– Странно, что для тебя так важно раскопать остатки нашей прежней жизни, – сказала мама, – Чаю? – Да, пожалуй. Мам, я думаю, что смогу попасть в экспедиционную команду и лично слетать на Землю, если соображу, как мне переписать работу, чтобы поразить этих засранцев из комиссии, – девушка с аппетитом запихнула в рот большой кусок пудинга. – Зачем тебе это? – удивлённо подняла брови мать. – Экспедиция будет искать ресурсы. Я буду искать выживших. Если моя научная работа будет достойна лечь в основу экспедиции – мои возможности на корабле и на Земле будут почти безграничны. Я найду мужчин и докажу Персее, что их нужно перевести на нашу планету. – Это глупость, милая. Тебя ждёт разочарование. – Ты сказала, Персея – мой дом и моих дочерей. А если я хочу сыновей? – Слушай… среди мальчиков встречаются неплохие особи. Бывает, что мальчик умён, логичен, бывает что толерантен, верен своему слову, встречаются даже красивые… Но их очень, очень мало. Биологически так заложено, что самец должен быть агрессивен – это залог выживания, но… увы, не в настоящем времени. Агрессивность была актуальна во времена, когда люди были пещерными, но потом… Я не уважаю мужчин, извини. – Но как же мой отец? Ты говорила, он был чудесным. – Нет, он… Это не так. Чёрт. Ладно, слушай, я не могу больше. Всё было не так… – мать тяжело вздохнула, – я обманывала тебя, конечно, но думала, что это во благо. Глава 4. Выбор, которого нет – Господи, ты с ума сошла! – вопила Аня, метаясь по комнате, и держась обеими руками за голову – Он найдёт нас и… и… я боюсь представить, что он сделает. Он убьёт меня, убьёт! Как только я согласилась?.. – Ну, твоё постобморочное состояние сыграло мне на руку. Будь тише, ты разбудишь малышку, – ласково улыбалась ей подруга, – как он тебя найдёт здесь? – Ты думаешь, я не пыталась уйти? Вот, смотри, – Аня подняла платье и показала продолговатый розовый шрам на бедре, – это попытка номер раз, – потом она показала на горбинку на своём аккуратном носике – это попытка номер два. Результат третьей попытки не могу продемонстрировать, это было сотрясение мозга. Он всегда находил… Я должна вернуться и умолять меня простить. Просить прощения – единственное спасение! Каждый раз, когда я пыталась уйти – всё становилось только хуже. И все, все вокруг… – девушка зашлась в рыданиях, и через некоторое время выдавила, – все вокруг говорят, что я ужасная эгоистка, которую надо было пороть ремнём ещё в детстве. Мне нужно научиться быть хорошей женой, и тогда я обрету гармонию в себе. Соня аккуратно положила свёрток в кровать: – Милая, – она обняла Аню, – милая, хватит, остановись. Ты же понимаешь, что говоришь глупости? Никто не знает, что ты здесь. Он запретил нам общаться, ты удалилась из всех соцсетей, ты меня ни о чём не просила – я сама пришла и фактически выкрала вас. Он в жизни не догадается, что ты здесь, на другом конце Москвы, сидишь со мной в этой хрущёвке и паникуешь. А ведь какая погода за окном! Весна! Это самое подходящее время, чтобы ожить, не находишь? – Мне же всё равно придётся с ним встретиться ещё не раз – для развода, для того, чтобы забрать свои вещи, он потребует свидания с Евой… – Ты сможешь всё это сделать, когда придёшь в норму, – Соня ласково гладила подругу по рыжим волнам волос, рассыпавшимся по плечам, – а сейчас ты вовсе не в ней, не спорь. Человек, сломавшийся под тяжестью своих комплексов – жалкое зрелище. Ты же не уважаешь себя, становишься удобной вещью, ты постоянно нервничаешь, прислуживаешь, слушаешь всяческую грязь о себе и терпишь побои… и ради чего? – Брак – это ведь работа, а не отдых, да и я на самом деле хреновая хозяйка, я не успеваю ничего, – Аня всхлипнула, – я сама во всём виновата… Я не заслуживаю большего. И знаешь, я совсем не чувствую любви к нему, и, кажется, никогда не чувствовала, он просто был неплохим парнем, а я пыталась