– Отлично! – Сосновский восхищенно прищелкнул пальцами. – Сильно будете корректировать? – обратился он к «хирургу». – Думаю, по мелочам, – заглядывая пациенту в рот, как барышник на ярмарке заглядывает в рот кобыле, ответил «хирург». – Хотите фотографировать? – Да. Зачем терять время? Сергей Сергеевич вышел, а «специалист по пластике» наконец развернул Рыжова лицом к зеркалу, и он поразился произошедшей с ним перемене – подбородок стал казаться скошенным, верхняя губа выпятилась, а нижняя чуть отвисла. Вкупе с пегой шевелюрой, карими глазами и смуглой кожей создавалось впечатление, что перед тобой унылый, занудливый и скуповатый человек, давно перешагнувший полувековой рубеж. Николай Иванович готов был побиться об заклад: окажись сейчас рядом жена или дочь – они ни за что не узнали бы его! Вернулся Сосновский с фотокамерой. Установил свет и сфотографировал Рыжова. – Мешает эта челюсть, – пожаловался он. – Ничего, подточим, – сняв протез, к явному облегчению Николая Ивановича, пообещал «специалист по пластике». – А вы надевайте челюсть, только когда нужно проходить паспортный контроль, – тоном знатока посоветовал Сергей Сергеевич. – Все! Отдыхайте, разбирайте вещи и, кстати, начните носить одежду Манолиса, чтобы, так сказать, быстрее вжиться в образ. – Попробую, – вздохнул Рыжов, не имевший ни малейшего желания натягивать на себя вещи неизвестного происхождения. В своей комнате он распаковал чемодан и сумку. Там нашлись два приличных костюма – темный и светлый, несколько рубашек и дорогих шелковых итальянских галстуков, хлопчатобумажные брюки, куртка из тонкой, прекрасно выделанной кожи, белье, носки, несколько пар обуви и разные мелочи, которые обычно берут в дорогу мужчины. Примерив каждую вещь, он убедился: все они сидели как влитые: казалось, Сосновский и его помощники просто кудесники… Прошло несколько дней. «Хирург» подогнал пластмассовый протез и научил Рыжова самостоятельно снимать и надевать его и контактные линзы. Кроме того, Николай Иванович получил флакончик с жидкостью для снятия краски с волос и бережно спрятал склянку в несессер, справедливо рассудив: не век же ему оставаться седоватым брюнетом с вставной челюстью? Когда-никогда наступит и светлый момент – можно будет вновь стать самим собой и увидеть в зеркале знакомое лицо, а не рожу с кровяными прожилками на белках карих глаз и верблюжьей нижней губой. Столовались по-прежнему вдвоем с Сергеем Сергеевичем. С ним же Рыжов ходил и на прогулки. Как под конвоем. Это впечатление усиливалось тем, что они ни разу не покинули пределы территории особняка. В один из пасмурных вечеров, когда они, как обычно, вдвоем ужинали в большой гостиной с камином, Сергей Сергеевич скучно и невыразительно сказал: – Завтра мы расстаемся. – Как? – немного растерялся Рыжов. Он давно ждал этого, но одновременно боялся остаться без ставшей уже привычной опеки. – Не всю же жизнь вам сидеть в Юрмале? Думается, не за этим вы провернули столько дел и бодро отвалили из России? – Конечно… Но что же дальше? – Вот вам греческий паспорт на имя Манолиса Панасиса и некоторая сумма на карманные расходы, – Сергей Сергеевич передал через стол плотный конверт. Николай Иванович открыл его и увидел документ со своей фотографией в новом обличье и перетянутую резинкой пачку денег. Там были доллары США и греческие драхмы в банкнотах разного достоинства. О тех деньгах, которые он на всякий случай прихватил из Москвы, Рыжов решил благоразумно умолчать. – Спасибо, – он опустил конверт в карман пиджака и спросил: – А билет? – Завтра вас отвезут в аэропорт, – словно не услышав вопроса, продолжал Сосновский. – Через таможенный и пограничный контроль я проведу, а на месте никаких осложнений не предвидится. – Но я же не знаю ни слова по-гречески! – Вряд ли вас там станут о чем-либо спрашивать, – отмахнулся Сергей Сергеевич. – В крайнем случае бубните на английском или внаглую говорите по-русски, ссылаясь на то, что вы – недавний эмигрант. Вот вам сувенир на добрую долгую память, – он щелчком отправил к тарелке подопечного изящную плоскую позолоченную зажигалку. Рыжов взял ее, повертел и заметил выгравированный на донышке многозначный номер. – Заучите его наизусть, как солдат заучивает номер своей винтовки, – посоветовал Сосновский. – Это номер счета, на котором лежат деньги Манолиса. Банк вам укажут. – Кто? – В аэропорту Афин подойдите к справочной стойке. Там увидите мужчину в черной