Мейер вгляделся в грубые черты лица адвоката. У детектива тут же возникло подозрение, что Садлер хочет его уязвить. В последнее время он болезненно реагировал, когда заходила речь о лишнем весе. Несколько недель назад детектив выяснил, что имеет в виду его четырнадцатилетний сын Алан, называя отца Бутеней. В ходе небольшого расследования, проведенного в свободное от работы время, Мейеру удалось выяснить, что на жаргоне школьников это слово означает «жирняй». Ну разве так можно называть отца, даже в шутку? Мейер было собрался всыпать негоднику по первое число, но тут жена согласилась с юным нахалом. «Ты располнел, – заявила она супругу. – У вас же есть специальный спортзал для полицейских. Почему бы тебе туда не походить?» Все свое детство и юность Мейеру приходилось сносить колкости и остроты ребят в районе, глумившихся над его национальностью. Детектив был уверен, что достаточно толстокож, и потому удивился, насколько его уязвила кличка, данная родным сыном. Прищурившись, Мейер посмотрел на Садлера, почувствовав себя солдатом, оказавшимся в расположении противника. «Неужели я становлюсь параноиком? – подумал детектив. – Еврей-параноик… это просто ужас. Нет. Не просто еврей-параноик. Жирный еврей-параноик». Стоило Садлеру и Мейеру войти в раздевалку, как все тревожные мысли, столь сильно беспокоившие детектива, тут же пропали – словно их корова слизнула языком. В ней стоял запах, присущий всем мужским спортивным раздевалкам. Мейер был убежден, что лучшее средство от предрассудков и подозрений – это как раз аромат раздевалки, в которой царит атмосфера мужской дружбы и товарищества. Детектив прислонился к шкафчикам и стал слушать Садлера, который, переодеваясь, принялся рассказывать о завещании Тинки. – Она все оставила своему бывшему мужу, – промолвил адвокат, – это была ее воля. – А как же дочь? Ей что, ни гроша? – Дочери все должно было перейти только в том случае, если бы муж умер раньше Тинки. В этом случае предусматривалось назначение опекуна, который бы распоряжался имуществом до совершеннолетия Энни. – А Дэннис был об этом в курсе? – спросил Мейер. – Понятия не имею. – У него была копия завещания супруги? – Не знаю. Лично я ему ничего не посылал. – Сколько копий завещания вы отправили Тинке? – Две. Оригинал находится у меня в офисе в сейфе. – Это она сама попросила отправить ей два экземпляра? – спросил детектив. – Нет. Просто в нашей компании при составлении завещаний мы поступаем именно так. Отправляем клиенту два экземпляра. Подавляющее большинство один экземпляр оставляет дома, чтобы в случае необходимости было с чем свериться, а другой кладет в банковскую ячейку. У нас, по крайней мере, именно так. – Мистер Садлер, мы тщательно обыскали всю квартиру Тинки, но никакого завещания там не нашли. – Что ж, она вполне могла его отправить бывшему мужу. Ничего необычного в этом я не вижу. – Да? – удивленно поднял брови Мейер. – А почему бы нет? Они, знаете ли, в хороших отношениях. Ну и, кроме того, не будем забывать, что единственным наследником назван именно он. Полагаю, что Тинка хотела его об этом известить. – Занятно, – задумчиво произнес детектив. – И много она оставила мужу? – Ну, во-первых, нельзя забывать о картине. – Какой картине? – Я о Шагале, – пояснил адвокат. – Я вас не понимаю. – Я говорю о картине работы Шагала, – промолвил Садлер. – Тинка ее купила много лет назад, когда только начала зарабатывать серьезные деньги в модельном бизнесе. Думаю, сейчас она стоит около пятидесяти тысяч долларов. – Внушительная сумма. – Согласен. – Надев спортивные шорты, Садлер принялся натягивать черные перчатки, всем своим видом давая понять, что хотел бы побыстрее выйти на поле. Мейер притворился, что ничего не замечает. – А что скажете насчет остального имущества? – спросил детектив. – А больше у нее ничего не было. – Как так? – изумился Мейер. – А вот так. Единственной по-настоящему дорогой вещью была картина Шагала. Остальное – мебель, кое-какие украшения, одежда, личные предметы. Ничего серьезного. – Давайте начистоту, мистер Садлер, – нахмурился Мейер. – Насколько я понимаю, Тинка Сакс зарабатывала в год около ста пятидесяти тысяч долларов. И вы утверждаете, что из всего имущества, оставшегося после ее смерти, единственной стоящей вещью является картина Шагала, цена которой пятьдесят тысяч? – Именно так. – И как вы это объясните? – Никак. – Садлер развел руками. – Я же состоял при ней адвокатом, а не финансовым консультантом. – Хорошо, и в этом самом качестве – адвоката – вы просили ее при составлении завещания указать все имеющееся в ее распоряжении имущество? – Естественно. – И что она указала? – Только то, что я вам сейчас перечислил. – Когда вы составили для нее завещание? – Окончательная версия была готова к двадцать первому марта. Именно эта дата и стоит в документе. – К двадцать первому марта? – переспросил Мейер. – Вы хотите сказать, что дело было в прошлом месяце? – Совершенно верно. – Как вы думаете, почему она вдруг решила его составить? – Понятия не имею, – развел руками адвокат. – Может, ее беспокоило состояние здоровья? – Она мне не казалась больной. Нет-нет, – Садлер покачал головой, – со здоровьем, по крайней мере чисто внешне, у нее все было в порядке. – Ее ничего не тревожило? Не могла она подозревать, что с ней что-то случится? – Пожалуй, нет, – задумчиво произнес адвокат. – Я бы сказал, что она была очень напряжена. Но встревоженной или напуганной я бы ее не назвал. – А почему она была напряжена? – Не знаю. – Вы ее об этом спрашивали? – Нет, не спрашивал. Она пришла ко мне с просьбой составить завещание. Я его и составил. – Скажите, – Мейер провел рукой по лысой голове, – а раньше, до составления завещания, вам приходилось оказывать ей услуги юридического характера? – Да. Когда-то у Тинки был дом в округе Мэвис. Потом она решила его продать. Я занимался оформлением бумаг. – И когда это было? – прищурился детектив. – В прошлом октябре. – Сколько она получила за дом? – Сорок две тысячи пятьсот долларов, – не задумываясь ответил Садлер. – А она сама его приобретала в кредит? – Да. Пятнадцать тысяч ушло на его окончательное погашение. Остальное досталось ей. – Получается… – Мейер замялся, вычитая в уме. – Получается, что в итоге от продажи дома она получила двадцать семь тысяч пятьсот долларов? – Именно так. – Наличными? – Да. – И куда делись эти деньги, мистер Садлер? – поинтересовался детектив. – Именно этот вопрос я задал, когда мы начали работать над завещанием. Меня, видите ли, беспокоил вопрос о налогах за сделку купли-продажи, ну а кроме того, мне было необходимо узнать, кто унаследует деньги, вырученные за дом. Однако она сказала, что все деньги уже потратила. На личные нужды. – Потратила? – вытаращил глаза Мейер. – Да. – Садлер пожевал губу. – Мистер Мейер, я прихожу сюда только два раза в неделю, а временем своим я очень дорожу. И надеялся… – Прошу меня извинить, я вас задержу еще совсем ненадолго. Я просто пытаюсь понять, что Тинка сделала с полученными за дом деньгами. По вашим словам, от этой суммы к моменту ее смерти не осталось даже ломаного гроша. – Я всего-навсего пересказываю вам то, что услышал от нее. Она сама составила список своего имущества, а я лишь внес его в завещание.