Он знал, чего она хочет, чего ждёт – что он предложит уехать. Куда угодно, только подальше от города, в котором всё напоминает об их тайне. Зебра никогда об этом не просила, но он слышал её мольбу. И в той беззвучной просьбе было отчаяние, но, сменив небо над головой, Зебра не поменяет душу и, глядя на него, всегда будет видеть то, что случилось на мысу. Боль сидит в ней, а не в Иркутске, и этого не изменить. Никогда не изменить. Поэтому общего будущего у них нет. И ещё он подумал, что если Зебра окончательно сломается, она убьёт его будущее. 15 августа, понедельник В эту ночь Феликс долго не мог заснуть. Ворочался, периодически поругиваясь на едва слышно поскрипывающую кровать, то укутывался в одеяло, то раскрывался, проваливался в короткую дрёму, в которой ему снилось, что он не спит, потом тянулся к лежащим на тумбочке часам, выяснял, что прошло всего пять минут, и снова падал на подушку. Не спалось. Но причиной тому было не беспокойство, не тоска, что обуревала его последнее время, не мысли о преступлении, которое случилось на мысу. Ничего из этого, а может – всё вместе. Даже скорее всего – всё вместе. Феликсу не спалось. И он не понимал почему. Эмоциональное перевозбуждение на фоне случившегося прошлой ночью видения? Страх увидеть его снова? Нет, не страх – нежелание пережить ещё одно потрясение. Или наоборот – желание, отчаянно-острое, жгучее желание ещё одной встречи? Когда Криденс была жива, Феликс радовался, видя её во сне, хотя спал, обычно, как бревно, не видя снов. Но в те редкие ночи, когда сны приходили – Феликс видел в них любимую и только её. После смерти Кри являлась ему дважды – в Москве. В подробностях те сны Вербин не помнил, потому что плакал, но точно знал, что в них была она. И вот, вчерашнее видение – назвать его сном у Феликса язык не поворачивался. Именно видение, в котором он был полноправным участником, которое помнил во всех деталях… И которое не хотел пережить вновь. Потому что они с Кри стояли в разных водах. Даже когда она к нему прижималась. Даже когда он слышал её дыхание. В разных водах. И разные воды шептали, что он должен отпустить. И Кри шептала, не произнося ни слова. Шептала отчётливо и очень горько. Феликс её слышал, Феликс понимал, что Кри права, во всём права, но не был готов принять, что воды их теперь разные. И потому не хотел возврата чудесного видения, в котором Кри благодарила его за путешествие на Байкал. И хотел его увидеть, потому что в нём была Кри. Ей здесь было хорошо. Но она была не с ним. И ещё Феликс не понимал, откуда могло взяться то видение? Ведь он, в отличие от Криденс, никогда не был ни суеверным, ни особенно верующим. Считал себя прагматичным и был таким. Догадывался, что Криденс будет ему сниться, но не ожидал столь яркого, наполненного символами видения, чётко дающего понять, что в следующий раз они с Кри встретятся не здесь. И ничего нельзя исправить… Так же, как ничего не смогут исправить родные обнаруженного на мысу Рытом рыбака – при нём были документы, так что им уже сообщили. Наверное, они тоже не могут заснуть. А может, заснули – на успокоительных или снотворном. А может, сидят на кухне или в комнате, смотрят в тёмное окно, вспоминают мужа… отца… брата… Или плачут. Жена, наверное, плачет. Наверняка у него есть жена. Хочется верить, что они ладят… ладили. Феликс ощутил странную, абсолютно необъяснимую связь с семьёй рыбака. Для него необъяснимую, для человека, далёкого от мистики. Случайно ли получилось так, что он, прилетевший под другое небо, чтобы исцелить израненную душу, встретил здесь смерть? И оказался единственным, кто верит, что на мысу произошло убийство и нужно отыскать и наказать виновного. Он не вернёт семье мужа, отца, брата, но сделает так, чтобы тот человек, который убил мужа, отца и брата, больше никогда и никому не причинил вред. А в том, что рыбака убили, Вербин уже не сомневался. И чутьё, которое заставило его насторожиться на мысу, тут было ни при чём: сначала Егор написал, что глава Онгурёна согласился поговорить, а незадолго до того, как Феликс отправился спать, позвонил сам Дугар и сказал, что ехать в Онгурён не придётся – у него появилось важное дело в Хужире, и он приплывёт. Один. И Феликс должен быть один. И это означало, что их разговор и есть то самое важное дело. А раз так, то завтра расследование сдвинется с мёртвой точки. /// Так и получилось. Явился Дугар в половине седьмого утра, ещё вечером объяснил, что летом дни дорогие, жаль на сон тратить, так что поспать Вербину не удалось. Встал в шесть, умылся, оделся и отправился на