ветровке из шелковистой ткани, на спине вышит белый паук в паутине. На голове черная бейсбольная кепочка. Усов и бороды нет. На безымянном пальце левой руки не хватает первой фаланги. В этой руке он будет держать незажженную сигарету. Дайте ему прикурить от этой зажигалки и передайте привет от меня. – Мы сможем понять друг друга? – Он прекрасно говорит по-русски. Идите, голубчик, упаковывайте вещи и отдыхайте. Завтра у нас день начнется рано. Ночью Рыжова мучили страхи, он никак не мог заснуть и долго ворочался с боку на бок, пока не забылся тяжелым, не приносящим отдохновения сном. Сосновский разбудил его около шести утра. Николай Иванович через силу сжевал пару бутербродов, выпил кофе, потом вынес вещи и уложил их в багажник знакомого «мерседеса». Дорогой молчали. В аэропорту Сергей Сергеевич ненадолго исчез, потом появился с билетом на рейс до Афин. Во время регистрации на Рыжова, вопреки его опасениям, никто не обратил никакого внимания. Сосновский не оставлял его ни на секунду, даже сопроводил в туалет, но пару раз сердитым шепотом напомнил: нужно держаться раскованней и вести себя естественно. Николай Иванович хотел ответить, что он не привык нелегально пересекать границы с подложными документами, но тут объявили посадку, и ему стало нехорошо – таможни он не страшился, а вот пограничники!.. Все может рухнуть в один миг, и ты очутишься в латвийской тюрьме, которая наверняка ничем не лучше российских – все их строили и заводили в них единые порядки во времена советской империи. А из латвийской тюрьмы ему прямая дороженька в казенный дом на Бутырке или Матросской Тишине, если не в Лефортово. – Ну-ну! – Сергей Сергеевич подхватил его под руку и потащил к стойке пограничного контроля. Заставил подать паспорт, что-то шутливое сказал латвийскому пограничнику. Тот в ответ улыбнулся, вернул документы лжегреку и махнул рукой, разрешая следовать дальше. Сосновский тут же протащил подопечного через зеленый коридор таможни, подтолкнул в спину. – На трап сами сможете вскарабкаться? Или подсадить? – Не надо, – измученно и вместе с тем облегченно вздохнул Николай Иванович. – Спасибо вам за все. – Не за что. Счастливого пути! Не забудьте о справочной стойке, вас там будут ждать! Поправив на плече сумку, Рыжов направился к трапу самолета. По дороге, не выдержав, оглянулся и поискал глазами фигуру Сосновского. Но его уже нигде не было. И Николай Иванович от всей души пожалел, что сопровождающий не пройдет с ним весь путь до конца… Глава 6 После гибели Татьяны между ними словно пробежала черная кошка. Нет, Лариса больше не устраивала Сергею сцен, ни в чем не обвиняла его, но зато сжалась, как пружина, и затаилась внутри себя, вместе со своими подозрениями, обидами, невысказанными упреками. Хотя в чем ей его упрекать?.. Этого Серов никак понять не мог. Но разве кто-нибудь когда-нибудь мог до конца понять женщину?! В любом случае он не собирался посвящать ее в свои дела и оправдываться, поскольку не считал себя ни в чем виновным. Да, в глубине его сознания сидела мысль, что обращение покойной Татьяны на Петровку только спровоцировало и ускорило неизбежную развязку: чисто интуитивно, не имея ни прямых, ни косвенных доказательств этого, Сергей чувствовал – погибшая женщина была обречена, но ее не трогали, пока она «не высовывалась», не проявляла активности, в чем-то опасной для того, кто и решил ее участь. Этот «кто-то» олицетворял для Серова отнюдь не конкретных убийц, выбросивших Трапезникову из окна, а человека или даже, возможно, группу лиц, отдавших приказ лишить ее жизни. Временами ему казалось, что он стал вроде охотника за привидениями – ступил на скрытую туманами, топкую, ненадежную и совершенно неизвестную почву, в любой момент готовую провалиться под ногами и скрыть его без следа в зловонной пучине. А в тумане, то ближе, то дальше, мелькали неясные, лишенные четких очертаний фигуры, будто поддразнивая его и маня за собой в свой чудовищно искаженный, ирреальный мир. Он протягивал руку, чтобы схватить внезапно возникшую рядом фигуру, но она легко и бесшумно ускользала от него, как вода, просочившаяся между сжатыми в кулак пальцами, не удостоив неудачника даже ироническим смешком. И вновь мелькала, но уже в ином месте, подобно блуждающим болотным огням, сбивающим путников с толку. И все это сопровождалось постоянным ощущением щемящей душу тоски. Навязчивый образ клубящегося, непроглядного серого