И почему она смеется? – Маринад? Вы серьезно? Так вот, оказывается, что здесь происходит! Она схватила Аманду за руку и заторопилась назад, к «Мими» и к дому Барбары. – Пойдем! Пойдем скорее со мной. Я сейчас все объясню. С видом крайнего любопытства Сабрина убрала телефон. Аманда могла поклясться, что ведущая навострила уши. – Нет, вы, пожалуйста, оставайтесь, – твердо заявила Нэнси. – Я от своих слов не отказываюсь. Вы, Сабрина, здесь с самого начала всех пытаетесь дергать за ниточки. Достаточно. Обойдетесь. Сабрина подняла брови: – Не забывайте про контракт. Забыли? Там написано, что вы даете мне право снимать все, что я сочту нужным. – В вашем контракте также написано, что у нас есть право сохранять в тайне профессиональные секреты, – парировала Нэнси. Похоже, заявление свекрови Сабрину несколько ошарашило, и Нэнси опять рассмеялась. Все это, похоже, даже доставляло ей удовольствие. А Аманду совершенно сбивало с толку. – Вы что, думали, я контракт подписала, не читая? – Голос Нэнси звучал все жестче. – Мне, Сабрина, все ваши выходки давно надоели. Полагаю, они здесь всем надоели. Вы не уедете, это понятно. Свое вы непременно получите, все, что вам нужно знать, узнаете. Но не сейчас. – Она слегка сжала руку Аманды и сразу ее отпустила. – Пошли. Наша блестящая дамочка отсюда сама дорогу найдет. И не вешай носа. Ни с Мэй, ни с Энди, ни с остальными проблемами я тебе помочь не смогу. Но эту историю с кражей рецепта, уверяю тебя, я распутаю. * * * Аманда бросилась вслед за Нэнси. На парковке возле дома Барбары они сели в машинку свекрови. Нэнси дала задний ход, круто вырулила на улицу и на полной скорости с решительным видом помчалась прочь от «Мими». Аманде, однако, требовалось сбавить скорость. Очередного заезда на «американских горках» ей не выдержать. Так что, куда бы они ни ехали, лучше не торопиться. Это просто необходимо. Они свернули с главной улицы, и она осторожно дотронулась до колена свекрови: – Нэнси, остановись, пожалуйста, на секундочку. – Не волнуйся, я прекрасно знаю, что никакого рецепта ты не украла. И у меня есть тому доказательства. – Но ведь все плохо не только из-за рецепта, – тихо сказала Аманда. – Если ты про него вчера вечером не знала, почему ты была сердита? Куда мы едем? А Энди? Мне надо тебе про Энди все объяснить. Нэнси затормозила как-то уж чересчур резко. Встала на обочине, где на краю дороги обычно выстраиваются грузовики, готовые забрать с поля зерно или сено. Ответила сначала на самый простой вопрос: – Мы едем во «Фрэнни». А сердита я была за твою маму. За что же еще? Я за нее на тебя до сих пор сержусь. Как бы она к тебе ни относилась, не стыдно тебе было ее грязное белье перед всем светом вытряхнуть?! – Мэй сказала, что я украла рецепт маринада, – принялась оправдываться Аманда. – Прямо в камеру сказала. Перед всеми. А Энди сказал… – Ей даже его имя было произносить противно. – Энди сказал, он вчера нашу курицу попробовал, и она у нас на вкус такая же, как в «Мими». И еще он сказал, что такого раньше не было. Я про маму вообще не собиралась ничего говорить. Это я просто от злости. Аманда была готова к тому, что Нэнси сейчас начнет расспрашивать ее, почему она оказалась в «Мими». Придется признаться, что была там с Энди. Что у них было «маленькое развлечение», или как там еще Сабрина по этому поводу выразилась. Но следующего вопроса Нэнси не задала. Она только крепко сжимала руль и неотрывно смотрела на яркое солнце, палившее над Канзасом. – Как же мне все это сразу в голову не пришло! Должна была быть у тебя причина. Я и сама во всем тоже отчасти виновата. Не надо. Не объясняй ничего. Это мне надо все объяснить. Мне. Только проще все тебе показать. Ни что теперь говорить, ни что делать, Аманда не знала. Что должна объяснить ей Нэнси? Надо как-то отвлечься. Она вынула из сумки телефон – и вот вам пожалуйста, на экране высветилось сообщение от Сабрины – видео и подпись: «Смотри на здоровье». Но видео ей сейчас не поможет. Никто на нее не злится. Даже Нэнси готова поверить, что она всего-навсего жертва обстоятельств. Ей снова открыта дорога и обратно на работу, и обратно в семью. Ей возвращено все то, что за последние сутки она почти потеряла. Но Нэнси ошибается, и Аманду мучает раскаяние. Все это она сама начала, потому что давно уже не была счастлива. Она слишком долго и слишком много от себя скрывала. Сегодня утром, когда весь ее мир разлетелся на куски, на нее навалились горечь и одиночество. И все же… С ней происходило еще что-то. Что-то, чего она даже не