То, что было уложено в первом сундуке, дамы успели подробно рассмотреть. Правда, только верхний слой, запустить ручонки вглубь им помешало возвращение из ниши Никиты со вторым сундуком. И на содержимое этого сундука им не дали взглянуть даже одним глазком. Конечно, дамы ринулись к сундуку сразу же, да Никита вдруг резко стал Никитой Михайловичем и лихо проявил директорский норов. – Стоять! – сказал он очень громко («Вот это заорал!» – подумали дамы), и все в испуге замерли. Подобного тона пожилым подругам не приходилось слышать от молодого интеллигентного Никиты Михайловича никогда. Директор музея медленно сунул руку в карман. Под напряженными взглядами достал телефон, отошел подальше и, набрав номер, сказал в трубку: – Вадим Сергеевич? Да, это я. Мы тут в подвале клад нашли. Надо, наверное, как-то это правильно оформить, а мне раньше не приходилось с кладами дела иметь. Подскажите, какие мои дальнейшие действия? Из трубки донеслось на повышенных тонах «бу-бу-бу». Выслушав, Никита Михайлович сказал: – Он представляет собой два небольших сундука. Открытых. Нет, не мы – их вскрывали до нас, и явно второпях, обе крышки сорваны с петель. Трубка продолжала бубнить, постепенно переходя на все более высокие ноты. Стали различимы даже отдельные слова, и были они весьма нелицеприятны. Мирюгин пронзительно взглянул на женщин. – Нет, мы к ним не прикасались… Почти не прикасались. Наверное, какие-то следы остались. Да. Нет… Да, мы тут похулиганили маленько, но, может, какие-то все же остались? И, еще послушав несшийся из трубки ор: – Хорошо, ждем. Да, мы все здесь. Вчетвером. Конечно-конечно, за ними я пригляжу. Вот так и получилось, что увидеть сокровища женщинам довелось только мельком, с появлением Бурлакова и еще целой кучи каких-то товарищей в форме и в штатском. События неслись, как снежный ком с горы. Едва прозвучало имя Беллы, у Бурлакова словно вспышкой озарило память. Он вспомнил и историю четырехгодичной давности, и кого напоминал ему плотник из строительной бригады Леонид Юдин. Он, конечно, здорово изменился и мало напоминал тщедушного, насмерть перепуганного прыщавого юнца, абсолютно не соответствовавшего роли коварного соблазнителя. Но все-таки не до такой степени, чтобы его нельзя было узнать. Недаром капитана сверлила мысль, что они когда-то пересекались. Неужели история повторяется? В свете минувшего, пожалуй, и можно было бы поверить в версию, что Ольга Крохмалева покончила с собой из-за несчастной любви к этому доморощенному плейбою… Если бы не отсутствие следов обуви как на лестнице, так и в комнате, с неогороженного балкона которой она выбросилась. И бесследное исчезновение телефона, и сумочки со всеми женскими «причиндалами». Вел Юдин себя уже менее уверенно, чем во время первого опроса строительной бригады. Тогда он не нервничал и, как и все члены бригады, твердил, что абсолютно не в курсе произошедшей трагедии. С девушкой якобы не был знаком. Сейчас он не был так спокоен, что-то чувствовал. Но и теперь Леонид повторял то же, что и раньше: с Крохмалевой знаком не был. С него взяли подписку о невыезде. В его телефоне никаких контактов с Олей зафиксировано не было. Конечно, звонки можно было удалить, но, судя по количеству звонков, телефон заработал совсем недавно, хотя вид имел далеко не новехонького аппарата. Кстати… С какой стати Алексей Ситников превратился в Леонида Юдина? Началось великое оперское хождение. Паспортный отдел миграционной службы подтвердил, что три года назад Ситников Алексей Алексеевич сменил имя и фамилию, стал Юдиным Леонидом Алексеевичем. Даже мотивировка в заявлении была: не хотел носить фамилию отца, который его не растил. Вроде бы как по этой причине парень взял девичью фамилию матери, которую любил безмерно. Одинаково звучащие имя и отчество счел неблагозвучными и тоже слегка подкорректировал. Новая sim-карта была зарегистрирована на имя Юдина Леонида Алексеевича всего две недели назад. Но лейтенанту Лысенко удалось-таки выбить без всяких судебных решений и бумаг от следователя данные из другого оператора, у которого телефон Леонида Алексеевича был зарегистрирован прежде. Владелец телефона, то бишь сам Леонид