быть неплохой девушкой. Но у меня не получается, не получается, – девушка разразилась рыданиями. Когда рыдания смолкли, подруги сели на диван, и Соня, аккуратно поглаживая руку, заговорила: – Сколько у тебя травм за год жизни с ним? Сотрясение мозга, вывихнутые руки, сломанный нос, синяки… – Ещё раз я руку сломала… – вздохнула Аня, – когда падала от толчка. – Он. Это он сломал тебе руку. За такие травмы на работе, раз уж, брак это оно самое, должны в задницу целовать беспрестанно и молиться. Тебе просто небезопасно там, и ты это знаешь. Всю жизнь в страхе жить – можно с ума сойти. Мы поступим так. Сейчас ты расслабишься и отдохнёшь, пока я хожу по делам. Без меня из дому ни ногой, дверь никому не открывай. Родителям не звони, пожалуйста, мы знаем ведь, чем это кончится. Мы сходим к моему знакомому психиатру и он выпишет тебе хорошие антидепрессанты. И тебе придётся заканчивать кормить грудью, конечно, малышке уже больше полугода, куда дальше… А через пару дней у меня начнётся отпуск и мы поедем на дачу к моим старикам. Они будут тебе рады. – Хорошо, – Аня грустно покачала головой. – Если что – бей в нижнюю челюсть, – серьёзно посмотрела на неё Соня. – Это ты на какой случай говоришь? – На всякий. Ну всё, я скоро буду, – подруга нежно по-сестрински поцеловала её в горячий лоб и прошла в коридор, – если кот будет орать – его еда в холодильнике. И ты поешь, а то не дело – от любых переживаний в обморок падать. Скрипнула входная дверь, и Аня осталась в квартире наедине с дочкой и пушистым чёрным котом, которого, впрочем, не интересовало происходящее. Первые минуты девушка сидела, вперив взгляд в солнечного зайчика на стене. Дышала через рот и слушала своё мерное дыхание. В мыслях была постистеричная тишина. Казалось, она так устала от эмоций и слёз, что больше никогда не сможет ничего чувствовать и никогда не сможет плакать. Но это прошло довольно скоро: страшные и грустные мысли одна за другой закружились в хаосе, и к горлу подступил ком. Аня пыталась разгадать, правда ли она неуравновешенная истеричка, не сошла ли она с ума, согласившись на афёру подруги, имеет ли она право поступать так. Терзалась, не оставила ли Соня каких-нибудь улик в квартире её мужа, по которым он мог бы её найти. Всплывали мучительные слова унижений, казалось, разом заболели все полученные синяки, ссадины, загорелись щёки. Напомнило о себе это сковывающее чувство страха и унижения, когда ты, нарушив запрет «никому не рассказывай», всё-таки рассказываешь о происходящем в вашей недосемье, чтобы получить какие-то стоящие советы, но слышишь в ответ лишь «сама виновата», «терпи», «у тебя гормоны, ты не в адеквате». Вспомнилось отчаяние, с которым ты стоишь у окна и с высоты последнего этажа смотришь на асфальт, готовый решить твои проблемы. Вспомнилось и вылилось слезами, жара которых не чувствовалось на и без того горячей коже. Надо признать, что было когда-то и хорошее, когда всё только начиналось. Но вспомнить это мешали сотрясения мозга – мешали и в прямом, и в переносном смыслах. Было так невероятно больно от того, что Аня подвела всех, кто был ей дорог: и дочь и родителей. Никто не сможет ей гордиться теперь и никому она теперь не сможет помочь, никого не сможет порадовать… Девушка не могла сказать, сколько она просидела так: скривя губы в беззвучном рыдании, не утирая слёз, вспоминая и пытаясь отпустить всё пережитое, но солнечный зайчик за это время успел переползти на другую стену. Заплакала маленькая Ева: пришло время кормления. Аня вытерла щёки рукавом и, взяв дочь на руки, оголила грудь и прижала ребёнка к себе. Малышка захватила сосок губами и жадно зачмокала, шевеля пухлыми щёчками. Мать сморщилась от пронзающей грудь боли и, стремясь отвлечься от этого, нащупала руками пульт. Включила телевизор, убавив звук на минимум. Шли новости, ведущий взбудоражено рассказывал