16 лет июль 1997 года В спальне Дядюшки Спасителя царил белый цвет: белые стены, белое ложе, белый ковер, белый стол, белый стул и белый шкаф. Чистый холст. В воздухе ощущался запах чего-то сладкого и химического. В окна лился яркий свет, нагревая комнату и освещая маленькую девочку на двуспальной кровати Дядюшки Спасителя. Под маской глаза ребенка были закрыты, так что Любовь не видела их цвета, только бледные, дрожащие веки. Плоская грудь размеренно поднималась и опускалась. У Любви создалось впечатление, что девочка спит, и это было очень кстати. Девочка выглядела безмятежной, не испытывающей боли. Это важно. Причинять ей боль было бы неправильно. Она не выбирала отдавать свою кровь Дядюшке Спасителю. Это он выбрал ее, потому что она чистая. — Ты это сделал, — сказала Любовь, стараясь сохранять ровный тон. — Да. Прости, что не сказал тебе. Я не был уверен, что ты готова, — ответил он, отряхиваясь; бессмысленное действие, учитывая, что на нем были только боксерские трусы. Любовь почувствовала горечь на языке. Она проглотила готовые вырваться слова. Против воли в животе запорхали бабочки. Она подняла глаза. — Сколько ей? — Семь. Невинность в самом расцвете, в миге от излома. Воплощение чистоты. Любовь кивнула. Сердце колотилось. Она не контролировала свои чувства. Он не может знать, как сжимается ее живот или ярится ее внутренний голос. — Давно она здесь? — Почти три недели. — Ты сам привел ее? — Нет. Я попросил Благородство и Усердие. — Они узнали раньше меня? Ей не понравилось, что голос выдал ее боль. Он грустно улыбнулся: — Да. Мне была нужна их помощь. Я хотел рассказать тебе, но, как я сказал… — Ты мне не доверяешь. — Это не так, моя необыкновенная. Просто, ну, когда ты так отреагировала на наш поцелуй, я задумался, готова ли ты к следующей стадии. — Я удивилась, только и всего. Я хотела объяснить, но ты не дал мне шанса. Он пересек комнату, подошел к шкафу и надел джинсовые шорты и белую рубашку. Не заморачиваясь застегиванием пуговиц, он медленно подошел и остановился в ярде от нее. По губам размазалась кровь. Любовь опустила глаза на худую белую ногу девочки: на внутренней стороне бедра был порез длинною в дюйм. Тонкая струйка крови стекла на белое полотенце под маленьким телом. — Отчего она спит? — спросила Любовь, облизнув губы. — Снотворное. После пробуждения у нее будет болеть голова, но больше ничего. Любовь внимательно вглядывалась в дядино лицо. Он выглядел поразительно. Моложе и живее. Кожа как будто сияла, словно пламя в камине, ярче, чем свет в окне за его спиной. — Уже действует? — спросила она, делая шаг к нему. Воздух вокруг него вибрировал от энергии. Губы Дядюшки Спасителя растянулись в улыбке. Глаза сверкали, словно тысяча дождевых капель на солнце. — Да. Я чувствую, как ее кровь смешивается с моей. Чувствую, как становлюсь сильнее. Чище. Нижняя губа Любови задрожала. Ребрам было больно от жажды. — Еще нет. Но скоро. Обещаю. — Но я… Его взгляд заставил ее замолчать. Она знала, когда остановиться. Даже у Дядюшки Спасителя есть предел. Возможно, он до сих пор считает, что она не готова. Но она готова как никогда. Кажется, она родилась уже готовой. Это ее предназначение. Его и ее. Вместе они вознесутся. Вместе поведут других к спасению. Вместе поведут достойных к полному просветлению, воплощению рая на земле. В такой рай, где не умираешь. Райское государство, где живешь вечно в мире, гармонии и любви. Любовь шагнула вперед и прикусила губу. Глядя ему в глаза, она протянула руку и кончиком пальца провела по его окровавленным губам. Они были горячими и полными. Она чувствовала, как под пальцем пульсирует их жизненная сила. За его спиной в окна лился солнечный свет, но он был ярче. — Я готова, — сказала она, понизив голос и сокращая расстояние между их телами. Он улыбнулся ей, но ничего не сказал. Она закрыла глаза и приоткрыла губы в ожидании поцелуя, но прошло несколько секунд, и ее пальцы ощутили лишь пустоту. Она услышала, как он отошел, и открыла глаза. Сердце бешено колотилось. Он вернулся к девочке на кровати. Аккуратно раздвинул порез на ее бедре и припал губами к крови. Любовь задержалась в спальне, не зная, что делать. В комнате было душно и слегка пахло кровью. Почему-то она почувствовала себя грязной. Ей захотелось орать