Митяй потупился, а потом независимо шмыгнул носом: – А она вчера маманю предупредила? Нет! Нагрянула неожиданно: сюрпри-и-и-из! Я вздохнула. Что с ними поделаешь, с этими влюбленными? Как дети малые, право слово. Придется сгонять с Митяем в город. Почему бы, собственно, и нет? Никаких важных дел я на сегодня не планировала. – Ладно, жди меня в машине. – Я закрыла окно и пошла собираться. Умывшись, одевшись и задав корма коню, пардон, коту, я вбила ноги в кроссовки, забросила на плечо сумку, заперла дом и двор и села в синюю «девятку». Митяй, коротавший время в ожидании моего выхода за разговором с Семеном, отлепился от соседского забора и сел за руль. Мы поехали – Семен Буряков приветственно покивал мне из-за забора, и что-то в его облике показалось мне неправильным. – Твой дружок сбрил бороду? – спросила я Митяя. – Не узнать его, помолодел. – Я сам его не узнаю! – Братец весело захрюкал. – На субботних танцульках какая-та баба раскритиковала его бороду – мол, старорежимная она, времен Петра Первого. И Семку это так задело, что он тут же побрился! Ты представляешь? Чтоб Семку Бурякова заботило мнение какой-то бабы? Невиданное дело! Я пробурчала что-то невнятное, чувствуя себя очень неловко. Мне казалось, мы с Лизкой негромко разговаривали, а получается, обидели своими комментариями человека. И сильно задели, видимо, если Семен моментально избавился от бороды! Мы выехали из деревни, и по пути я улучила момент, когда Митяй был сильно занят дорожной обстановкой, чтобы послать подружке эсэм-эску. Сюрприз – это, конечно, хорошо, но Лизка не скажет мне спасибо, если кавалер застанет ее без макияжа и в бигуди. В итоге «случайная» встреча влюбленных прошла на высшем уровне. Когда мы приехали, у Лизки все сияло чистотой и вкусно пахло кофе и пирогами. Сама хозяюшка была чудо как хороша в миленьком домашнем платье и том сложном полупрофессиональном макияже, о котором наивные мужчины думают, что именно так выглядит красивая от природы женщина без косметики. – Дмитрий Палыч, Алиса, какая приятная неожиданность! – Лизка очень убедительно изобразила бурную радость, хотя уж я-то знала, что ей пришлось проснуться на час раньше обычного, а она очень не любит ранние подъемы. – А я как чувствовала – как раз ватрушек напекла! – Ватрушки – это хорошо, – довольно загудел Митяй, сноровисто разгружая доставленные сумари. – А к ним у нас тут и маслице, и сметанка, и вареньице, и медок, и сальце… – Сало – к ватрушкам? – Лизка засмеялась, залилась колокольчиком. – Ватрушку салом не испортишь. – Митяй добавил ей веселья нехитрой шуткой. – И вот еще варенички маманя вам положила, вы их пока в морозильничек определите, в случае чего можно будет достать и быстро сварить… – Обязательно достанем и непременно сварим! – согласно ответила Лизка тоном до непристойного многозначительным: мол, вместе достанем, сварим и съедим, будут у нас с вами подходящие случаи. Я почувствовала себя третьей лишней и осторожно поинтересовалась: – Митяй, а ты когда обратно собираешься? – Да как сказать… – Братец замялся и стрельнул глазами в Лизку. – Ну уж точно не прежде, чем позавтракает! – строго подсказала та. – Да, надо бы покушать, – кивнул Митяй. – И отдохнуть с дороги, – снова подсказала Лизка. Я покосилась на бесшумно работающую стиральную машину. За ее стеклянным иллюминатором крутилось что-то объемное, светлое в горошек – любимая подружкина расцветка постельного белья. Значит, Лизка и кровать свою принарядила, сменила бельишко на свежее… – Так, может, я успею отлучиться по своим делам? – спросила я, и подруга энергично закивала. – Отлично! Тогда простите великодушно, я вас оставлю, мне срочно нужно… Я не сразу придумала, какое у меня такое срочное дело. – Проверить почтовый ящик? – предположила Лизка. – Точно! – Я признательно кивнула и сцапала со стола ватрушку, чтобы слопать ее на ходу. – Сгоняю к себе, проверю ящик и вообще… Цветы полью, пыль вытру, то да се… Я торопливо ретировалась, и никто меня не удерживал. – Позвоните, когда пора будет ехать обратно! – крикнула я, уже уходя. – Не скоро! – уверенно ответила Лизка и торопливо заперла за мной дверь на все замки. Похоже, у подруги имелись наполеоновские планы. – Надеюсь, Митяй не посрамит фамилию, – пробормотала я и укусила ватрушку. Энергично жуя, я вышла из подъезда и постояла на крылечке, жмурясь на солнышке. Все обещало прекрасный день, и я вовсе не собиралась проводить его за обеспыливанием поверхностей в своей городской «однушке». Итак, чем я сегодня займусь? Первым делом я села на лавочку у подъезда и неспешно доела вкусную ватрушку. К ней отчетливо не хватало бодрящего горячего напитка, и это определило следующий пункт моей