как бы она ни закончилась, кто бы в ней ни победил, а золото при любой власти золото. С золотом не пропадешь. Да, но с чего же начать? Ответ напрашивался сам собой – с подпольной группы «Чатыр-Даг». Он, Никита, должен донести на подпольщиков этой группы. Сам о себе, конечно, он доносить не станет, а вот на других донесет. Ну, а куда деваться, коль он угодил в такие обстоятельства, что иначе из них и не выпутаешься! Не умирать же самому! Кто оценит его смерть, кто о нем вспомнит? Да и глупое это дело – помирать в расцвете лет. Надо жить, надо приспосабливаться. В конце концов, не он придумал эту войну. Война сама его нашла и поставила перед выбором: или – или. Значит, не Никита за все в ответе, а она, война. А коль так, то надо только сообразить, как бы половчее донести на подпольщиков, чтобы и самому остаться вне подозрений, и чтобы немцы были довольны. Тут было о чем подумать. Сообщить немцам адрес конспиративной квартиры? Это, конечно, можно, да только подпольщики никогда туда не ходят все вместе, а только поодиночке – каждый в отведенное ему время. А это означало, что кого-то немцы, может, и арестуют, зато все другие скроются. А надо, чтобы арестовали разом всех. Тогда-то немцы точно будут довольны. И Никита придумал. Он назовет Белому домашние адреса подпольщиков. Это же так просто! Часть адресов ему известна, другие он узнает, тайно проследив за подпольщиками. А уж там немцы пускай решают сами… Так он и сделал. Спустя неделю он знал адреса всех подпольщиков группы, и когда Белый явился к нему в назначенное время за отчетом, он назвал ему эти адреса. Имен не назвал, потому что знал подпольщиков лишь по кличкам, но имена и не понадобились, хватило адресов. – Да ты откуда знаешь, что они подпольщики? – не поверил поначалу Белый. – Небось врешь, чтобы выслужиться! – А вы их арестуйте и проведите обыск, – сказал Улыбка. – Что-нибудь да найдете… – Интересно знать, как это ты так быстро напал на их след? – не унимался Белый. – Подозрительно как-то… Немцы их ищут вот уже несколько месяцев, а ты нашел за неделю. Выкладывай, да не темни! Это ты немцам можешь темнить, а мне – не советую! Волей-неволей Никите пришлось сознаваться, что он и сам имеет некоторое касательство к подпольной группе «Чатыр-Даг». Он опасался, что Белый за такое признание и сам сдаст его немцам, но все обошлось. Белый лишь мрачно хмыкнул, покрутил головой и предупредил: – Ну, гляди! Если что – не жить тебе! – Все будет нормально! – поспешил заверить его Никита. Когда ты – подпольщик и тебя арестовывают внезапно, то у тебя и в твоем жилище обязательно найдется что-нибудь, тебя изобличающее. Да и сам ты своим поведением вольно или невольно выдашь себя. Это – азы человеческой психологии. Так бывает всегда, так случилось и на этот раз, когда гестаповцы арестовывали подпольщиков из группы «Чатыр-Даг». Арестовали почти всех, кроме нескольких, которых не нашли. Что думал и чувствовал Никита, когда узнал от Белого, что группа «Чатыр-Даг» разгромлена и немцы довольны его работой? Можно сказать, что ничего. Единственное, что по-настоящему беспокоило Никиту, так это его алиби. Он-то остался на свободе, а это кому-то могло показаться подозрительным. Хотя бы тем нескольким уцелевшим подпольщикам из разгромленной группы «Чатыр-Даг». Ну, и еще он беспокоился, что, несмотря на обещания Белого, немцы с ним не расплатятся за его работу. С оплатой все решилось быстро – немцы через Белого рассчитались с Никитой. Частично деньгами, частью золотом. А что касается алиби, то Никита и Белый разработали хитроумный план. Никита должен был немедленно исчезнуть из города и податься в горы, якобы для того, чтобы укрыться от ареста. Здесь он должен был выйти на партизан, тем более что кое-какие пути выхода на них ему, как советскому подпольщику, были известны, и рассказать о провале группы «Чатыр-Даг», а заодно сочинить историю позаковыристее о своем собственном спасении. Такую, чтобы партизаны в нее поверили. И затем действовать по обстоятельствам, стараясь при этом изыскать возможность встретиться с Белым. – И не вздумай поселиться у партизан