ПИТ (обращаясь к зрительному залу). Вы должны знать, что он составил график работ по дому, и на этой неделе посыпать лед солью – обязанность Тины. Эти таблетки оксиконтина, которые отец принимает, не только снимают боль. От них еще и дуреют. ЛИНДА. Все равно запах чувствуется, и ты знаешь, что договор аренды отдельным пунктом запрещает… ТОМ. Хорошо, ладно, я понял. В следующий раз я выйду во двор, рискуя свалиться на этих костылях. ЛИНДА. Дело не только в договоре аренды, Том. Пассивное курение вредно для детей. Мы это уже обсуждали. ТОМ. И обсуждали, и обсуждали… ЛИНДА (начинает распаляться). Опять же, сколько нынче стоит пачка сигарет? Четыре с половиной доллара? Пять? ТОМ. Ради Бога, я выкуриваю пачку за неделю! ЛИНДА (пробивает его оборону лобовой атакой). Пять долларов за пачку – это больше двадцати долларов в месяц. И они берутся из моего жалованья. Потому что это наш единственный… ТОМ. Пошло-поехало. ЛИНДА….источник дохода. ТОМ. Ты никогда не перестанешь меня этим попрекать, да? Можно подумать, что я специально полез под этот автомобиль. Чтобы без дела слоняться по дому. ЛИНДА (после долгой паузы). У нас осталось вино? Я бы выпила немного. ПИТ (за сценой). Скажи, что осталось, папа. Скажи. ТОМ. Вина нет. Может, ты хочешь, чтобы я на костылях прогулялся до «Зоуни» и купил бутылку? Разумеется, тебе придется выдать мне аванс из полагающегося мне пособия. ЛИНДА (еще не кричит, но на грани). Ты ведешь себя так, будто случившееся с тобой – моя вина. ТОМ (кричит). Ничьей вины тут нет, и это сводит меня с ума! До тебя не доходит? Они так и не поймали парня, который это сделал! В этот момент Пит решил, что с него хватит. Глупая получалась пьеса. Может, они этого не видели, в отличие от него. Он закрыл учебник литературы. Решил, что дочитает заданный рассказ – написанный каким-то Джоном Ротстайном – вечером. Сейчас ему требовалось выбраться из дома и глотнуть не столь бурлящего эмоциями воздуха. ЛИНДА (спокойно). По крайней мере ты не умер. ТОМ (в лучших традициях мыльной оперы). Иногда я думаю, что было бы лучше, если б я умер. Посмотри на меня: сижу на окси и мучаюсь от боли, потому что он мне больше не помогает. Разве что приму столько, что он наполовину меня убьет. Да еще живу на жалованье жены, которое на тысячу долларов меньше, чем прежде, спасибо этим гребаным чай… ЛИНДА. Ты полегче с выражени… ТОМ. Дом? Прощай! Инвалидная коляска с мотором? Прощай! Сбережения? На исходе! И теперь я даже не могу выкурить гребаную сигарету! ЛИНДА. Если ты думаешь, что причитаниями можно что-то решить, ради Бога… ТОМ (взрывается). Ты называешь это причитаниями? Я называю это реальностью. Хочешь, скину штаны, чтобы ты посмотрела, что осталось от моих ног? Пит спустился вниз, тихонько, в носках. Лестница выводила в гостиную, но родители его не заметили; они стояли лицом к лицу, играя в дурацкой пьесе, которую никто никогда не увидит. Его отец, навалившись на костыли, наклонялся чуть вперед, с красными глазами и щетиной на щеках. Мать прижимала сумочку к груди, словно щит, и кусала губы. Ужасная картина, а самое худшее заключалось в том, что он их любил. Его отец еще забыл упомянуть про Резервный фонд, созданный через месяц после бойни у Городского центра стараниями единственной оставшейся городской газеты при участии трех местных телевизионных станций. Брайан Уильямс даже показал сюжет об этом фонде в программе «Вечерние новости на Эн-би-си»: о том, как несгибаемый город заботится о своих жителях в час беды, обо всех отзывчивых сердцах, обо всех помогающих руках, бла-бла-бла, а теперь рекламная пауза. Благодаря Резервному фонду дней шесть все горожане гордились собой. Но средства массовой информации ни словом не обмолвились о том, как мало удалось собрать денег со всеми этими благотворительными пешими походами, благотворительными велопробегами и концертом финалиста программы «Американский идол». Резервный фонд оказался слишком скудным, потому что тяжелые времена коснулись всех. И разумеется, собранные деньги приходилось делить на очень и очень многих. Семья Зауберсов получила чек на тысячу двести долларов, потом на пятьсот, потом еще один на двести. В прошлом месяце – с пометкой «ПОСЛЕДНЯЯ ВЫПЛАТА» – пришел чек на пятьдесят. Увы и ах. Пит проскользнул на кухню, взял сапоги и куртку и вышел из дома. Прежде всего он