и браниться. Сказать ему, что она готова и все еще здесь, и жаждет угодить ему, но ей не хотелось вызвать его недовольство. Она должна показать Дядюшке Спасителю, что готова. Что ей можно доверять. А это значит демонстрировать самообладание и вести себя по-взрослому. Ей всего шестнадцать. Вот почему он сомневается в ней, но она покажет ему, что мудрее и умнее, чем полагается в ее возрасте. Не прощаясь, Любовь отвернулась от звуков, которые издавал Дядюшка Спаситель, высасывая кровь безымянной девочки, и вышла из спальни. Пока бежала до лестницы, в ушах звенело, она так стиснула зубы, что практически слышала хруст. Сердце колотилось, но она знала, что должна сделать. Ничто ее не остановит. Не сейчас. Никогда. По дороге Любовь поняла, что не удивлена своим решением или скоростью, с какой приняла его. Так же, как не удивлена способом, которым планировала его воплотить. Единственное, что ее удивило, это неконтролируемое волнение, щебетавшее в груди, словно стайка птичек, готовых вылететь из своей клетки — клетки, в которой они очень долго томились. На самом деле, мчась по ферме, Любовь чувствовала себя живее, чем когда-либо, — живее, чем трава, деревья, солнце, небо или кровь в ее жилах. Она была жизнью. Она была жизнью и собиралась доказать это Дядюшке Спасителю. Она собиралась жить вечно. Глава 26 Лили Наши дни Лили прижалась носом к мягкому меху Боба. Плюшевого медведя подарила Ханне бабушка на третий день рождения. Это был золотистый медведь с карими глазами и носом сердечком. В то время Ханна обожала смотреть «Боба-строителя», отсюда и имя медведя. Она полюбила его с первого взгляда. С того дня она спала с медведем каждую ночь и даже брала с собой на ночевки к подружкам. Боб был ее любимой игрушкой. Опорой и молчаливым лучшим другом. Когда хотелось плакать после ссор с друзьями, у Боба всегда был на готове сочувствующий взгляд и успокаивающие объятия. На прошлое Рождество Ханна попросила туалетную воду «White Musk» от «The Body Shop» и теперь перед уходом в школу душилась у себя перед зеркалом, а потом поворачивалась к своей подушке, где занимал почетное место Боб, и обильно опрыскивала его тоже. Плюшевый медведь пах Ханной. В каком-то смысле он и был Ханной. И мамой, которую Лили уже потеряла. Она не может потерять еще и Ханну. Лили уткнулась носом в растрепанный мех. Она никак не могла нанюхаться. Не могла отпустить игрушку. От мысли о том, что она больше никогда не понюхает волосы или кожу Ханны, наворачивались новые слезы. Она прижала к лицу одеяло Грега. Оно пахло ее маленьким мальчиком. Это одеяло, эта комната. Она представила дом без Ханны и Грега. Подумала, каково будет никогда не обнять и не поцеловать их снова. Лили встала и скрепя сердце посадила Боба обратно на подушку Ханны. Жжение в груди как будто усилилось. Она сбежала вниз по лестнице, на кухню. — Надо что-то делать. — Что например? Джон поднял голову от телефона. Он все еще был в пижаме. Сгорбившись, сидел над кухонной барной стойкой, сжимая в мозолистых ладонях чашку кофе. — Например… я не знаю… идти искать их или еще что! — Полиция уже делает это. Их машины повсюду. И вертолеты тоже. — Им надо еще раз поговорить с Авророй, но они не будут. — Лили, надо довериться им. Полиция знает, что делает, — сказал Джон, потирая шею сзади. — Не каждый может понять, когда дети врут. Больше некому было написать Грегу такое письмо. Надо надавить на нее, чтобы добиться правды, но они побоятся. Она что-то знает, я уверена. — Тогда почему бы тебе не позвонить Аврориной маме. Как там ее зовут? — Фелисити. — Да, позвони Фелисити и попроси поговорить с Авророй по телефону. Лили провела ладонями по лицу. — По телефону она просто соврет. Нет. Мне надо поехать туда. Спросить ее лично. — Надо сохранять спокойствие, — сказал Джон. Лили бросила на него убийственный взгляд. — Спокойствие? Джон, наши дети пропали. Они неизвестно где, им страшно. Возможно, больно. Как ты можешь предлагать мне сохранять спокойствие? Он развел руками, словно не зная, что еще можно сделать. Лили повернулась к кухонному окну. Рассветное солнце ослепительно сияло. Безжалостный огненный шар на слишком идеальном небе. — Поверить не могу, — сказала она. Джон ничего не ответил. Она огляделась вокруг. Он снова обхватил голову руками. — Джон?