– Что ж, это я и предполагал услышать. – А можно мне спросить? Он… где? Что с ним, почему вы меня о нем расспрашиваете? И эта девушка. Они… вместе? – Нет. Девушка мертва. Больше я пока вам ничего сказать не могу. Припертый к стене сторож признался, что факты имели место. Но именно в день гибели медсестры он не уступал бендежку со своим скромным ложем Леониду Юдину. Ленька и не просил. Помявшись, сторож добавил: – Полторашку пива он мне в тот день принес… Я выпил и отключился. – В честь чего же? – Ну, из уважения… Он и раньше иногда приносил. – Он вам платил? – Ну… чисто символически… Нет, девок его сторож не видел ни разу, в опознании не поможет – Ленька выпроваживал его заранее. – А как же потом они запирали дверь, когда уходили? Будили вас? – Так у него ключ был от входной двери. У нас под крылечком, в условленном месте, связка с дубликатами лежит. Запирал меня и оставлял там. А у меня – свой. – Зачем – связка с дубликатами? – На случай, если мастер сильно задерживается. Привезут стройматериалы – надо срочно разгрузить, да по этажам разнести. Да и чего ж рабочим время терять, его дожидаючи? …Ай да мастер! Вот это конспирация: зачем человеку лишние неприятности, тем более, со стороны закона! Ну что ж, он свое получит. На предъявленную распечатку звонков Юдин прореагировал, как и следовало ожидать. Он не был растерян, проработал варианты заранее. Ну да, был знаком с обеими. С Кирой у них были близкие отношения, но ведь про Киру у него и не спрашивали. С Ольгой – так, шапочное знакомство, ничего между ними не было. Скрыл этот факт, поскольку не хотел быть замешанным в криминальную историю. – А почему вы сменили имя и фамилию? Парень объяснения придерживался того же, что и в заявлении в паспортную службу. – А не по той ли причине, чтобы поскорее забылась история с гибелью Бэллы Мальцевой и вашей к ней причастности? – Мою причастность никто не доказал! – вскинулся парень. – При чем тут гибель Бэллы? – Так, может, и Крохмалева прыгнула с шестого этажа из-за неразделенной любви к вам? – Может быть, откуда мне знать? Не было никакой любви, с моей стороны. И даже близких отношений не было. Я же не виноват, что эти дурочки ко мне липнут! – в его голосе прозвучало самодовольство. – А вы никаких усилий к этому не прикладываете? – Никаких! Ну, почти никаких, – кокетничал даже перед полицейским артюховский Мистер Неотразимость. – Ключ от входной двери в подъезд вы ей, случайно, не давали? Облегчить, так сказать, задачу? – С какой стати? На что вы намекаете?! Да про эти ключи многие знали, когда рабочие их брали или назад клали, особо не шифровались, кто угодно мог видеть. Что там воровать – в пустых подъездах? – Хотите сказать, что Крохмалева сама могла взять ключ? Куда же он потом делся? – Почему нет, могла. Откуда я знаю? Я с ней не слишком церемонился. Достала своей любовью! Пожалуй, гнев свой он слишком утрировал. Переигрывал слегка. – Что ж вы с Кирой-то Журавлевой так? Открестились? Для вас ведь девушка старалась. Для вашей больной матери. Парень сморщился, как от зубной боли. – Врет она все! Ничего я у нее не просил, тем более, что мать моя умерла. А она этого не знает, вот и выдумывает, выкручивается. С больной головы – на здоровую! Жучара хитромудрая. – Грубо, Юдин! Грубо, неубедительно… и мерзко. Ну, хорошо. А какие отношения связывают вас с Виктором Ивановичем Легостаевым? Пауза затянулась. – Он мой крестный. А что? Нет, Бурлакову не показалось: парень струхнул. Потом был новый допрос Легостаева. Уже с адвокатом и следователем, все по форме. Войдя в кабинет, тот не мог не обратить внимания на лысенковский стол, обычно девственно чистый, а сегодня сдвинутый к центру. Стол горбился непропорциональным бугром, накрытым куском пестрой ткани. – Легостаев, так вы совершенно не помните, кто помогал вам тащить к колодцу Херсонского? – Не помню! – И то, что сынком вы называли вашего крестника Леонида Юдина? Вернее, Алексея Ситникова. Тоже не помните? – Ну, называл… И его тоже. – А не он ли помогал вам тащить Херсонского? – Нет!!! Не было там Леньки! – То есть, что его там не было, вы помните точно? – Это помню. – Жаль, если так. А то у нас есть свидетели, которые видели вас. И утверждают, что даже со спины могли бы узнать тех, кто тащил! Блефовал Бурлаков. Кира и компания вряд ли бы узнали этих двоих. Сумеречно было. Да и они, увидев, что не одни на улице, скрылись во дворе, от глаз подальше. – Да пусть утверждают! Как они могут узнать, если Леньки там не было? Надо же, абсолютно уверен в себе. Похоже, Леньки там действительно не было. Кто тогда? – Виктор Иванович, вы с Херсонским занимались очисткой подвала музея. Расскажите подробнее про это. – А что рассказывать? Выносили барахло на улицу. Вернее, под навес, там его работники музея разбирали да сортировали. Потом мы грузили на машину – на мусорку вывозить. – Вам для этого нужны были инструменты? Молоток, к примеру, топор? – Ну, а как же? Разбивать всякие старые ящики, их же целиком не погрузишь в машину. – Но разбивали вы их уже на улице? – Ну… – А вот работники музея утверждают, что вы, наоборот, в подвале инструментом шумели. Особенно когда Херсонский уходил домой после дежурства. Вы там что, стены чинили? – Так нам же директор велел кладку проверить на крепость, не повываливались ли где кирпичи… Они там, вроде, канализацию собрались обустраивать. – А деревянную перегородку вы тоже проверили? – Ну… Кое-где обшивка отстала… Паузы становились все длиннее, из-под тяжелых век Легостаев все чаще постреливал испытующим взглядом то на следователя, то на Бурлакова, то на прикрытый тканью стол. Еще немного поваляли ваньку, и наконец, Бурлакову надоело. Он подошел к лысенковскому столу, позвал: – Виктор Иванович, подойдите сюда, взгляните, – и сдернул пеструю простыню. – Не из-за этого ли погиб Херсонский? – Я не… не знаю… Понятия не имею, что это. – Это то, что вы искали в подвале музея. И нашли. И с Херсонским не поделили.