про многочисленные исчезновения девушек не только в России, но и по всей планете. Сегодня на работу не явилась его соведущая – похоже, тоже исчезла. Дальше выступали разные чиновники, социологи, сумасшедший, судя по внешнему виду, уфолог… Аня выключила телевизор. Ум подсказывал, что услышанное было бредом больной фантазии. Но где-то глубоко внутри защекотал страх за подругу, который она старательно отгоняла прочь. В любом случае, нужный эффект был достигнут: слёзы перестали течь, а боль в соске притупилась. Когда малышка насытилась, Аня вытерла с её щёчек тёплое молоко и, укутав в тёплое одеялко, вышла на балкон. Было тепло и солнечно, миру было всё равно, что где-то кто-то умирает, исчезает, пропадает… Девушка села в кресло-мешок и положила на колени дочь. Она смотрела на её маленькое светлое лицо, ещё пока не сменившие цвета синие глаза, пухлые блестящие губки и мысли её просветлялись. Пусть весь мир будет против неё – её дочь будет с ней, пусть для всего мира Аня будет хреновой женщиной – для Евы она всегда останется единственной матерью, что бы не происходило – они будут вместе. И пока есть этот крошечный человек – нельзя умирать и опускать рук. Если у её жизни и есть смысл – то вот он. Дочь появилась в её жизни очень кстати – когда одиночество стало разъедать изнутри, когда казалось, что она никому не нужна и ни на что не способна. В один миг она стала нужна маленькой девочке внутри её утробы. Ничто не играло роли вокруг и никто кроме неё не был нужен, вдруг появился смысл высыпаться и правильно питаться, уходить от курящих на остановке людей. Поэтому, когда её тогда ещё парень предложил «абортировать это», она легко предложила расстаться. Но потом всё изменилось – он захотел помочь юной будущей маме с ребёнком, взял в жёны и… разрушил её жизнь до основания, до той степени, что Аня была порой готова отказаться от смысла своей жизни. Но всегда возвращалась в нужное русло. Ева была для неё тем самым электрическим импульсом, который заставляет сердце сокращаться. Электрическим импульсом, ради которого можно было всё стерпеть, начиная с 8 часов невероятной боли – сначала раз в 5 минут, а потом всё чаще, и чаще и превращающейся в сплошной поток, можно было стерпеть кровотечение, неудачную операцию на яичниках, можно было стерпеть презрительные взгляды проходящих мимо, так и кричавших «малолетняя потаскуха». Всем можно было ответить: я растоптана, разбита и без неё и нет никакого смысла в моей жизни. Девушка нежно гладила малышку по щёчкам, перебирала в руках крохотные пальчики и чувствовала себя нужной и важной. Она знала, что это чувство – мимолётно, но было славно, что оно иногда появлялось, ведь если бы не оно – несчастная давно бы наложила на себя руки. Было решено просто подождать, что будет дальше, просто ещё несколько дней поперегонять по лёгким пузырьки кислорода, поциркулировать кровь по венам, а что будет дальше – не так важно сейчас, когда всё более-менее спокойно. Всё-таки, хорошо, что Соня её выкрала. Нервы, как натянутые неумелым мастером струны гитары, что вот-вот лопнут от напряжения, медленно расслабляли хватку. Мир становился нормальным. А ведь ещё неделю назад, казалось, что Аня сошла с ума. Она помнит, как домыла посуду поздним вечером, и вошла в комнату, чтобы сказать что-то мужу. Он уже спал, совсем беззащитный и наивный. Беспомощный. Такой же беспомощный, какой является хрупкая девушка перед амбалом, в два раза тяжелее её. Аня вернулась на кухню, взяла самый большой из имевшихся нож, и вернулась к спящему мужу. Стас лежал на спине, а это значит, что перерезать ему горло не составляло труда. Нужно было только решиться. Аня наклонилась над ним, занесла руку. Неужели так просто можно взять и отомстить?.. Её трясло от ярости и обиды. Она прицелилась, чтобы одним ударом рассечь артерию, занесла руку. Тишина пронзала слух: только