– Просто спросил. Удовлетворять его любопытство было не обязательно, однако ответ укладывался в канву разговора, поэтому Вербин, помедлив, объяснил: – Я допускаю, что в мире порой происходят события, которые трудно или вообще невозможно объяснить. Одни верят, и таких людей достаточно много, что эти события – проявления сверхъестественного. Другие, и я скорее отношусь к их числу, предполагают, что отсутствие внятного объяснения вызвано недостатком информации. Но и те, и другие редко забредают в опасные места по собственной воле, чтобы на личном опыте убедиться, насколько правдивы рассказы о них. И поэтому я сильно удивился тому, что одинокий рыбак снялся с обустроенного лагеря, отправился на мыс, обладающий репутацией опасного места, и… умер. – Вы стали искать объяснение его смерти? – Что поделать – профессиональная деформация. – Как к этому отнеслась ваша жена? – Я здесь один. – Скучали? – Не успел, – спокойно ответил Вербин. – Сначала наслаждался красотами, а потом случилось… это событие. – И вы начали расследование? – Я не имею права вести расследование, я в частном порядке задаю вопросы. – Почему? – Мне интересно. – Значит, всё-таки скучали… – Кейн задумчиво улыбнулся. – Но вы сказали, что смерть рыбака вызвана естественными причинами. – И в этом заключается мой главный интерес – ошибаюсь я или нет? – Вы увлечённый детектив. – Таким уж уродился. – Что же привело вас ко мне? – Решив задавать вопросы, я подумал, что нужно больше узнать о мысе Рытом… – Почему не о рыбаке? – Он оказался самым обыкновенным человеком. – Понимаю… – Я же решил идти от места. Меня интересовали все странные, загадочные и таинственные случаи, которые происходили на мысу. И связанные с ним легенды. – В таком случае, у вас накопилось очень много историй, – не удержался от комментария Кейн. – Я знаю, о чём говорю. – Я знаю, что вы знаете, Дмитрий, – с очень лёгким нажимом произнёс Феликс. – И вы правы – связанных с мысом историй достаточно много, но меня, как вы понимаете, в первую очередь заинтересовала старая экспедиция, в которой вы принимали участие. Брошенный сбоку взгляд не мог дать полное представление о том, что происходит с выражением лица Кейна, однако Вербин был уверен, что собеседник остался абсолютно спокоен. Лишь на губах появилась едва заметная и очень грустная улыбка. – Экспедиция Последней надежды. – Так вы её называли между собой? – Так я её называл для себя. Возможно, остальные тоже, но вслух это название никогда не произносилось. Оно лишь ощущалось. И ощущалось необыкновенно ярко. Остро. – Тогда вас звали Кейном. – Да, по молодости я увлекался компьютерными играми и выбрал этот псевдоним, – подтвердил Кейн. И раскурил ещё одну сигарету. – Я знал, что рано или поздно о той поездке станут задавать вопросы. – Почему? – Потому что она – легенда. Но я не ожидал, что экспедицией заинтересуется полиция. – Сейчас я не полицейский, – напомнил Вербин. – В настоящий момент я – частное лицо, удовлетворяющее своё любопытство. – Напишете книгу? – Возможно, я расскажу об этой истории знакомому писателю. Я не очень хорошо складываю слова. – Но подмечаете факты. – Такова моя работа. – Феликс помолчал. – Это правда, что все участники экспедиции умерли в течение года? – И вы сейчас говорите с призраком, – усмехнулся Кейн, выпустив клуб дыма. – Кроме вас. – Наверное. – Вы не следили? – Нет. – Могу я узнать почему? – Потому что та история… – Кейн в первый раз продемонстрировал беспокойство – едва заметно дёрнул плечом. – Та поездка очень сильно изменила всех нас. Рина умерла, потом покончила с собой Зебра, экспедиция стала превращаться в легенду, что мне, говоря откровенно, не нравилось. Но как раз тогда мне предложили очень перспективную работу в Москве. И я уехал. – Caelum, non animum mutant, cui trans mare current, – неожиданно сказал Вербин. – Что? – не понял Кейн. – Это старое латинское выражение: «Небо, а не душу, меняют бегущие за море». – Очень точное. – Римляне знали толк в слове. – Наверное. – Кейн помолчал. – Но если быть совсем откровенным, то именно из-за той поездки я перестал заниматься исследованиями необъяснимых вещей – слишком… слишком необъяснимо и больно всё получилось. – Теперь он бросил быстрый взгляд на Вербина и так же, как Феликс, не сумел ничего прочитать на лице собеседника. – Ну, как необъяснимо… Вы ведь знаете о Рине? – Да. – Рина была моей любовью. Возможно, единственной