Часть 31 из 33 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
А дом ребенка оказался новым и красивым – двухэтажное здание совсем недавно построили, и в его помещениях еще витали слабые запахи ремонта. Во дворе сверкали свежей краской новенькие качели, карусели и горки, и на первый взгляд территории не хватало только тени и зелени – недавно посаженные деревца были еще совсем маленькими.
– О, да это отличное место! – оглядевшись, сказала Лизка и засмотрелась на горку – достаточно высокую и широкую, чтобы по ней могла скатиться девочка тридцати с лишним лет.
– Ты погуляй тут, я сама поговорю с директрисой, – предложила я.
Красивая картинка могла оказаться потемкинской деревней – я допускала вероятность того, что сразу за порогом детдома в наши подолы вцепятся чумазые сопливые малыши, и тогда Лизка не просто разрыдается, а еще и откажется уходить отсюда без пары младенцев в охапке.
Но ни в коридоре, ни тем более в кабинете директрисы никаких малышей я не увидела. Хотя где-то рядом дети были: мимоходом я приложилась ухом к одной из закрытых дверей и услышала за ней веселый гомон и бодрый стук ложек.
– Здравствуйте, я Алиса Пеструхина, редактор спецпроектов, газета «ФинансистЪ», – чинно представилась я симпатичной женщине, единолично присутствующей в кабинете с табличкой «Директор Анна Ильинична Воронцова».
У директора были красивые глаза, растрепанные рыжие кудряшки и карандаш за ухом. При моем появлении Анна Ильинична моментально скрутила свои несерьезные кудряшки в узел, заколола его карандашом, вскочила и надела пиджак, висевший на спинке стула. Потом она внимательно посмотрела на меня, улыбнулась, сняла пиджак и вернула его на место.
– Здравствуйте, здравствуйте, мне звонили из департамента, но я ожидала кого-то более…
– Официального? – подсказала я и развела руками. – Простите, это, конечно, не деловой стиль, но я одевалась так, чтобы наверняка понравиться маленькому мальчику.
– Огромные ромашки – это круто, – с самым серьезным видом кивнула директриса.
Я мысленно поблагодарила Лизку, которая заставила меня надеть ее парадное платье.
– Присаживайтесь. Чай, кофе, кисель, отвар из груши дички?
– Киселем меня еще не угощали, – улыбнулась я.
Кажется, все шло хорошо, было почти не страшно.
– А у нас очень вкусные кисели, сегодня клюквенный. – Анна Ильинична прошла мимо меня, высунулась в коридор и крикнула кому-то: – Леночка, дай-ка два киселя и булочки!
Невидимая Леночка примчала пластмассовый поднос с двумя стаканами и тарелкой, Анна Ильинична поставила угощение передо мной и, передвинув свой стул, села рядом:
– Пейте, ешьте, рассказывайте.
Кисель был вкусным – в меру сладким, с легкой горчинкой, булочка – воздушной, с прячущимися в дырочках изюминами и ароматом ванили. Я тут же вымазалась сахарной пудрой, но, поскольку директриса тоже ею испачкалась, не стала волноваться по этому поводу.
– Когда ешь свежую сладкую сдобу, обязательно надо перемазаться пудрой или повидлом, – авторитетно заявила милейшая Анна Ильинична, поступая в строгом соответствии со сказанным. – Иначе будет не так вкусно.
– Еще чавкать нужно, – внесла я рацпредложение. – Чавканье ласкает слух, и удовольствие становится полнее.
– Это очень разумно, – секунду подумав, согласилась директриса и потянулась за карандашом в волосах, наверное, чтобы записать мой мудрый совет.
Я захихикала. Анна Ильинична посмотрела на меня и тоже засмеялась.
– А вы хороший психолог, – сказала я.
– Дипломированный! – Директриса подняла испачканный пудрой палец. – Кисель-то пейте, это волшебное средство. Положительное действие клюквенного киселя на нервную систему трагически недооценено.
Мы съели булки, выпили кисель, переставили поднос с пустой посудой на тумбочку в углу, вытерлись влажными салфетками и приступили к делу.
– У вас живет мальчик, Тихон Андреевич Толбухин, – сказала я. – А у него есть родной отец.
– Андрей Петрович Соколов. – Анна Ильинична кивнула и побарабанила пальцами по столу. – Я знаю, что написано в Тишином свидетельстве о рождении. Где тот родной отец был почти два года? Ах да, сидел в тюрьме. Ребенок с ним незнаком, они ни разу не виделись, отец никак не давал о себе знать.
– Он думал, что мальчик с матерью. Не знал, что она умерла.