гулкий стук сердца бил по ушам. «Что я делаю?» – подумала она, – «ему же будет больно! А вдруг он на самом деле умрёт? Это, наверное, так страшно…» – Аня опустила руку, но вновь занесла – «Плевать на всё, пусть хоть один раз почувствует мою боль, мою ненависть, разочарование». Она была на пределе, когда заплакала дочь. Девушка выдохнула, и, испепеляя взглядом его лицо, снова убрала руку и понесла нож на кухню, чтобы затем пройти к дочери. Аня всё гадала, убила бы она мужа, если бы не дочь. Хорошо это или плохо, что Ева ей помешала? Впрочем, больше незачем об этом думать. Безумие остановлено, в нём больше нет нужды. Вскоре вернулась Соня, выглядевшая расстроенной. Аня рассказала ей об услышанных новостях, но многочисленные пропажи девушек, похоже, совсем не волновали подругу. Она сидела за кухонным столом, накручивая свои блондинистые локоны на палец. – Это даже неплохо, ведь Стас не будет тебя искать, – покачала она головой и достала из сумочки бутылку виски, – ты не против, если я выпью? – Я только расстроена, что не могу присоединиться, – вздохнула Аня, – что у тебя случилось? – Все мужики – одинаковые, – с этими словами блондинка открыла бутылку и сделала несколько глотков прямо из горла, – И мой – такой же. – Не может быть… С чего ты взяла? – Я заходила к нему домой, чтобы распечатать документы. Он включил мне принтер и ушёл в душ. А я осталась сидеть за его столом. Мой взгляд упал на листок за монитором… – Соня закусила дрожащую губу, – Там было стихотворение. Представляешь? – Не знала, что он пишет стихи, – пролепетала подруга, готовясь к печальной новости. – Ну, я сначала обрадовалась, – Соня улыбнулась, но на глазах уже выступили капельки слёз, а нос предательски покраснел, – я подумала, что он мне его посвятил. Глаз выхватил слово «люблю», дальше «до последнего вздоха». Ну, я не выдержала, взяла листок и вчиталась, – тут девушка не выдержала и в голос заревела. Аня торопливо пересела ближе и обхватила Сонину голову руками, поцеловала в макушку. Соня всхлипнула и срывающимся в рёв голосом простонала: – Они были не обо мне! – Но с чего, с чего ты взяла? – шептала Аня, вытирая слёзы с щёк подруги. Рассказ о чужом горе надвигался на неё, как гроза. Зато её проблемы отходили всё дальше. – Там рассказывалось про первую встречу на перроне, как он увидел её среди толпы и влюбился, как электрички увезли их в разные стороны, и как потом он много думал о ней, и вот, спустя время они совершенно случайно встретились и он ни за что её больше не отпустит. А мы, – Соня всхлипнула и некрасиво скривила рот, пытаясь удержать новый поток стонов, – мы познакомились в кофейне. Блондинка снова зашлась в истерике, а подруга беспомощно обнимала её, смотря испуганно и забито. Вот, её подруга, которая днём была так героична и смела, сейчас стонет, как раненая птица, и ничем, ничем нельзя ей помочь. Когда идолы горят в подобном аду – что остаётся смертным? – Я смяла бумагу и ушла, пока он был в душе. На телефоне куча пропущенных… Но я не хочу ничего слышать. Какие же они козлы-ы… – и девушка залила в себя порцию виски, – а мне он никогда не писал стихо-о-ов. Воцарилось молчание. Аня перебирала в уме слова утешений, но не могла найти ничего подходящего. Вдруг Соня выпрямилась, решительно вытерла мокрые щёки и, почти вернув себе самообладание, сказала серьёзным голосом, который всё равно прозвучал, как мольба: – Давай просто посмотрим фильм? Плевать на всех. У нас есть мы. И вечер потёк, словно патока, так медленно и возвращая всё на свои места: фильм шёл за фильмом, запасы мороженого, периодическое баюкание маленькой Евы, урчание пушистого тёплого кота… В этот вечер кто-то был рядом, готовый поговорить и выслушать, готовый помолчать и обнять, принять слёзы и пообещать, что всё будет хорошо. И уже от одного этого чувства всё было славно. На самом деле не нужны были