– Он не будет нападать, – разглядывая мутанта, сказал Змей. Мутант в свою очередь разглядывал их. Это был тот самый, почти разумный взгляд. Взгляд существа нового мира, пришедшего на смену убившему себя человечеству. Взгляд хозяина. – Видишь – он разогнал этих летучих шакалов одним своим присутствием, – сказал Игнат. – Как ты думаешь, зачем он это сделал? – Ну, и зачем? – Новичок сплюнул. – Благодарность, – тихо сказал Змей. – То самое чувство, которого в свое время не хватило людям. Словно удовлетворившись увиденным, зверь, как призрак, тихо скользнул в сторону, исчезнув за краем входа. Можно было бы решить, что это действительно призрак ледяного мира. Или галлюцинация – если бы его не видели несколько человек сразу. – Человеку здесь не место, – глухо произнес кто-то за спиной, и Змей не сразу понял, что это Полковник. – Он пришел сказать, что мы все останемся здесь. И он заберет наши души. Тана охнула, Ксю прикрыла лицо руками. Звучало действительно жутко. Главное, неожиданно от этого непробиваемого человека. – Чего? – недоуменно произнес Новичок. Медленно, обернувшись, Змей поглядел в глаза Полковника. В них светились нездоровые искорки. Похоже, старый вояка подвинулся рассудком. – Это всего лишь зверь, – сказал видящий. – Да, мутант, да, очень большой – но всего лишь животное… Его слова оборвал сухой, трескучий смех Полковника. С этого момента Полковник замолчал, погрузившись в себя со странной блуждающей улыбкой на лице. К сумеркам они вышли к домам. Этот город выглядел странно и жутко, как будто выплыл из тяжелого, болезненного сна. Стены домов поднимались изо льда – и упирались в лед на уровне верхних этажей – там, где смыкались с ледяным «куполом». Покрытые коркой льда безглазые девятиэтажки и облупившиеся «сталинки» напоминали, скорее, не город, а декорацию. Еще больше это подчеркивала огромная, на всю высоту многоэтажки цветная мозаика, изображавшая сложную композицию из человеческих фигур, предметов, музыкальных, вроде бы, инструментов – сложно было сказать наверняка, так как мозаика наполовину разрушилась. Трудно было поверить, что в этом месте когда-то теплилась жизнь. Пробивающая город насквозь трасса была плотно уставлена остовами машин. Оставшиеся со времен эвакуации, они тянулись еще дальше и выше по ущелью, образовывая автомобильную пробку в самой вершине ее сущностной эволюции: эта пробка, которая уже не рассосется никогда. Вершиной символизма в этом смысле был покосившийся светофор, сквозь выбитый «глаз» которого виднелись обледенелые стены. Они стояли в усталом оцепенении перед этим тонущем в остатках дневного света городом-призраком. Трудно было представить, что здесь можно найти ночлег. – Тырныауз, – тихо произнес Новичок. – Этот город стал призраком еще до Катастрофы. Сейчас он – просто памятник самому себе. Множество могильных плит с окнами. Словно протестуя против такого приговора, в окне второго этажа вспыхнул огонек. Бледный, трепещущий, но настоящий. В быстро надвигающейся темноте он обретал силу, становился насыщеннее и ярче. И вроде бы в этом окне, в единственном, было стекло. – Ого! – удивленно воскликнул Игнат. – Живой кто-то. – Или ловушка, – недоверчиво возразил Новичок. – Откуда здесь взяться людям? Все знают: здесь жить нельзя. – А, может, не все это знают, – возразила Тана. – По мне, так здесь куда лучше, чем на вонючей помойке в Грязных шахтах. Прости, Новичок, если решишь, что это камень в твою сторону. – Еще это могут быть мерзляки, – сказал Игнат. – Их рейдеры не боятся холода и шарят тут в округе. Наткнемся на рейд – будет мясорубка. – В любом случае надо проверить, – заключил Змей. – Если хотите, схожу один. – Только не ты, – возразил Игнат. – Ты – самый ценный участник группы. Без тебя вся экспедиция теряет смысл. – А кто у нас здесь не ценный? – тихо сказала Ксю. – Разве что – Полковник, – прищурился Новичок. – Но его посылать не имеет смысла: может попросту не дойти. Или не вернуться. Или вернуться – и продолжить игру «в молчанку». Что-то у него с черепушкой беда в последнее время. Полковник проигнорировал это замечание. Он