10 лет назад, март Что такое будущее? То, что будет? То, что наступит завтра? Или через неделю? А что случится через неделю? Кто-то придумает новое мобильное приложение, кто-то закончит квартальный отчёт, кто-то купит квартиру, кто-то получит премию, у кого-то родится ребёнок… Это и есть будущее? День за днём под неумолимое тиканье часов? А что такое будущее, когда тебе двадцать шесть? Что такое будущее, когда ты молод и силён, и вся жизнь впереди? Для кого-то – это один интересный день, сменяющий другой, жизнь от поездки до поездки, от события до события; для других – любимое увлечение, постепенно заполняющее настолько полно, что на бытовые мелочи не остаётся ни сил, ни времени; третьи, прагматичные и надёжно стоящие на ногах, понимают, что именно сейчас, в молодости, закладывается фундамент карьеры, и стараются сделать его максимально прочным и крепким, заводят нужные знакомства, отрабатывают полезные связи, создают репутацию, просчитывают шаги. Будущее – это не что-то непонятное и отдалённое, а то, что мы строим. Своими руками, своим умом. Это планы, повлиять на исполнение которых способна любая мелочь. А если планы большие, если кажется, что суждено достигнуть многого и твои перспективы по-настоящему блестящие, ты сделаешь всё, чтобы этим планам ничего не помешало. Сделаешь всё, ради спасения своего будущего. Абсолютно всё. И ты никогда не допустишь, чтобы твоё будущее зависело от кого-то другого. От кого-то слабого. Ненадёжного. /// Воды было много, намного больше, чем в реальности: широкий, мощный поток заполнил почти всё ущелье, оставив берегу лишь узкую полоску – каменистую и скользкую. То была Рыта, и то была совсем не Рыта. Или Рыта – но преображённая, словно где-то в верховьях открылся кран, наполнивший её русло так, как не наполнялось оно даже по весне. Река величаво текла по ущелью, и казалось, что теперь ей точно хватит сил добраться до Байкала… Но так только казалось. Потому что вместе с самой рекой изменилось и место, в котором она исчезала – там появился круглый провал, окружённый огромными валунами. Даже не валунами, а скалами и их обломками. И они казались каменными губами гигантского рта, жадно поглощающего поток воды. Поток, идущий из крана, который кто-то открыл в верховьях. И река исчезала в нём, покорно принимая закон: ведь ей, даже ставшей сильной, запрещено впадать в священное море. Наверное, потому, что вода в реке была чёрной. Шумной, быстрой, мокрой, остро пахнущей свежестью… но чёрной. И не холодной, а тёплой. Как кровь. Зебра вошла в неё – в тёплую, как кровь, воду, по бёдра и, чуть наклонившись, стала водить над быстрым потоком ладонями, заговаривая его словами, которых не понимала. Прочитав заговор, Зебра опустила кисти рук в воду, затем подняла и внимательно осмотрела – чистые, нетронутые чёрным… и только под ногтями придирчивый взгляд заметил следы воды, только там. Они всегда были там, и Зебре всегда хотелось, чтобы чернота исчезла и оттуда, чтобы не осталось на ней даже мельчайших следов чёрной, тёплой, как кровь, воды, и она продолжала заговаривать реку, и вновь опускала кисти в воду. В надежде стать совсем-совсем чистой. Три раза опускала девушка руки в чёрную воду, и трижды входила в реку, каждый раз – в новом образе. Сначала, какой помнила себя в походах: в крепких туристических ботинках, штанах-карго и футболке. Во второй раз вошла в тонкой белой рубахе до пят, подол которой сразу прилип к ногам. В третий раз ступила полностью обнажённой, а осмотрев руки – окунулась в Рыту с головой. Не закрывая глаз. И чувствуя жгучий холод тёплой, как кровь, воды. А вынырнув – увидела плывущую по реке себя… спокойную… омытую чёрной, тёплой, как кровь, водой. Безмятежную и умиротворённую. Уносящуюся в бездну провала, что прятался меж огромных валунов… и грохот падающей в никуда воды ударил в самую душу. Потому что падала в провал – она… – Нет! – Зебра закричала и открыла глаза. – Нет… пожалуйста, нет. – Ты бы сменила звонок будильника, – пробурчал лежащий рядом мужчина. – А то как телефон трезвонит. – Извини… – Девушка вздохнула, стряхивая с себя дурное виденье, а затем прильнула к мужчине всем телом. Она специально ставила будильник на двадцать минут раньше необходимого, потому что знала, что по утрам её мужчина легко возбуждается. Лёгкое движение грудью, напряжёнными сосками… рука скользит по его спине, замирает на шее, мягко спускается на бок… мужчина поворачивается и гладит Зебру по животу. Он тоже знает, что ей нужно, чувствует остатки напряжения, вызванного плохим сном, и нежно ласкает её грудь. Зебра улыбается. Он впивается в её губы, крепко целует, продолжая