обратил внимание, что никакого льда на заднем крыльце нет: отец просто солгал. День выдался слишком теплым для льда, по крайней мере на солнце. До весны оставалось еще полтора месяца, но нынешняя оттепель длилась почти неделю, и на заднем дворе островки снега белели только под деревьями. Пит направился к забору и вышел через калитку. Одно из преимуществ жизни в этой части Норт-Сайда состояло в том, что за Сикомор-стрит лежала неосвоенная территория – пустошь размером с квартал. Пять акров кустов и чахлых деревьев спускались к замерзшей речке. Отец Пита говорил, что этот участок земли давно находится в таком состоянии и пробудет еще дольше из-за бесконечных судебных тяжб о праве собственности и о том, что можно здесь строить. «Никто в этих тяжбах не выигрывает, за исключением адвокатов, – объяснял он Питу. – Попомни мои слова». По мнению Пита, выигрывали и дети, которые хотели поправить душевное здоровье, держась подальше от родителей. Тропа, бегущая практически по диагонали между голыми деревьями, выводила к Центру досуга на Берч-стрит. С давних пор там собиралась нортфилдская молодежь, но заведение это доживало последние дни. В теплую погоду парни постарше кучковались на тропе и рядом с ней: курили сигареты, травку, вероятно, пили пиво, трахали своих подружек – но не в это время года. Нет больших парней – нет проблем. Иногда, если ссора очень затягивала родителей – а в последнее время такое случалось все чаще и чаще, – Пит уводил сюда сестру. В Центре досуга они бросали мяч в кольцо, или смотрели видео, или играли в шашки. Он не знал, куда будет водить ее после закрытия центра. Оставался только продовольственный магазин «Зоуни». Сам он обычно шел к речке и бросал камушки. В воду, если она текла, на лед – если замерзала. Гадал, пробьет камень дырку или нет, и наслаждался покоем. Гавки-тявки не радовали, но больше всего он боялся другого: как бы его отец, теперь всегда взведенный от окси, не ударил мать. Тогда туго натянутая ткань их супружества точно бы лопнула. А если бы нет? Если бы мать с этим смирилась? Все могло обернуться еще хуже. Такого никогда не случится, говорил себе Пит. Отец этого не сделает. А если сделает? В этот день лед еще сковывал речку, но выглядел хрупким, а кое-где на нем появились большие желтые пятна, словно какой-то великан остановился на берегу, чтобы помочиться. Пит ступить на лед не решился. Он бы не утонул – вода доходила разве что до щиколоток, – но не испытывал ни малейшего желания возвращаться домой и объяснять, почему у него мокрые носки и брюки. Он сел на упавшее дерево, бросил несколько камушков (маленькие подпрыгивали и скользили по льду, большие проваливались сквозь желтые пятна), потом какое-то время разглядывал небо. С запада на восток плыли пушистые облака, скорее весенние, чем зимние. Одно напоминало старуху с горбом (или с рюкзаком), второе – кролика, третье – дракона. Еще одно… Его отвлек мягкий, глуховатый удар, послышавшийся слева. Он повернулся и увидел, что рухнула нависавшая часть откоса, которую неделю размягчал тающий снег. Обвалившаяся земля обнажила корни и без того опасно накренившегося дерева. А под корнями появилось некое подобие пещеры, и, если он не ошибался – если это была не тень, – в пещере что-то лежало. Пит подошел к дереву, схватился за голую ветвь и наклонился, чтобы рассмотреть получше. Верно, что-то там лежало, причем что-то большое. Может, это торец ящика? Пит спустился вниз, каблуками выбивая ступени в податливой земле. Оказавшись ниже места маленького оползня, присел. Увидел потрескавшуюся черную кожу и металлические пластины с заклепками. Сундук. Кто-то закопал здесь сундук. К любопытству присоединилось волнение. Пит схватился за ручку и дернул. Сундук не шевельнулся. Земля держала крепко. Пит дернул еще раз, скорее по инерции. Он уже понимал, что вытащить его не удастся. Во всяком случае, без инструментов. Пит сидел на корточках, свесив руки между коленями, как частенько сиживал отец, когда еще мог так делать, и просто смотрел на сундук, торчавший из черной, пронизанной корнями земли. Мысли об «Острове сокровищ» (или о «Золотом жуке», новелле, которую они проходили по литературе годом раньше) казались безумными, но именно они роились в его голове. Однако были ли они безумными? Мистер Джейкоби не только говорил, что знание – сила, но