– Печальная история. Поверьте, я сочувствую всем ее участникам…
– Но? – догадалась я.
– Но невозможно отдать ребенка такому отцу – бессемейному и безработному художнику с судимостью.
– Судимость можно снять, недавно выяснилось, что Соколов не совершал никаких преступлений! – горячо заговорила я. – Работу Андрей найдет, он прекрасный мастер. Он даже женится, если нужно!
– Ну вот тогда и вернемся к этому разговору.
– А мальчик все это время будет в детдоме?
– А где же еще?
Теперь уже я побарабанила по столешнице, кашлянула и осторожно начала:
– А вот, предположим, найдется женщина – молодая, здоровая, с прекрасной репутацией, с хорошей работой, материально обеспеченная, но незамужняя и бездетная. И она захочет усыновить Тишку, то есть Тихона Андреевича Толбухина. Соберет какие угодно справки, рекомендации – что хотите, а если ей откажут – подключит СМИ…
– Ого! – Директриса откинулась на спинку стула. Глаза ее искрились смехом, хотя я говорила вполне серьезно. – А эта прекрасная женщина случайно не может в перспективе стать супругой Андрея Петровича Соколова?
– Что, тогда и поговорим? – мрачно предположила я.
– А давайте пройдемся? – Анна Ильинична встала. – Зря, что ли, вы платье с ромашками надели…
– Что, опять?!
Девушка-красавица, стоящая на страже музейных ценностей, увидев меня, вовсе не обрадовалась.
– Добрый день, я к Петровичу! – На этот раз я акцентировала отчетсво, опустив имя.
– Я не знаю…
– Я знаю! – Отодвинув красавицу, я сама потянула дверь с табличкой «Администрация».
Максим Петрович Соколов был на месте и тоже не обрадовался моему появлению.
– Что вам…
– Нам, Максим Петрович, нам! – перебила я. – Я к вам по важному делу, личному, семейному.
– Я говорил уже – без комментариев! – Галерейщик поднялся и навис над столом.
Я отважно села на стул в его грозной тени:
– Не нужны мне ваши комментарии.
– А что же вам нужно? – Помедлив, галерейщик тоже сел.
Должно быть, понял, что просто так от меня не отделается.
– Для начала выслушайте меня, – попросила я, доставая из кармана мобильный. Потискала сенсорные кнопки, вывела на дисплей фото сероглазого мальчика и толкнула аппарат к Соколову. – У вас есть брат, а у него – сын…
– Что-о-о?!
– Кто. Смотрите на фото. Сын. Тихон Андреевич Соколов, ему год и семь, прекрасный возраст для перемен.
– Каких еще перемен? – Галерейщик взял мой мобильный и засмотрелся на фото.
– Об этом чуть позже, для начала вот, посмотрите, чтобы вы не сомневались. – Я достала из сумки бумагу в пластиковом файле и тоже отправила собеседнику. – Это копия свидетельства о рождении Тиши.
– Так. И? – Внимательно изучив документ, Максим Петрович поднял голову.
– Вам же небезразлична судьба брата?
– После того, что он сделал, опозорил нас…
– Ой, да бросьте, вы же не верили, что Андрей украл ту икону. Он и не крал ее, сейчас это стало известно полиции, так что доброе имя вашего брата будет восстановлено. Судимость снимут, но разве это так уж важно? – Я пытливо посмотрела на галерейщика. – Это же к вам Андрей направился после освобождения, а вы ему помогли, дали денег на одежду и продукты…
– Самое меньшее, что я мог сделать для брата, – пробормотал Максим Петрович.
– Так сделайте что-то большее! – Я кивнула на мобильный, на дисплее которого все еще светилось цветное фото улыбающегося малыша. – Андрей мечтает вернуть себе сына, но сейчас ему мальчика не отдадут, потому что ваш брат – цитирую: «безработный и бессемейный художник с судимостью».
– Судимость же снимут?
– Но это не быстро! Месяцы, если не годы, и все это время Тишка будет оставаться в детдоме!
– Нет, так нельзя.
– Согласна! Ребенка нужно вернуть в семью, пока он еще маленький, тогда он потом и не вспомнит, что когда-то жил в доме ребенка.
– Но как его вернуть?
– Есть вариант. – Я придвинулась ближе к столу. – Максим Петрович, вы родной дядя Тишки. Отличный семьянин, уважаемый член общества, материально обеспеченный, что немаловажно. Вы можете оформить опеку над племянником, это делается быстро, я узнавала и помогу, чем смогу. Вы заберете мальчика из дома ребенка, а потом, когда мы спасем репутацию вашего брата, он вернет себе и родительские права.