ласкать рукой, а затем переворачивает на спину. Зебра запрокидывает руки за голову и улыбается. Ей хорошо. Его напор заставляет позабыть обо всём на свете, поднимает на вершину блаженства, где так прекрасно и легко, что не хочется возвращаться в реальность. Где вместо слов – упоительные стоны, а руки дрожат не от страха, а от удовольствия. И в следующий раз Зебра вспоминает о ночном виденье только через сорок минут. Он вышел из ванной комнаты, пару мгновений смотрел, как девушка варит в турке кофе, и тихо спросил: – Опять этот сон? Он знал, каким будет ответ, но ему было важно его услышать. – Да, – коротко отозвалась Зебра. Не отвлекаясь от турки. – Ты принимала успокоительное на ночь? – Да. – И что? – Как обычно: сплю спокойно и крепко, сон вижу во всех деталях, намного отчётливее, чем без таблеток. – То есть с успокоительным хуже? – С ним я не просыпаюсь среди ночи. – То есть лучше? – Что так, что так… всё равно. Всё равно плохо. Он вздохнул, подошёл и поцеловал девушку в шею. И потянул ноздрями острый запах кофе. – Сейчас… – Зебра наполнила его чашку, вернула турку на плиту, чуть подалась назад, прижимаясь к мужчине спиной, и тихо сказала: – Спасибо, что не бросаешь меня. Он не стал брать кофе, а двумя руками обхватил девушку, продолжая стоять сзади, прижал к себе крепко, помолчал, а затем прошептал ей на ухо: – Мы вместе. Зебра потёрлась щекой о его щёку и рассказала: – Когда ты рядом, сон приходит намного реже. Честное слово – я давно это заметила. И я не так выматываюсь, когда вижу его. И очень быстро прихожу в себя. – С моей помощью, – улыбнулся он. – С твоей помощью, – улыбнулась она. – Когда ты рядом… И поймала себя на мысли, что готова стоять так вечность: в его объятиях, позабыв обо всём. И улыбнулась этой мысли, потому что в ней было счастье. С сожалением выскользнула из его объятий, чтобы налить кофе себе, и вздрогнула, услышав неожиданный вопрос: – Тебе Рина тоже это говорила? – спросил он, сделав маленький глоток обжигающе горячего кофе. Вздрогнула, но не расплескала и уточнить умудрилась очень ровным, спокойным голосом: – Что именно? – О том, что ненавидит. Зебра вспомнила Рину – на кровати, совсем больную и болезненно злую, вспомнила взгляд её больших и очень живых глаз – злобный, полный ненависти взгляд, вновь поставила турку на плиту, хотя налила всего половину чашки, и ответила: – Когда мы прощались. – Пауза. – Боюсь, у неё для каждого нашлось плохое слово. – Тихий вздох: – Я её не виню. Но рука предательски дрожит. На глазах слёзы. И очень-очень хочется, чтобы он обнял. Вот сейчас – обнял и прижал крепко, потому что плохо, плохо, плохо… как после сна, а может, ещё хуже. А он смотрит, потому что не просто так задал вопрос. Он смотрит и думает, что Зебра сильно изменилась, побывав на мысу, а смерть подруги окончательно её добила. Девушка часто плакала, была рассеянна, порой забывала самые простые вещи и говорила, что мыс часто является ей наяву. Не сам мыс. А то, что там случилось. И ему было важно знать, способна ли Зебра держать себя в руках. Очень важно. – Она мне снится, – едва слышно продолжила девушка. – Рина? – Да. А тебе? – Нет, – солгал он. Лгать он умел идеально. Солгал, потому что не мог сказать Зебре, что Рина снится ему слишком часто. Но не та Рина, которая его ненавидела, не приговорённая к смерти, измученная болью и завистью, излучающая лютую злобу, а другая, настоящая – яркая, смешливая, игривая Рина, которую он любил всей душой. И которую видел, обнимая Зебру. Видел, даже не закрывая глаз. Которую продолжал чувствовать. Которую продолжал любить. – Рина снится мне не часто… – продолжила Зебра. – Не так часто, как река, но снится. – Что в тех снах? – Она на меня ругается, – честно ответила девушка. – Обычно сон такой: я открываю глаза, а она сидит у изголовья. Вся в чёрном. И в косынке чёрной. И худющая, как тогда, только глаза на месте, не больные глаза, а как тогда… – Зебра помолчала. – Я открываю глаза, потому что она на меня смотрит. Худющая, но не больная, понимаешь? И старая. Я во сне понимаю, что Рина – старая, потому что она начинает меня ругать по-стариковски. Ругать и проклинать за то, что я тебя увела. И за то, что я жива… А потом Рина тянет ко мне руки, чтобы забрать с собой, мне становится страшно – там, во сне – я кричу и прихожу в себя на берегу реки. Я иду в воду. – Девушка смахнула с глаз слезинку. – После таких ночей я просыпаюсь совсем выжатой. Зебра замолчала, он подошёл и мягко её обнял – заплаканную, дрожащую, немного жалкую, полностью ему доверяющую. Обнял крепко и поцеловал, чувствуя, как она успокаивается в его объятиях.