и настаивал на важности логического мышления. И разве не логичным выглядело предположение, что прятать сундук в лесу будут лишь в одном случае: если в нем лежит что-то ценное? А ведь сундук явно пролежал в земле достаточно долго. Кожа потрескалась, местами из черной стала серой. У Пита создалось впечатление, что ручка оторвется, дерни он со всей силы. И металлические крепежные полосы потускнели, а кое-где покрылись ржавчиной. Приняв решение, Пит направился по тропе к дому. Миновал калитку, поднялся на крыльцо к двери на кухню, прислушался. Никаких голосов, телевизор выключен. Отец, вероятно, ушел в спальню (на первом этаже; папа и мама спали там, хотя спальня была маленькой, потому что на второй этаж папа подниматься не мог) и прилег. Мама могла составить ему компанию, иногда гавки-тявки этим заканчивались, но скорее всего она сейчас в комнате-прачечной, которая также служила ей кабинетом, корпит над резюме или ищет работу по Интернету. Отец, возможно, сдался (и Пит признавал, что у него были на то причины), но мать – нет. Она хотела вновь работать учителем полный день, и не только потому, что за это больше платили. К дому примыкал небольшой гараж, но мама загоняла в него «фокус» лишь перед сильным снегопадом. В нем лежали вещи из прежнего дома, для которых не нашлось места в их нынешнем – более маленьком – съемном жилище. Здесь хранился отцовский ящик с инструментами (Том пытался продать инструменты через «Крейгслист» или что-то такое, но не получил достойную цену), их с Тиной старые игрушки, бачок с солью и совок, кое-какой садовый инвентарь. Пит выбрал лопату и, держа ее перед собой, как солдат – винтовку, побежал на тропу. Он спустился к самой речке, пользуясь сделанными ранее ступеньками, и принялся забрасывать землей образовавшуюся после маленького оползня пещеру. Конечно, он не смог забросать обнажившиеся корни, но торчащий торец сундука укрыл, к чему и стремился. На тот момент. Гавки-тявки, пусть и вялые, продолжались за обедом. Тина на них вроде бы не реагировала, но вечером пришла в комнату Пита, когда он практически закончил уроки. В пижаме и с Миссис Бисли, последней и самой важной куклой-утешительницей, словно вновь стала пятилетней. – Можно полежать у тебя в кровати, Пити? Мне приснился плохой сон. Он собрался выставить Тину за дверь, потом решил (мысли о зарытом сундуке не давали ему покоя), что тем самым может отпугнуть удачу. Да и сестренка еще больше огорчится, а под ее красивыми глазками и так пролегли тени. – Ладно, хорошо, но ненадолго. И чтобы это не вошло у тебя в привычку, – повторил он одну из любимых маминых фраз. Тина устроилась на кровати, прижавшись к стене – она всегда так спала, – словно собираясь провести здесь ночь. Пит закрыл учебник «Наука о Земле», сел рядом с ней. Подмигнул. – Слушай, Тинс, голова Миссис Бисли будет упираться мне в зад. – Я ногами столкну ее дальше. Так лучше? – А если она задохнется? – Она не дышит, дурачок. Это всего лишь кукла, и Эллен говорит, что скоро она мне надоест. – Эллен – тупица. – Она моя подруга. – Пита позабавило, что Тина не стала спорить. – Но она скорее всего права. Люди вырастают. – Только не ты. Ты всегда будешь моей маленькой сестричкой. И не вздумай заснуть. Через пять минут ты отправишься в свою комнату. – Через десять. – Шесть. Она задумалась. – Ладно. Снизу донесся сдавленный стон, за которым последовал стук костылей. Пит проследил этот звук до кухни. Там отец сядет, закурит и будет выдыхать дым через открытую дверь. Открытая дверь приведет к автоматическому включению обогревателя, а в обогревателе сгорало, по словам матери, не жидкое топливо, а долларовые купюры. – Они разведутся, как думаешь? Пит испытал двойное потрясение: во-первых, от вопроса, во-вторых, от буднично-взрослого тона. С языка едва не сорвалось: «Нет, разумеется, нет», – но он подумал о том, что терпеть не мог фильмы, в которых взрослые лгали детям, а такое случалось чуть ли не в каждом фильме. – Не знаю. Этим вечером – точно нет. Суды закрыты. Тина засмеялась, и он счел это хорошим знаком. Подождал, а вдруг она скажет что-то еще. Но Тина молчала. Мысли Пита вернулись к сундуку, закопанному под деревом у реки. Ему удавалось отгонять эти мысли, пока он делал уроки, но теперь… – Тинс? Ты лучше не засыпай. – Я не… – Но, судя по голосу, она уже почти заснула.