осознавала. Свобода. Это было чувство свободы. Но теперь оно ушло. Если все вокруг нее само рушится, у нее и выбора нет. Если все вокруг рушится, ей придется строить жизнь заново: делать что-то новое, стать каким-то другим человеком где-то на новом месте. И никто ее в этом обвинить не сможет. А теперь дым рассеивается. То, что она приняла за разрывы бомб, оказалось простым фейерверком. Разрушений никаких нет – один только грохот и искры. Аманда повернулась к Нэнси, которая, похоже, думает, что остановка их чересчур затянулась, уже поставила ногу на тормоз и готова повернуть ключ зажигания. Сейчас она отвезет Аманду обратно во «Фрэнни», если Аманда сама что-нибудь немедленно не предпримет. Если сама не сожжет мосты. – Подожди! Теперь моя очередь объяснять. – Аманда потянулась, убрала Нэнсину руку с ключа зажигания и сжала ее покрепче. По небу над ними проплывало облако. Глаза больше не слепило, солнце ненадолго перестало жарить остановившуюся на солнцепеке машину. Намертво вцепившись в Нэнси, Аманда пристально смотрела в ветровое стекло. – Мне не хватает Фрэнка. – Не надо было с этого начинать. Она и так вот-вот заплачет. – Мне с ним было так хорошо. С ним вместе во «Фрэнни» работать и с тобой, и с папашей Фрэнком. Нэнси погладила ее по голове. – Я знаю, милая. Я все понимаю. Не надо… этого объяснять. Тебе давно уже пора жить дальше. Аманда затрясла головой: – Нет-нет. Ты не понимаешь. Это не все. Это не про Энди. Я про Энди не говорю. Это было просто… – Что это было? С тем, что это было, она потом разберется – сейчас ей этого не понять. – Это про нас: про Фрэнка, про тебя и про меня. Нэнси, ты теперь моя семья. Понимаешь, ты моя настоящая семья. – А ты – моя. Я просто не хочу, чтобы ты маму с сестрой потеряла. – Разве я их уже не потеряла? – Аманда по-прежнему глотала слезы. – Я, Нэнси, о тебе беспокоюсь. У меня хорошая жизнь. Я так тебе за нее благодарна! Я ничего не хочу портить… Но… Боже, до чего трудно выговорить. Будто стоишь на краю высоченного обрыва. Но теперь ей кажется, что на краю этого обрыва она стоит уже давным-давно. – Я все это собственными руками сделала. Я позвала к нам «Кулинарные войны». Я из-за них и их приза голову потеряла. А теперь… я больше ничего этого не хочу. Я даже не знаю, нужно ли мне все это было когда-нибудь. Даже когда Фрэнк был еще жив, у меня душа к этому уже не лежала. Он все знал. Я хотела поступать в художественное училище в Канзас-Сити. Документы подала. Я собиралась туда из дому каждый день ездить. А он говорил, ничего не получится. Мы тогда сильно ссорились. Он думал, мне с ним плохо. А мне и было плохо, только не из-за него. – Или все-таки из-за него?.. Но теперь это уже давно никакого значения не имеет. – Мы старались, мы бы с ним во всем разобрались, я уверена, что разобрались бы… Я не знаю… А потом его не стало… У нее по щекам потекли слезы. Нэнси потянулась ее обнять, но Аманда едва заметно отодвинулась. Ей очень хотелось, чтоб Нэнси ее утешила, но сейчас она понимала – гораздо больше ей нужно другое. – Я так тебя люблю, Нэнси. Я не хочу тебя потерять. Если я не во «Фрэнни», если я чем-нибудь другим займусь – я даже не знаю чем, ты будешь… ты не… Я имею в виду, между нами останется все по-прежнему? Нечего на это даже надеяться. Разве может Нэнси понять то, что Аманда и сама едва понимает? Ничего у нее не складывается, одно другому противоречит. Если она довольна жизнью, если ей хорошо во «Фрэнни», если любила Фрэнка и любит Нэнси, если дети растут ей на радость, зачем, спрашивается, она чего-то другого ищет? Эти вопросы не дают ей покоя уже многие месяцы. Если хочешь чего-то большего, разве это не значит, что предаешь то, что у тебя уже есть? Нэнси повернулась к ней, помолчала, а потом проговорила: – Ты больше не хочешь работать во «Фрэнни»? Этого Аманде не выдержать. Она думала, что готова, а оказывается, нет. Она не готова остаться одна. – Хочу. Я, в общем, хочу. Не то чтобы я не хотела… – Зачем? Зачем ты отказываешься от своих слов? Ты сейчас говоришь о важном. Ты не хочешь работать во «Фрэнни». Ты хочешь заняться чем-то другим. И боишься, что, если из «Фрэнни» уйдешь, мы перестанем быть семьей. Нэнси откинулась на сиденье и вдруг с неожиданной решимостью завела машину и выехала на дорогу. – Эту твою проблему я тоже могу разрешить. Иногда, Аманда, мне кажется, ты просто не понимаешь, что такое семья. Не стыдно тебе сомневаться? Мы, конечно же, останемся вместе, даже если ты не будешь со мной работать. Ты моя семья, и, что бы ты ни делала, я всегда буду с