любовью в жизни. Той, которая не повторяется. – Он выглядел абсолютно искренним. – Знаете, когда-то давно, уже после того, как Рина умерла, я прочитал книгу, кусочек из которой запал мне в душу. В нём женщина описывает историю из своей жизни… Эпизод из своей жизни. Она совсем юна, у неё молодой, горячо любимый муж, они отправляются в кафе – дешёвое, потому что денег нет, они мало зарабатывают и вынуждены экономить, и кофе не очень вкусный, и пальто на ней старое, в котором она чувствует себя неловко… Она сидит в этом кафе, наверное, на пластиковом стуле, в некрасивом зале, и мечтает, что однажды они отправятся в популярный ресторан, она будет модно и дорого одета, и они будут пить очень вкусный кофе. Потом её муж умер – очень рано. Она сумела построить свою жизнь, в которой были и дорогие рестораны, и модные пальто… Но сидя в них, она думает о том, что однажды у неё было всё, что она была счастлива – в той дешёвой забегаловке с отвратительным кофе. Она была счастлива, но не знала об этом.[14] – Очень трогательная история. – И очень жизненная, – задумчиво произнёс Кейн. – Всё именно так, как у меня тогда… Я был молод и эгоистичен. Казалось, мир послушно вертится вокруг меня, и я смогу добиться всего, что пожелаю. А женщины… женщины лишь приятное дополнение к яркому течению времени. Я был у Рины первым. Вы были у кого-нибудь первым? Можете не отвечать и… простите за вопрос… он риторический… Я был у Рины первым и не понял, как это важно. И для неё, и для меня… Для нас. Я не обижал Рину, но не относился к ней так, как она заслуживала. Нет, опять неправильное слово… Не относился к ней так, как должен был относиться. Как обязан был относиться. Я жил больше для себя, и в один не прекрасный день она ушла. Даже не ушла – осталась рядом, но с другим. Я думаю, он тоже её любил. Так же сильно, как я его ненавидел. Но я ничего не мог с ним поделать, потому что Рина его любила – я это видел. Она смотрела на него так, как до того смотрела на меня, и когда я видел её взгляд – сходил с ума от ярости. От дикой боли. От понимания, что потерял. Я не знаю, доводилось ли вам ненавидеть, Феликс, наверное, при вашей работе этого нельзя, но пути Господни неисповедимы. И если вы ненавидели – вы меня понимаете. Если нет – не дай вам бог пережить нечто подобное. – Кейн с удивлением посмотрел на сигарету, которая успела погаснуть в его руке, коротко усмехнулся и бросил её в пепельницу, которую поставил на лавочку, когда они присели. – Я вас не утомил? – Мне очень интересно, если такое слово уместно в данном случае, – медленно ответил Вербин. – Если вас оно покоробило, прошу меня извинить. – Не покоробило, конечно, что вы? – Кейн покачал головой. – Вот уж не думал, что я когда-нибудь кому-нибудь… исповедуюсь. Но то ли у вас аура подходящая, то ли мне пришло время высказаться. Не знаю, что вам про меня рассказали, да мне и неинтересно, но, несмотря на репутацию, я никогда не был открытым человеком. И свои чувства, тем более – свою боль, всегда держал при себе. Ни с кем не откровенничал, и вот, пожалуйста – выложил всё полицейскому. Смешно. – Я в отпуске, – напомнил Вербин. – Но тем не менее. – Да, тем не менее. По улице проехала машина, водитель которой не смог отказать себе в удовольствии «порадовать» горожан грохочущей музыкой. К счастью, проехала машина быстро, с явным и грубым нарушением скоростного режима, зато не сумела помешать разговору. – Я так и не женился, – вернулся к «исповеди» Кейн. – Предложения были, в том числе весьма перспективные с точки зрения карьеры и положения в обществе, но не женился. А несколько лет назад понял, что всюду ищу Рину. Ищу и не могу найти. Мои женщины красивые, умные, как правило, сильно моложе меня, часто – возраста Рины, но они – не она. Я никогда не называю их её именем, но устал заниматься любовью с закрытыми глазами. Понимаете, что я имею в виду? – Боюсь, мне только предстоит это понять, – очень-очень тихо сказал Феликс. И почувствовал на себе запредельно внимательный взгляд Кейна. Теперь – не быстрый, а долгий, откровенный. Изучающий. Кейн увидел в глазах Вербина нечто знакомое, и кивнул: – Вы уже понимаете. Знаете, как это будет. – Да. – Поэтому приехали? Сменить небо, потому что ничего не можете поделать с душой? – Да. Кейн кивнул, показав, что не обижается на столь короткие ответы, и негромко спросил: – Соболезновать уместно?