Алексеевич, объяснил смену оператора тем, что прежний его перестал устраивать качеством связи. Настоящая причина вскрылась, когда Лысенко притащил распечатку звонков за предыдущий месяц. Номера трех телефонов фигурировали в ней особенно часто: Киры Журавлевой, Ольги Крохмалевой и Виктора Легостаева. Бурлаков навестил в СИЗО ожидавшую суда Киру, выложил на стол перед ней фотографию Юдина. – Вы знакомы с этим человеком? Девушка побледнела, испытующе взглянула на следователя. – Встречались… – Его имя? – А то вы не знаете! – Имя, Кира! – Леонид… Юдин. – Как часто вы встречались? Когда? – Ну… несколько раз… – Какие отношения вас связывали? – Да никакие! Просто знакомый. – Судя по частым телефонным переговорам, не просто знакомый. – Ну, даже если и не просто знакомый, это не имеет отношения к тому, что произошло со мной. Я не собираюсь его никуда впутывать. – И не надо, – вздохнул Бурлаков, – он сам достаточно впутался. – О чем вы? Капитан выложил на стол еще одну фотографию. – Вам знакома эта девушка? – Нет. А кто это? – Это Ольга Крохмалева, медсестра больницы имени Пирогова. Судя по всему, у Юдина с ней протекал роман параллельно с вами. – Вы врете! – А смысл?.. Увы, нет. – Этого не может быть! – Но это так, Кира. – Он же клялся мне в любви, говорил, что такой девушки, как я, он еще не встречал! Говорил, что мы поженимся! – Насколько мне известно, он говорил это не только вам, да и не только Ольге. У него богатый список любимых и единственных. Киру душили рыдания. Бурлакову было безмерно жаль ее, несмотря на все, ею содеянное. Ведь девчонка, по сути, соплячка. Что хорошего она видела в этой жизни?! А тут жизнь нанесла ей еще один удар, после которого она уже оправится не скоро. К сожалению, других шансов не предвидится: вскоре зона и успокоит, и просветит, и отшлифует характер. – Кира, мне нужно знать. Это из-за него вы пошли на преступление? – Да. Да, из-за него… Но только это я сама все придумала! – она все еще продолжала его выгораживать. – У него тяжело больна мать, из-за этого мы и пожениться не могли, и встречаться у него дома. Я ему как-то рассказала про Юльку. Эта овца все повторяла: «Вот бы ты была парнем, мы бы и пожениться могли!». Прилипла, как репей! А Леня сказал, смеясь, что мечта ее несбыточна, потому что больших денег стоит. И слава Богу, мол, что я останусь девушкой – для него, потому что он – натурал. Я сказала тогда, что за деньгами дело не станет – у Юлькиной бабки их куры не клюют, она самогоном торгует. И для внучки не пожалеет, если как следует попросить. А Леня сказал: «Ну почему так? Я пашу, как трактор, и не могу скопить матери на операцию, а Юлькина бабка людей спаивает, и у нее денег не меряно. И никто ее не наказывает – ни Бог, ни менты!» – И вы решили взять на себя миссию Бога? Или все-таки полиции? – Я не хотела ее убивать, честное слово! Я думала, она испугается и даст денег, а выдавать нас не будет ради Юльки. – Юдин знал о ваших планах? – Нет… Хотя мог догадываться. Я намекала, что скоро он сможет прооперировать свою мать. – Думаю, он очень даже догадывался. И что – он? – Он говорил, что матери становится хуже, и операция нужна срочно. Время уходит. – То есть, подталкивал вас, наводил на мысль. – Нет! Он не поэтому! У него же мать! – Кира! Мать его умерла давно, никакая операция ей не требовалась. Он просто провоцировал вас. Использовал. – Но зачем? – Из-за денег, Кира, из-за денег! Вы звонили ему после нападения на Антонину Семеновну? – Да. После вашего звонка. А он сказал, что я дура, что он меня ни о чем подобном не просил, чтобы сама выпутывалась. И чтобы не вздумала его впутывать, удалила все его звонки, если хочу, чтобы он меня дождался с зоны. – Даже так? Ждать обещал? Вот уж действительно… – Бурлаков не договорил. – Но почему? Зачем это все? Зачем ему деньги? – Пока не знаю. Думаю, здесь тот простой случай, когда аппетит приходит во время еды. Последний вопрос, Кира: где же вы все-таки встречались, раз дома у него было нельзя, якобы из-за больной матери? – Он работает в больнице. Они там строят новый корпус. Он иногда подпаивал сторожа, и тот уходил спать в другую комнату, а бендежку оставлял в наше распоряжение.