тумана, полного бестелесных, но таящих смертельную угрозу призраков, родился у него в одну из бессонных ночей, когда он долго ворочался в постели не в силах забыться сном. Отец и тетя Клава давно спали, за окнами желтели уличные фонари, по стенам и потолку пробегали редкие отблески фар автомобилей, а он, лежа на спине, невидящими глазами уставился в смутно белеющий потолок, будто там приоткрылось окно в неведомое. Никому и ни за что Сергей не стал бы рассказывать об этих видениях, он считал это глубоко личным, принадлежащим только ему. При всей своей рациональности Серов частенько полагался на интуицию, и она редко обманывала его. Поэтому он привык доверяться ей и, смело взяв в крепкую ладонь ее бесплотную ручку, без страха следовал за загадочной дамой, которая вела его по шатким, зыбким мосткам, перекинутым над безднами самых невероятных предположений и догадок, а может быть – полного безумия? Разве пристало рассказывать об этом? Вдруг твое неосторожное слово спугнет капризную спутницу и она больше никогда не вернется, навек лишив своего благорасположения? Возможно, сейчас она нарочно приподнимает перед ним скрывающую все тайны завесу, как бы готовя к чему-то неожиданному? Или пытается предостеречь от ложного, грозящего опасностями и гибелью пути? Хочет показать мир призраков и увести Сергея подальше от этого мира? Серов постоянно раздумывал над этим и однажды даже предположил – не связаны ли его видения с размолвкой с Ларисой? Она не звонила уже недели полторы, он тоже не предпринимал никаких шагов, чтобы увидеться с ней. Ее неожиданный звонок к нему на службу вызвал у Сергея неоднозначные чувства: или она ищет примирения, выхода из того тупика, в который они сами себя загнали, или за этим звонком кроется что-то другое? – Привет! – как ни в чем не бывало поздоровалась Лариска. Однако в ее голосе чувствовалось напряжение, которое, как она ни старалась, ей не удалось скрыть. – Здравствуй. – Нам нужно срочно увидеться, – слегка прерывающимся от волнения голосом сказала она. – Хорошо, я приеду вечером, как обычно, – пообещал Сергей. – Нет! До вечера слишком долго, а у меня к тебе неотложное дело. «Что там еще приключилось? – с недовольством подумал Серов, ощущая, как ему потихонечку начинает передаваться ее наэлектризованное, взбудораженное состояние, к которому примешивается раздражение, что она оторвала его от дела. – Ларка упряма, как ослица, и теперь непременно будет настаивать на своем. Знаем, проходили». – Может, все-таки отложим до вечера? – не особенно надеясь на успех, на всякий случай еще раз предложил он. – Слушай, Серов, – Лариска начинала закипать, если назвала его по фамилии. – Кажется, я тебе ясно сказала: дело неотложное! Или ты успел стать тугодумом? – Я не могу сейчас уехать с работы, – предпринял он последнюю попытку оттянуть неприятный разговор до вечера, но не достиг успеха. – Я сама подъеду! Если хочешь, прямо к центральному входу в твою контору. Не волнуйся, не заблужусь, ее весь город знает. Лариса явно преисполнилась решимости добиться своего во что бы то ни стало. И Сергей почел за благо уступить. – К центральному не слишком удобно, – словно не поняв ее злой иронии, ответил он. – Лучше встань в Колобовском переулке. Знаешь, где старая церквушка, справа от основного здания. – Найду. – Когда тебя ждать? – Через пятнадцать минут. Положив трубку, он собрал со стола бумаги и спрятал их в сейф. До встречи оставалось еще десять минут: вполне хватит, чтобы пройти длинными коридорами, спуститься вниз, обойти здание и свернуть в Колобовский переулок. – Чайку к твоему возвращению поставить? – с невинным видом предложил Тур. – Меня не мучает жажда, – отказался Сергей. – А я заварю с мятой для успокоения нервов. Серов только хмыкнул и вышел из кабинета. Может, Ларунька так торопится, желая объявить ему об окончательном и бесповоротном разрыве отношений? У нее есть привычка рубить сплеча. Ну что же, ждать осталось недолго, сейчас и узнаем. В конце концов не могут же идиллические отношения с «молочной женщиной» длиться вечно – это было бы не только невероятно, но и просто смешно. «Жигули» Ларисы он заметил еще издали – они скромно приткнулись у кромки тротуара неподалеку от бюро пропусков. Как ни странно, но сегодня, вопреки обыкновению, она не опоздала, и это лишь усилило беспокойство Сергея. – Вот и я, – открыв дверцу, он уселся на переднее сиденье и чмокнул Ларису в нарумяненную щеку.