навсегда! – предупредил Никиту Белый. – Помни о подписке и том, что ты – Улыбка. При первом же удобном случае возвращайся в город. Здесь ты еще пригодишься. Все случилось так, как и рассчитали Никита с Белым. Никите удалось выйти на партизан и удалось также убедить их в правдоподобности своего рассказа о чудесном побеге из гестапо. Какое-то время он побыл в отряде, а затем партизаны отправили его обратно в город. Так Никита стал членом другой подпольной группы – «Салгир». По рекомендации Белого какое-то время Никита изо всех сил старался показаться подпольщикам и завоевать их доверие. Он исправно и старательно выполнял все поручения и вскоре прослыл храбрым и удачливым подпольщиком. Правда, ему пеняли за излишнюю браваду при выполнении заданий, но на это Никита отшучивался, что уж такой у него характер – легкий и веселый. А потому беспокоиться не о чем, ибо он, Никита, всегда был везучим и вообще – счастливчиком. Конечно же, все было не совсем так, просто Никите надо было стараться окончательно войти к подпольщикам в доверие. А как это можно было сделать? Только показной храбростью и таким же показным пренебрежением к смерти. По сути, это тоже была игра. Правда, однажды он чуть не проиграл – причем не по каким-то мелочам, а почти окончательно и бесповоротно. И все из-за женщин, а вернее, из-за непомерной любви Никиты к женщинам. В группе «Салгир» была одна женщина, которую все звали Ласточкой. И уж очень она Никите понравилась! Ну, а коль понравилась, то он решил поступить так же, как всегда поступал с женщинами, которые ему нравились. То есть добиться от Ласточки взаимности. Однако не тут-то было! Ласточка не поддавалась ни на какие уговоры со стороны Никиты, она решительно и холодно отвергала все его притязания. И Никита, отчаявшись, едва не совершил опрометчивый шаг, который несомненно бы его погубил. Он решил соблазнить Ласточку золотом. Немного золота у него имелось – это была плата немцев за предательство подпольщиков из группы «Чатыр-Даг». Никита рассчитывал, что уж против золота Ласточка не устоит, потому что кто вообще может устоять против золота? Но и золотые посулы не помогли. Более того, Ласточка заподозрила Никиту в чем-то этаком – нехорошем и явно губительном для него, потому что откуда у советского подпольщика может оказаться золото? Пришлось Никите довольно-таки неуклюже выкарабкиваться из западни, которую он сам же для себя и соорудил, и объяснять Ласточке, что он пошутил, а пошутил потому, что потерял голову из-за ее, Ласточки, красоты, а на самом деле, конечно, никакого золота у него нет, да и быть не может. Ничего, выкарабкался: может, и не до конца, но все же Ласточка ему поверила. 21 А потом он сдал гестаповцам группу «Салгир» – точно по такой же схеме, что и ранее группу «Чатыр-Даг». Спастись удалось лишь четверым ее участникам. То есть вместе с Никитой – пятерым, но, конечно же, в этом случае Улыбка был не в счет. И в этот раз фашисты расплатились с Никитой, но оказалось, что это была последняя плата. Ситуация стремительно менялась, Красная Армия прорвала перекопские укрепления, вошла в Крым и стремительно продвигалась к Симферополю. Всем было ясно, что фашисты в городе долго не удержатся. Конечно же, и Никите это тоже было понятно. И он задумался о том, как ему быть дальше. Отступать с немцами он не собирался. Да и куда, спрашивается, отступать? Не такой уж Крым большой, куда ни кинься – везде море. Оставаться в городе и ждать прихода Красной Армии? Оно бы, конечно, можно, да вот только вдруг обнаружится подписка, где Никита числится как гестаповский агент Улыбка? Он даже затеял на этот счет специальный осторожный разговор с Белым, но и результат разговора не устроил Никиту. – Теперь у нас один путь, – сказал Белый. – Хоть у меня, хоть у тебя, хоть у всех прочих таких же, как мы с тобой. Слышал я, что немцы оставляют после себя диверсионные отряды. Ну, вроде тех же красных партизан, но только на немецкий лад. Платят наперед деньгами и золотом. Ну и, само собой, оставляют оружие, харчишки, амуницию. Так вот нам с тобой самый путь – туда. – И