берег, где они договорились встретиться. Понаблюдал, как Дугар ведёт катер, помог пришвартоваться, пожал протянутую руку и предложил пройти в беседку. Туристы тоже ценили ясные летние дни, планировали на них поездки, поэтому на причале турбазы скоро станет слишком оживлённо для вдумчивого разговора. Дугар с предложением согласился, молча последовал за Вербиным, а усевшись на скамейку, улыбнулся: – Я знал, что ты захочешь поговорить. Знал ещё до того, как Егор позвонил. Феликс пристроился напротив и улыбнулся: – Почему? – По твоему взгляду. – На мысу? – Да. – Что было не так с моим взглядом? Однако Дугар не принял шутку, показав, что относится и будет относиться к их разговору предельно серьёзно. – Ты – хороший охотник, ты сразу увидел след. Вот так. Не то чтобы собеседник Вербина огорошил, но услышать подобное в самом начале разговора было несколько странно. – Разве Боташев не охотник? – поинтересовался в ответ Феликс. – Охотники бывают разные, – ответил Дугар таким тоном, что простенькое замечание превратилось в непреложную истину. – Недалеко от моего посёлка есть отличное, очень удобное пастбище с хорошей травой. Тропа к нему идёт вдоль обрывистого берега. Без всяких, разумеется, ограждений. Коровы не дуры – они к обрыву не подходят, и долгое время всё было в порядке. Пока об этой дороге не узнал медведь. – И напал на стадо? – Напал, но не так, как ты думаешь. – Дугар едва заметно улыбнулся. – Медведь не стал бросаться на коров. Он притаился в кустах, а когда стадо оказалось рядом – выпрыгнул и так рявкнул, что пастух обделался, а коровы помчались быстрее самого быстрого скакуна. – Сколько свалилось с обрыва? – Вербин мгновенно понял ход мыслей шустрого мишки: запаниковавшие коровы наверняка позабыли об осторожности. – Две. Медведю надолго хватило. – Дугар помолчал, после чего спросил: – Медведь – хороший охотник? – Умный. – Но ленивый. – Он нашёл способ не бегать. – Вот и Боташев нашёл способ, – тут же ответил Дугар. – Он хороший охотник, но ленивый. Ему зверя видеть надо, а ты по следу пойдёшь. И даже не по следу, а по запаху следа. Ты пойдёшь и не остановишься. Ну, может, и так… Феликс никогда не называл таких, как Боташев, ленивыми охотниками, использовал другое определение, но понял, что имеет в виду собеседник, и оставил за ним право выражаться так, как тот посчитает нужным. – Я вижу не след, а зверя, который его оставил. – Ты видишь след даже после сильного снегопада, поэтому я пришёл к тебе. – Дугар посмотрел Феликсу в глаза. – Пришёл, чтобы сказать, что зверь, которого ты почуял… ты один почуял, один из всех, кто был на мысу… так вот, этот зверь опасный. Его история живёт не только здесь. – Не здесь – это не на мысу? – уточнил Вербин, предположив, что собеседнику известно об убийствах в других местах, например, в Иркутске. Но ошибся. – Не только в нашем мире, – ответил Дугар, глядя Феликсу прямо в глаза. – Его история вышла за пределы и поэтому зверь очень опасен. И очень силён. Так. Интересно. В памяти всплыли рассказы Егора и Сергея, причём не только о мысе, но и других местах силы или же просто странных местах, в которых происходило нечто сверхъестественное. Долгие и обстоятельные рассказы, благодаря которым у него зародились подозрения насчёт естественности естественной смерти рыбака на мысе Рытом. Да, рассказы позволили ему почуять след. Но существовал важный нюанс: по мнению Феликса, эти рассказы могли обрамлять расследование, могли дать мотив преступнику, но ни в коем случае не могли оказаться внутри расследования. Убийство, если, конечно, речь шла о нём, совершил человек, и искать его нужно привычными оперативными методами. Причём в нашей реальности. Однако выражать недоверие человеку, который ради этого разговора специально приехал на Ольхон, Вербин не собирался. Свидетелей надлежит выслушивать внимательно, оставляя эмоции при себе, а выводы – на потом. Поэтому, услышав о «другом мире», Феликс только кивнул и вежливо поинтересовался: – Ты – шаман? – Нет, я просто хочу тебе помочь. Ведь это правильно – помогать людям. – Почему ты хочешь мне помочь? – неожиданно для самого себя, спросил Вербин. А может, и не неожиданно, а потому что различил в голосе Дугара грусть. Спросил, и услышал в ответ сочувственное: – Егор сказал, ты хороший человек, только подранок сейчас. Тоскуешь и поэтому мечешься. Зацепило тебя крепко, и все боятся, что ты из ямы не выкарабкаешься. Но я вижу – выкарабкаешься, уже начал. И поэтому предупреждаю: здесь можно в другую яму свалиться, которую не человек выкопал. – А кто? Молчание. – Дух?