программы: зайду в кофейню и побалую себя большой порцией латте. Это сугубо городское удовольствие – в деревне у меня нет кофемашины. Так, значит, латте. И круассан с семгой. А потом… Тут, видимо, в связи с семгой, которая рыба, мне вспомнились раковины-жемчужницы, тоже обитающие в водной среде. И появилась дерзкая мысль: а не наведаться ли по адресу, который любезно сообщил мне брат-участковый – на улицу Коммунаров, двадцать пять, квартира семь по месту жительства Андрея Петровича Соколова, подозреваемого в краже старинного жемчужного шишака? Митяй, правда, говорил, что полиция туда уже наведывалась, но безрезультатно, соседи давно не видели этого Соколова. Но, может, мне повезет больше? Я определилась с третьим пунктом своей программы и приступила к ее выполнению. – Не пойму я, ты чего тут? – глядя на меня с превеликим подозрением, как на классово чуждый элемент, спросила бабуля в берете с птичьим пером. Выглядела возрастная гражданочка странновато, так что это у нее хотелось поинтересоваться, как и зачем она оказалась во дворе простецкой «хрущобы» в заурядном спальном районе. Помимо замшевого берета, украшенного павлиньим пером с синим «глазом», на бабке красовались вельветовая юбка с тройной кружевной оборкой и шелковая сорочка с рукавами-буфами. Поверх сорочки – красный бархатный жилет с галунами, на шее – желтый газовый шарфик с брошкой, на ногах – кроссовки. Я бы, право, предположила, что бабуля сбежала из психушки – и прямиком в театральную костюмерную, где и подобрала себе наряд по вкусу, вот только взгляд у нее был острый и цепкий, отнюдь не как у слабоумной. Казалось – не ответишь ей, как надо, и бабка выудит из складок юбки саблю или кремневый пистоль, чтобы навести порядок по своему разумению. Я проявила храбрость и безрассудство, спросив в ответ: – А вы-то сами тут чего? И бабка неожиданно вздохнула, утратив всю свою воинственность: – А ничего я… Разговор получался на диво бессмысленный, как будто из психушки сбежали мы обе. – Что мне тут делать действительно, ни внуков, ни собачки, с кем гулять? – Бабуля понурилась и с кряхтением встала с лавочки, на которую только что подсела ко мне с вопросом и прищуром. – Куда же вы? – Мне стало жалко старуху. – Не обязательно гулять с детьми или собаками, можно и в одиночестве, как я, например! Садитесь! – Я похлопала ладонью по скамейке. – Посидим, поболтаем. – А у тебя тоже никого? – Бабуся обрадовалась, села и придвинулась ко мне. – Сейчас такое время – никто просто так не сидит. Бегут все! Торопятся! Друг друга не замечают. – Ну, вы же меня заметили. – Так то я! – Бабка горделиво выкатила цыплячью грудь. – Всю жизнь до пенсии в ВОХРе, потом еще пять лет консьержкой! Все замечаю, все вижу, только на фиг теперь мои наблюдения никому не нужны. – Она опять погрустнела. – Консьержкой? – Я удивилась и оглядела дома вокруг. – Где, в этих хрущобах?! – Конечно же, не в этих. Бери выше! – Бабка задрала нос. – На бульваре сталинский дом «книжкой» знаешь? Его когда-то для райкома построили, и с тех пор там только очень приличные люди живут. Сначала партийная элита, потом богатые торгаши, сейчас даже банкиры есть и эти, как их? Предприниматели! – Интересное у вас представление о приличных людях, – не сдержалась я. – А кто, по-твоему, приличный? Мои соседи по этим хоромам? – Бабка обвела выразительным взглядом окрестные пятиэтажки. – Так я тебе прямо скажу: тут кто не алкаш, тот просто голодранец, в лучшем случае – нищая интеллигенция: врачи, учителя… – Художники, – в тон подсказала я, побуждая разговорчивую бабку свернуть на нужную мне тему. – Нет, художников нету, – сказала она и потрясла пером на берете. – Ну как же, а Андрей Соколов? – Соколов, которого в тюрьму посадили? Какой же он теперь художник, он заключенный, – рассудила бабка. – Уж точно не приличный человек. – Так его освободили уже, – сказала я. – Да ладно? Давно ли? – На прошлой неделе. – И где же он? Чтой-то я тут его еще не видала! – Бабка слегка привстала и оглядела двор из-под ладони, приставленной ко лбу козырьком. – Вы же не можете видеть всех… – Кто – я? Я могу! Особливо тех, кто со мной в одном подъезде дверь в дверь живет, как этот твой Соколов! – Он не мой, – отказалась я от сомнительной чести присвоить себе экс-заключенного Соколова. – А чего ж тогда выспрашиваешь про него? Я досадливо крякнула. Бабуля дребезжаще засмеялась: – Ну, ну, от меня ничего не скроешь! Ты кто ему, Соколову-то? Родня или полюбовница? – Ни то, ни другое! Просто знакомая его знакомых, – соврала я. – Должна ему кое-что передать, да встретиться не смогла, нет его дома. – И не было еще, – кивнула бабка. – Как забрали его пару лет назад, так пока и не возвращался.