надолго? – тоскливо спросил Никита. – Коль уж большевики сломали хребет немцам, то и с нами справятся в два счета. – Когда это еще будет! – возразил Белый. – А немецкое золотишко – вот оно. Наперед. Получим, да и разбежимся. – Разбежимся… – все так же тоскливо произнес Никита. – В какую сторону? Может, ты ее знаешь, эту сторону? Так скажи, и я буду знать. – А ты все же подумай! – нехорошо сощурился Белый. – А иначе – сам понимаешь. Тебя поймают, ты – донесешь на меня… Донесешь, куда ты денешься! Посулят тебе сохранить твою шкуру, и донесешь! Для тебя это дело привычное. И какой же резон мне оставлять тебя в живых? Пиф-паф – и мне спокойнее. Так что смотри. Думай, пока немчура не устремилась в дальние бега. Никита уклончиво пообещал подумать, но лишь затем, чтобы убедить Белого в том, что он раздумывает. На самом же деле он не собирался ни в какие фашистские диверсанты. Какой смысл играть в игру, в которую выиграть невозможно? Вернее, итог которой был один – твоя смерть? Да, конечно, немцы, со слов Белого, обещали золото, но для чего мертвому Никите золото? Ничего, золота на свете хватает, и он еще ухватит свою долю! Надо только хорошенько поразмыслить, как ему быть дальше. И Никита стал думать. И – надумал. Во-первых, он не стал больше общаться с Белым. Он даже квартиру сменил, чтобы не встречаться с ним. А во-вторых, он всерьез задумался о новых документах на другое имя. Это был надежный способ укрыться от большевиков, даже никуда не выезжая из города. А уж если выехать – то тем более. О таком способе спрятаться Никита знал и раньше, он слышал о нем еще до войны. Так поступали некоторые профессиональные игроки-бильярдисты, которыми слишком уж настойчиво начинала интересоваться милиция. Заимел новые документы – и вот ты вроде как другой человек. А милиция, соответственно, потеряла твой след и сбита с толку. Очень надежный способ исчезнуть – так почему бы им не воспользоваться? Надо только раздобыть такие документы. Изыскать способ – и раздобыть. Пока Никита изыскивал такой способ, в Симферополь вошли советские войска. Кроме того, объявились четверо подпольщиков из разгромленной фашистами подпольной группы «Салгир» – тех самых, которых не смогли арестовать гестаповцы. И эти четверо уцелевших рано или поздно зададутся вопросом – как так случилось, что почти всю их группу в одночасье разгромили? И, скорее всего, придут к выводу, что тут не обошлось без предательства, но кто он, предатель? Понятно, что такие вопросы могли стать для Никиты губительными. И он, во-первых, решил не общаться с уцелевшими подпольщиками, как ранее решил не общаться со своим куратором Белым, а во-вторых, добыть новые документы во что бы то ни стало и в самые короткие сроки. С первым вопросом все обстояло довольно-таки просто. Никита тотчас же расстался с женщиной, с которой он сожительствовал и которую, чтобы она не отказала ему в жилье, после войны обещал взять в жены, и скрылся в неизвестном направлении. Укрыться в большом городе, тем более разворошенном и расхристанном после недавних боев, – что может быть проще? Нырнул – и нет тебя. И попробуй кто-нибудь тебя найди – хоть подпольщики, хоть Белый. Конечно, такой способ был надежным не на сто процентов – потому что разве можно укрываться в городе, даже самом большом, всю жизнь? Конечно, нельзя. Все равно кто-нибудь тебя да обнаружит. К тому же есть еще и вернувшаяся в город советская власть, которая также рано или поздно заинтересуется твоей персоной. А потому – обязательно нужны документы на другое имя. И с ними отправиться куда-нибудь подальше из города, где тебя никто не знает. И вот тут-то Никите по-настоящему повезло! Он свел знакомство с одним мужчиной. Случилось это уже тогда, когда в город вошли советские войска. Нет, Улыбке с этим знакомством и вправду повезло! Во-первых, этот мужчина по виду был ровесником Никиты. А во-вторых, он очень был похож на Филиппова, даже его улыбка чем-то напоминала улыбку Никиты. Познакомился с ним Филиппов случайным образом на городском базаре. Разговорились, и Никита очень скоро расположил к себе своего нового знакомца – это