разговоры и объятия, обещания и поцелуи, нужно было только знание. Знание о том, что поддержка рядом. Горести, так жестоко скрёбшие душу, вдруг отступили. Не ушли совсем, нет: их присутствие чувствовалось, как только замолкал фильм, поставленный на паузу. В открытые настежь окна заглядывали запахи цветов и весны, и никто не пилил, не критиковал, не издевался и не оскорблял. Соня сидела на полу, оперевшись на диван, Аня расположилась рядом, положив свою голову ей на колени. Хотелось только чтобы вечер не кончался, а о будущем совсем и не думалось. Около двух ночи Ева снова запросила грудь и девушка, покормив дочь, предложила и Соне отправляться спать. Аня легла на диванчике рядом с кроваткой, а Соня расположилась на раскладном кресле. Чёрный кот, поочерёдно выпуская когти из мягких лапочек, примостился в её волосах. Какое всё-таки счастье, что существует такая вот дружба, всепрощающая, принимающая и почти сестринская. И какое счастье, что существуют коты. Усталость стала сковывать глаза, мысли испарились из головы совершенно и, когда яркий синий свет залил комнату, Аня даже подумала, что это пришёл долгожданный сон. Запах цветов вдруг куда-то исчез, и девушка почувствовала другой – резкий, химический. В открытое окно прямо из света шагнули в комнату два высоких существа в тёмных накидках. Кот резко встал и, прыгнув на спинку дивана, выгнул спину и зашипел, оскалив зубы. Одно из существ вытянуло руку перед мордой кота и тот, жалобно мяукнув, убежал в коридор. Затем существа наклонились над Соней и, достав прибор, который Аня могла идентифицировать лишь словами «непонятная штука» – просветили тело подруги – с ног и до головы. Потом они качнули друг другу головами и перешли к детской колыбели. Девушка попробовала пошевелиться, но ноги и руки будто налились свинцом – ничего не получалось. Тем временем существа просветили малышку и также утвердительно качнули головами. Аня испытывала ужас, терзаясь мыслями – а что, если не сон? Попытки пошевелиться были неудачны, девушка не могла даже открыть рта… она замычала, надеясь разбудить подругу. Существа подошли к ней. Из-за капюшонов не было видно лиц, но Аня разобрала чёткую человеческую речь. – Она не уснула от ДИ-18, – сказало одно существо другому. – Неважно, – второе существо махнуло рукой и направило прибор на тело Ани. Девушка почувствовала лёгкое покалывание и осознание того, что это вовсе не сон, вдруг встало в горле комом. У неё навернулись слёзы. Существо просветило тело и тяжко вздохнуло: – Эту не берём. – Но у неё днк совпадает с девочкиным. Она – сестра… или даже мать, – возразило первое существо. – Она не сможет больше иметь детей, ты что, не видишь? А мы не можем нарушить приказ. Забирай ребёнка и уходим, работы невпроворот, – второе существо заворчало и, подойдя к Соне, лёгким движением верхних конечностей, подняло бессознательное тело девушки и шагнуло в окно. Первое наклонилось к Ане, всё ещё тщетно пытающейся шевельнуться, и нежно погладило её по волосам. – Не переживай за них. Мы просто погрузим их в анабиоз и увезём на другую планету, где жизнь гораздо лучше этой. А Земле остаются считанные года, лучше насладись ими сполна, – сказало существо, и из Аниных широко открытых глаз вытекло ещё несколько слезинок, – Я позабочусь о них. А теперь спи, – с этими словами существо положило на шею девушки холодную сухую ладонь, провело ею по голове до макушки и девушка почувствовала лёгкое нажатие. Сознание погасло. Существо взяло малышку на руки и исчезло в луче света, бившем из окна. Просыпаться с жаром, с невероятной болью в набухшей груди и мокрой от молока сорочке – ужасно. Аня с трудом оторвала от подушки голову и окинула взглядом комнату – ни дочери, ни подруги не было. Ночной кошмар тут же ожил в её памяти. Девушка кинулась к кроватке и, прижав к себе одеяло, сладко пахнущее её малышкой, зарыдала.