просто смотрел на огонек в окне и странно улыбался. – Ладно, – сказал Змей. – Пойдем вместе. * * * Дверь в подъезд не закрывалась. Она вмерзла в огромный наплыв изо льда, покрывший фундамент и крыльцо. Вместо прямоугольника двери в глубину подъезда вела овальная нора в ледяной глыбе, пролезть в которую можно было лишь пригнувшись. Один за другим они пробрались в глубину мрачного подъезда. В свете фонарей им предстали стены и потолки, расписанные причудливыми и странными граффити, больше напоминавшими наскальную живопись каменного века. Только нарисованы здесь были не просто дикие звери, окружавшие кроманьонцев, а уродливые чудовища, словно вырвавшиеся из душного бреда. Выведенные углем на стенах и копотью на потолке, они практически не оставляли здесь свободного места. Сразу видно: чего-чего, а времени у неведомого художника было много. Осторожно поднялись на второй этаж. Пары входных дверей здесь попросту не было, третья же была уродливо обита кусками искусственной кожи, вспучившейся из-за какого-то наполнителя. Надо думать, утеплена таким образом. Игнат сделал знак Новичку. Оба подняли автоматные стволы наизготовку. Остальные держались у них за спинами. Змей сжал кулак, приготовившись постучать в дверь. Но разжал пальцы и взялся за ручку. Потянул. Дверь поддалась, открывшись с отчетливым скрипом. Игнат с Новичком коротко переглянулись и еще плотнее припали к прикладам: слишком уж легко дался вход в это странное место. Назвать его жилищем язык не поворачивался, слово «квартира» всплыло в памяти с запозданием. Войти в дверь оказалось сложнее, чем просто ее открыть. Дверной проем был заложен кирпичной кладкой… Нет, это на первый взгляд показалось, что кирпичной. Перед ними была стена… из книг. Сложенных, как кирпичи, плашмя, корешками наружу, Но Змей уже выдернул одну из книг, посмотрел на выцветшую обложку: Учебник истории Древнего мира. Какая-то арка, колонны, песок. Змей глянул в образовавшееся на месте книги окошко. – Светло, – сообщил он. Хотел отбросить книгу – но что-то его удержало. В Карфагене книги – большая ценность. Не то чтобы все там с ума сходили по чтению, просто любой товар резко взлетает в цене, когда перестает производиться, а лишь уменьшается в количествах. Подумав секунду, он надавил на книжную стену плечом. – Осторожнее! – вскрикнула за спиной Тана. Но поздно: книги с глухим стуком осыпались внутрь. Переступив через завалы, один за другим они вошли в тесную квартиру. Особенно тесной ее делали именно книги, использованные поразительным образом: все стены, от пола до потолка, были выложены точно так же – книгами, только здесь – корешками внутрь. Слоем книг был выстелен пол, слой книг каким-то образом был закреплен на потолке. Наверное, старые тома работали здесь и в качестве теплоизоляции – внутри было действительно не так холодно. Помимо стен книги здесь были везде, громоздясь пачками, штабелями и просто россыпью. Прошли вперед, заглянули в первое помещение. Похоже, когда-то здесь была кухня – это было понятно по горе грязных кастрюль и тарелок на пыльном столе. Теперь здесь тоже доминировали книги. По узкому коридору прошли в ближайшую комнату, которая и была источником слабого света. Посреди комнаты, спинкой ко входу стояло большое кожаное, изрядно потертое кресло. В нем, толком не различимый за спинкой, кто-то сидел, хотя никак не реагировал на вошедших. Перед креслом, ближе к левому дальнему углу, стояла приземистая металлическая печка, в щелях заслонки которой плясал огонек. Вспомнилось даже название такого типа печей – «буржуйка». Такие, кустарного производства, встречались и в Карфагене, особенно в бедных секторах. Труба этой печки уходила под углом куда-то в стену, на плоской крышке грелся пузатый металлический чайник. Осторожно обойдя кресло, Змей увидел сидевшего в нем высокого худого человека лет пятидесяти, идеально выбритого, в очках с серебристой оправой, с длинными, с проседью волосами. В стеклах очков плясал огонек горевшего на подоконнике масляного светильника, на его ногах лежал шерстяной клетчатый плед. Человек одними глазами