он умел. Поначалу он никакого конкретного умысла в отношении Афанасия Рыбакова – так звали мужчину – не имел, больше действовал по наитию, считая, что вдруг это знакомство в чем-то ему будет полезным. Конкретный умысел появился уже потом, когда Афанасий Рыбаков рассказал Никите о своем житье-бытье. – Я и повоевать успел! – рассказывал Афанасий. – Да! Топал от самой границы до Одессы! Под Одессой меня и зацепило. Сильно зацепило, думал, что и не выкарабкаюсь. Но нет, выкарабкался. Даже руки-ноги при мне остались. Провалялся я в херсонском госпитале, тут-то меня и списали подчистую. Все, говорят, отвоевался ты, парень! Вот тебе все, какие нужно, документы, и катись-ка ты, куда пожелаешь. Да побыстрее, а то враг – на подходе. Да! Не сегодня-завтра город придется оставить. Ну, я и покатился… А катиться-то мне было не так и далеко – в город Симферополь. Здесь проживала моя мамка, отсюда и сам я призывался в действующую армию. Не буду описывать, как мне удалось добраться до родимого дома. Конечно, с разными приключениями и трудностями, но добрался. Ну, а что? Документы-то у меня были в порядке. Так, мол, и так, рядовой Афанасий Рыбаков списан подчистую по причине тяжелого ранения под городом Одессой. Вот, значит, добрался… Успел до прихода немцев. А вскоре они и пришли, в Симферополь-то. Ну, думаю, несдобровать мне, если прознают! Все-таки я героически воевал против них почти что целый год! Но нет, пронесло. Уж не знаю, каким таким счастливым образом, но, говорю я тебе, пронесло. Так и прожил всю оккупацию… А мамка моя аккурат при немцах и умерла. А других родственников у меня, скажу я тебе, и нет. Вот так и маюсь в одиночестве. – А теперь что думаешь делать? – спросил Никита. – Теперь-то? – задумался Афанасий. – А вот что. Возьму и обратно запишусь в Красную Армию. Да! И пойду добивать врага! А что? Запишусь! Документы у меня – все в норме, руки-ноги тоже при мне, а что касается здоровья, то, можно сказать, и оно поправилось. Я-то молодой, что мне станется! Вот и пойду. Скажу: хоть в обоз, а возьмите меня обратно в солдатские ряды. Желаю, скажу, свести счеты с проклятым врагом. А то что же – все воюют, а я, при ногах и при руках, буду ошиваться по тылам? Как думаешь, возьмут? И вот тут-то у Никиты и родилась простая, но вместе с тем просто-таки гениальная мысль – воспользоваться документами своего разговорчивого собеседника. Иными словами, из Никиты Филиппова превратиться в Афанасия Рыбакова. Нет, мысль и вправду была хороша! Во-первых, у Афанасия, по его собственным словам, не было никаких родственников, а потому его и искать-то никто не станет, если он вдруг исчезнет. Во-вторых, сменив документы, исчезнет и сам Никита Филиппов. Разоблачения Никита почти не опасался. Он и Афанасий были ровесниками, да к тому же еще и походили друг на друга. Кто станет въедливо всматриваться в документы при всеобщей военной кутерьме? Никто не станет. Имеются документы – вот и ладно. А в случае чего Никита и свою новую биографию мог поведать особо интересующимся. Афанасий-то много чего рассказал ему про свою жизнь. А с новыми документами и жизнь потечет по-новому. Первым делом Никита исчезнет из опасного для него города Симферополя. Куда именно уедет? Ну, тут надо подумать. Хотя, впрочем, о чем тут особо размышлять? Он поступит так же, как намеревался поступить сам Афанасий Рыбаков – запишется в Красную Армию. Да! Явится в военкомат или как там сейчас называется это учреждение, и потребует: запишите меня в армию, желаю воевать! Мои раны исцелились, руки-ноги – при мне, а документы – вот они! В них все сказано… На самый фронт, учитывая его былые раны, Никиту, думается, не отправят, пристроят в какой-нибудь обоз, да это и к лучшему. Зачем Никите фронт, где стреляют и убивают? Тем более что и обоз – это тоже фронт. А дальше – все понятно. Война скоро закончится – эвон как немцы драпают, – и она, война, все сгладит, спишет, заштрихует. Кто потом, после войны, может подумать, что героический боец Красной Армии Афанасий Рыбаков – это бывший Никита Филиппов и гестаповский агент Улыбка, выдавший фашистам