тобой. Мне нужно, чтоб ты это твердо знала. И еще больше мне нужно, чтобы ты сама так же думала о своей семье. Потому что ведь и я себя спрашиваю: а вдруг я что-то такое сделаю, за что она от меня отвернется? И Гас такой вопрос может задать, и Фрэнки. – Что ты? Никогда! – Аманда пришла в ужас. Выходит, Нэнси считает, что она может от них от всех отказаться? – Никогда? А если свинарник будет у меня в доме? Или я начну с тобой за большой приз соперничать? Или ты ко мне кого-нибудь приревнуешь? – Нэнси быстро глянула на нее и снова устремила глаза на дорогу. – Или вдруг я тебя в чем-нибудь подведу? – Ты никогда меня не подведешь. – Аманда наконец поняла, о чем говорит Нэнси. Вернее, поняла, но приблизительно, неотчетливо. Потому что у них с Нэнси все по-другому. Мать и Мэй – они сами по себе, у них своя жизнь. А значит, и она сама жить с ними и для них не может. – Откуда ты знаешь? Всякое может случиться. Никто не застрахован от ошибок. Но мы об этом после поговорим, сейчас едем во «Фрэнни». Мне надо кое-что тебе показать. А потом постараемся дать Мэй и Барбаре еще один шанс, попробуем заставить их взглянуть на то, что они делают, с другой стороны. Потому что вся эта канитель с рецептом – просто полная глупость. – Она поджала губы и нажала на газ. – Глупость, да и только. Аманда начала было что-то говорить, оправдываться, но Нэнси от нее отмахнулась. Они въезжали на знакомую стоянку, которая уже казалась Аманде немножко чужой. Как бы ни хотелось ей оставить это место в прошлом, она знала: ей будет его не хватать. Что будет дальше, она не знала. Понимала она только одно: легких путей Нэнси ей не предложит. Нэнси торопливо вышла из машины, подошла к невестке и, внимательно на нее глядя, быстро-быстро, словно заранее отрепетировала, проговорила: – Почему ты думаешь, что я захочу держать «Фрэнни» без тебя? Даже если бы Аманда знала, что ей на это ответить, ничего сказать она бы не успела. Нэнси повернулась и, перешагивая через колдобины в старом асфальте, поспешно направилась к ресторану, туда, где, как казалось Аманде, было ее царство. Аманда торопилась за ней по пятам, здоровалась с поварами, кивала официантам. С появлением хозяек все выпрямились, подтянулись, словно не было никакого затишья между ланчем и первыми вечерними посетителями и словно все сейчас заняты ничуть не меньше обычного. Нэнси решительно прошла через пустую кухню к старым встроенным в заднюю стену неглубоким шкафам. Открыла тот, где хранились банки с солью и специями, сняла все с одной из полок, провела пальцами сзади по голубой крашеной доске и потянула. Панель отошла. Нэнси достала из щели завернутый в пластиковую пленку листок и протянула его Аманде. Это была пожелтевшая разлинованная страница, исписанная витиеватым мелким почерком. Аманда вздрогнула – почерк был ей знаком. В руках зашуршал пожелтевший целлофан. В большую форму для выпечки насыпь муку на высоту первой фаланги. Хорошенько посоли. Добавь молотого перца, пока мука не посереет. Перемешай. Добавь три щедрые щепотки тертого мускатного ореха и щепотку имбиря. Перемешай. Снова добавь перца. В кислое молоко добавь немного давленого чеснока. Маринуй в нем пару часов куски курицы, предварительно обсыпанные простой мукой. Замаринованные куски курицы хорошенько обваляй в смеси муки со специями. Жарь в большом количестве кипящего жира. Дальше были указаны пропорции: на 6 чашек муки 2 столовые ложки мускатного ореха, 1 столовая ложка имбиря, 1/4 чашки соли и 3 столовые ложки перца. Потертый листок был весь сплошь покрыт пятнами жира. Ниже, другим почерком, написано слово «маргарин» со знаком вопроса и «мускатный орех» с тремя восклицательными знаками. Аманда как завороженная смотрала на листок. Этот листок убедит Мэй в том, что никакого рецепта в «Мими» Аманда не крала? Так Нэнси думает? Так? Но откуда он тогда у них взялся? И что с ним теперь делать? Она держит настоящий, подлинный рецепт, записанный собственной рукой Мими. Такой же, как тот, что висит на стене кухни в ресторанчике матери, только не в рамке, а потертый и с парой слов в конце, добавленных кем-то еще. Такой же, но другой. Нэнси забрала у Аманды рецепт, перевернула и снова протянула его невестке. – А это ты видела? Все еще сомневаешься? Читай теперь, что написано на обороте. Не успела Аманда взять листок, как в кухню ворвался Гас, уставился на них, точно впервые видел, заметил рецепт в руках бабушки и быстро-быстро, задыхаясь, заговорил: – Я вас всюду ищу. Бабушка, я за рецептом пришел. Тебе ведь мама все рассказала?