скосился на вошедшего и произнес задумчиво: – Значит, кто-то еще остался… У хозяина были имя, отчество, фамилия, биография и трудовой стаж, небольшие накопления, медицинская страховка, любовь родственников и уважение друзей и коллег. Но все это осталось там – до Катастрофы. Теперь он называл себя просто – Учитель, кем и был тогда, в прошлой жизни. Наверное, эта психологическая «перезагрузка» позволила ему выжить и не сойти с ума, оставшись в полнейшем одиночестве. Ведь после того, как он чудом пережил Катастрофу, укрывшись в пещере во время похода в горы, он вернулся в совершенно пустой, мертвый и выжженный город. Остатки жителей к тому времени уже эвакуировали, и кому-то даже повезло «запрыгнуть в последний вагон», спрятавшись в Карфагене. Город же опасно «фонил» и был запрещен к любому посещению. Учитель не знал этого. Более того: был уверен, что он – последний человек на Земле. Единственный уцелевший на умирающей планете. Наверное, сказалось потрясение от пережитого. От вида ядерных вспышек, рева раскаленного ветра и зловещих «грибов», выраставших за дальними хребтами. Как он выжил – загадка. Возможно, ему чудом удавалось избегать наиболее опасных радиоактивных пятен на местности. А может, помог долгий беспробудный запой, которым он старался заглушить нахлынувшие тоску и ужас. Известно же такое средство от радиации, как «стакан Иванова», советского разведчика, спасшегося обыкновенным «вискарем» от последствий пребывания в эпицентре атомного взрыва в Хиросиме. Так или иначе, Учитель остался в Тырныаузе, в котором с тех пор не появлялся никто. Он видел больных от облучения зверей, потом мутантов, но группа Змея – первые люди, которых он увидел с момента Катастрофы. От безумия одиночества его спасли книги. Впрочем, как и от смертельных холодов, что стали здесь регулярными. Он приносил домой книги отовсюду – из районной и школьной библиотек, из брошенных домов. Книги были для него единственным, но более чем универсальным собеседником. Просто Учитель по-настоящему любил их. – В мое время было модно говорить про преимущество электронных книг, – хрипло посмеивался Учитель. – Вот было бы от них пользы в наше время! Он указал на сложенные из книг стены. Парадоксально, но книги оказались самым эффективным спасением от «дыхания смерти». Когда любишь и умеешь читать, иллюзорный книжный мир способен заменить реальность. Впрочем, были еще брошенные продуктовые склады и тот же алкоголь, ставший универсальным лекарством. Лекарство превратилось в привычку, привычка в зависимость – и борьба с ней позволила переключить внимание на мысли о своем бесконечном одиночестве. – И вот вы пришли, – задумчиво продолжил Учитель. – Я даже не знаю, радоваться мне или напротив… – Не понимаю, – тихо сказала Ксю. – Ведь вы так переживали, что остались один! И вот мы говорим вам: вы не один! Есть Карфаген, есть Хрустальный город, есть шаманы в своей Обители… А значит, могут быть еще люди! Они могли укрыться в других убежищах… – В метро, – подсказал Игнат. – В Москве, в Питере, к примеру. Метро могло стать убежищем для уцелевших. – Вряд ли, – проговорил Змей. – По Москве и Питеру нанесли главный удар. Вряд там выжил кто. Даже в метро. Да и что там в метро… – А если и выжил, то все по-прежнему ненавидят друг друга, – кивнул Учитель. – Даже такой тяжкий урок ничему нас не научил. Я ведь думал, что своими слабыми силами сохраню хоть какие-то крупицы нашей истории, наших знаний, переживаний, надежд, – он обвел руками книжные стены. – А оказывается, в ваших подземельях даже книга – всего лишь редкий экзотический товар. – Ну, я только за себя говорю, – смутился видящий. – Работа у меня такая. – Он бандит, – веско уточнил Игнат. – По совместительству – ясновидящий. – А я, к примеру, люблю книги, – сказала Ксю. – В Карфагене много ученых – из тех, кто спасся. Шаманы – они тоже как бы ученые. – «Как бы» – это ты верно подметила, – пробормотал Змей. – Может, Учитель и прав. Не заслуживаем мы никаких знаний. Они только мутят нам мозги, дают иллюзию знаний, но не делают, по сути, ни умнее, ни уж тем более добрее.