целых две подпольных советских группы? Нет, это и вправду была очень дельная мысль! Надо было только раздобыть эти документы. То есть отнять их у Афанасия Рыбакова. Как именно? Кража не годилась, потому что, обнаружив пропажу, этот Афанасий просто возьмет и напишет заявление в милицию, и ему рано или поздно выдадут другие документы – на то же самое имя. И будут на свете два Афанасия Рыбакова, притом с одинаковой биографией. А это – большой риск для Никиты. Нет, только не кража. Купить у Афанасия его документы? Ну, этот вариант был еще хуже, чем кража. Кто же покупает чужие документы, для какой такой надобности? Афанасий, несмотря на всю его простоту, непременно заподозрит что-нибудь этакое, а коль заподозрит, то может и донести. А донос для Никиты – практически стопроцентное разоблачение. Последний шар в лузу, как говаривали бывалые игроки-бильярдисты. Оставалось одно – убить Афанасия Рыбакова. Да-да, именно так – убить. А потом забрать его документы. Никита никогда никого не убивал собственноручно, но, похоже, другого выхода у него не оставалось. Причем сделать это надо быстро, можно сказать, без промедлений, иначе может быть поздно. Кто ведает, до чего успели додуматься оставшиеся в живых подпольщики из разгромленной фашистами группы «Салгир»? А может, они уже додумались до того, что их предал именно он, Никита Филиппов? Может, они уже даже заявили куда следует, и теперь его ищут? Все может быть, а потому – надо поторопиться. Как убить Афанасия – об этом Никита почти не задумывался. Он полагался на случай и импровизацию. Для него убить было все равно что сыграть партию в бильярд. Или вместе с подпольщиками взорвать немецкий склад с горючим. Или выдать немцам этих же подпольщиков. Все это в глазах Никиты была своего рода игра, была импровизация. Здесь можно было проиграть, а можно было сорвать крупный куш. Встретившись с Афанасием Рыбаковым в очередной раз, Никита напросился к нему в гости. – Посидим, побеседуем, выпьем, – предложил он Афанасию. – Я как раз раздобыл бутылочку. Настоящий ром. Это тебе не вонючая самогонка. – Никогда не пил ром, – удивленно сказал Афанасий. – И где ты только его раздобыл? – Где раздобыл, там его уже нет! – рассмеялся Никита. У него и вправду хранилась бутылка настоящего рома. Этим ромом, в числе прочего, с ним рассчитались немцы за его предательство подпольщиков из группы «Салгир». Никита любил хорошие спиртные напитки, но к рому так и не притронулся. Отчего-то ему казалось, что когда-нибудь он ему пригодится. И вот, похоже, такой случай наступил. С этим-то ромом и еще с несколькими плитками немецкого шоколада в качестве закуски Никита вечером и явился к Афанасию Рыбакову. И еще – с пистолетом. У него имелся немецкий пистолет «вальтер» – все-таки Никита считался подпольщиком, а что же это за подпольщик, если он без оружия? Он очень старался, чтобы ему по пути никто не встретился и никто не обратил на него внимания. Ему никто и не встретился, кроме какой-то худющей девчонки, которая поздоровалась с ним и назвала его «дяденькой». Отчего-то Никите девчушка понравилась, он улыбнулся ей и подарил шоколадку. Тут же, конечно, он укорил себя за такой опрометчивый поступок, но сразу же и успокоил свою персону. Это была всего лишь девчушка, какую она могла представлять для него опасность? Да она и не вспомнит о нем, если что… А далее все пошло по намеченному Никитой плану. Сели за стол, выпили. Никита почти не пил, а все больше подливал Афанасию. От выпитого рома Афанасий вскоре опьянел, и Никита завел с ним осторожный разговор все о том же – о будущих планах на жизнь. – А – пойду воевать! – пьяно махнул рукой Афанасий. – Вот прямо завтра и пойду! Так и скажу – записывайте меня в полк! Кем угодно! Я-то еще не забыл, за какой конец держать винтовку. Под Одессой были дела!.. Да! – Это правильно, – одобрил слова Афанасия Никита. – Сидеть дома, когда идет кровопролитная война с врагом, – это неправильно. Все должны быть на фронте. Я вот тоже пойду с тобой. – И правильно! – согласился пьяный Афанасий. – Пойдем вместе! Вместе будем воевать! Защищать друг друга в бою, как и полагается! Дай я тебя по-братски поцелую. Потому как замечательный ты человек. Вот прямо завтра и отправимся. И – под Севастополь или еще куда-нибудь… Там, слышно, наша армия добивает фашистского гада. – А документы-то у тебя точно в порядке? – все так же осторожно поинтересовался Никита. – Не растерял? – Обижаешь, брат! – пьяно качаясь, ответил Афанасий. – Вот они, документики! Все к одному. Погляди сам, если мне не веришь. Никто не сочтет меня за дезертира. Да! Наоборот, скажут, что я молодец. Мне бы с моими справками отлеживаться в тылу, а я – на фронт. А я им так и скажу: раны мои зажили, руки-ноги при мне, стало быть, желаю бить врага. Вот что я им скажу! – Молодец! – похвалил Афанасия Никита. – Ну, выпьем еще по одной. Ради такого случая – не грех. Афанасий выпил еще, и его окончательно развезло. Он начал клевать носом. – Эге! – смеясь, сказал Никита. – Да ты, брат, того… Ну, это не беда. Ты приляг на постельку, да и отдохни. До завтра все и пройдет. А завтра – на фронт. – Обязательно! – пьяно шатаясь, сказал Афанасий. – Завтра – на фронт. Вместе с тобой… как два брата… будем, значит, защищать друг друга в боях… – А то как же! – уверил Никита. – Обязательно будем. Да ты ложись, ложись… Он довел Афанасия до постели и уложил его. Вскоре Афанасий захрапел. Никита осторожно осмотрелся, тщательно прикрыл дверь, затем выглянул в окно. За окном совсем уже стемнело. Улыбка задернул шторку и, не зажигая света, почти наощупь подошел к спящему Афанасию. Оставалось сделать последний, решающий шаг. Рядом со спящим Афанасием валялась небольшая подушка, ее Никита приметил раньше. Одной рукой он взял подушку, а другой – вынул из кармана «вальтер». Затем он приладил подушку на лицо спящего Афанасия, плотно прижал к подушке ствол пистолета и нажал на спусковой крючок. Выстрел прозвучал глухо и почти неслышно, подушка погасила звук. – Вот так… – сам себе сказал Никита. Затем он нащупал лежащие на столе бумаги, перевязанные бечевкой, и сунул их в карман. В другом кармане он спрятал пистолет. Осторожно открыв дверь и вслушавшись в темноту – нет ли кого поблизости, он ступил за порог. Непроницаемо-темный южный вечер укутал черным покрывалом весь мир. А потому никто Никиту не заметил. На следующее же утро он явился в военкомат, предъявил документы на имя Афанасия Рыбакова и сказал, что хочет воевать. В военкомате ничуть не удивились такой просьбе – сейчас многие из тех, кто пережил эвакуацию и дождался прихода советских войск, записывались в Красную Армию. Партизаны, подпольщики, освобожденные из фашистских лагерей или такие, как Афанасий Рыбаков – ранее комиссованные из-за тяжелых ранений, даже – старики и подростки… Никто не хотел оставаться в тылу, всем хотелось на фронт, потому что это была воистину народная война. Взяли и Никиту – под именем Афанасия Рыбакова. Учитывая его прежний боевой опыт (вернее, конечно же, опыт Афанасия Рыбакова), Улыбку направили не в какую-то тыловую часть и не в обоз, а непосредственно на фронт под город Судак, где шли тяжелые бои за этот город, а заодно и за освобождение всего южного крымского побережья. Поначалу Никита приуныл. Передовая – это все же не обоз, здесь стреляют и убивают. А у Филиппова были другие планы. Но выбирать не приходилось. И очень скоро Никита свыкся с фронтовой обстановкой и даже благодаря своему легкому характеру и широкой, искренней улыбке завоевал симпатии многих однополчан. Тем более что и в бою он вел себя вполне достойно, а это на фронте значит многое. Здесь – видно каждого. Приспособиться к новой для него ситуации Никите было несложно. Здесь еще раз следует сказать, что по своей натуре он был игрок. Для него, по сути, все было игра: подпольные бильярдные турниры, отношения с женщинами, с другими людьми, участие в подпольной организации, сотрудничество с гестапо и предательство своих товарищей-подпольщиков… Все – игра, ничего настоящего. А значит, и война, и передовая – все это также было игрой. Пусть и рискованной, и во многом нежеланной, но игрой, которую, если появится хоть малейшая возможность, он заменит другой игрой…