– Вижу, вижу… – Баронесса укоризненно покачала головой. – Война, политика – словом, все как обычно. А о моей просьбе, признайтесь, Серж, забыли? Казанков погрустнел. – Не забыл, мадам… хотя, может, лучше было бы и забыть. Камилла ахнула и поднесла к губам кружевной платочек. – Неужели подтвердилось? – Увы. Лейтенант Родриго Гальвес геройски погиб в ночь на Рождество. Тело не найдено. Не ошибся тот чилийский капитан… Он откашлялся. Слова вдруг сделались жесткими, колючими, застревали в горле. – Ачиве… В смысле мадмуазель Марии-Эстебании уже сказали? – Нет. Ждали, когда все выяснится наверняка. Надеялись: а вдруг ошибка? – Нет ошибки, – вздохнул Сережа. – Теперь уже точно – нет. Иван Федорович говорил: с утра обшарили шлюпками бухту, и все зря. – Ну, ладно, что ж теперь… – Камилла сокрушенно покачала головой. – Только прошу вас Серж, ничего не рассказывайте бедняжке. Я сама, когда будет подходящий момент… – Вам виднее, мадам. – Сережа обозначил почтительный поклон. – А сейчас – прошу извинить, мне еще на «Герцога Эдинбургского» нужно, доложиться Бутакову. – А потом куда? – спросил барон. Он явно завидовал деятельному товарищу. – Назад, к Ивану Федоровичу. У него для меня какое-то важное поручение, просил не задерживаться. Сделал ручкой Камилле, повернулся и полез по трапу в шлюпку. Повалишина Сережа отыскал не сразу. Адмирал инспектировал после ремонта «Лоа», туда-то и проводил молодого человека разбитной матрос-вестовой с «Тупака Амару». – А я уж заждался, голубчик! – Иван Федорович стоял на низкой, почти вровень с водой, палубе и рассматривал громоздкое сооружение из чугунных балок, закрепленное на носу судна. – Вот, изволите видеть: боевое устройство новейшей системы «склепано на коленке». Прежний-то таран отломился и пошел на дно вместе с «О′Хиггинсом»… Сережа склонился, рассматривая чудо перуанской инженерной мысли. – Ну что я могу сказать… – Он изо всех сил постарался скрыть скепсис. – Сделано вроде на совесть. На один удар должно хватить. – А больше и не понадобится. Тут вот какой пердимонокль, голубчик: командир «Лоа», храбрый, знающий офицер, вчера сломал ногу. Сейчас он в гос питале и пролежит не меньше трех недель. А кораблю завтра идти в бой, и на мостике должен стоять надежный офицер, который не испугается схватиться с неприятелем накоротке. Так что… – И он испытующе поглядел на Сережу. – Так что придется вам принять эту посудину. Опыта у вас побольше, чем у любого из местных, в том числе и на судах подобного класса. Считай, наш «Стрелец», только без поворотной башни. Ну что, справитесь? – А куда я денусь? – вздохнул молодой человек. – Надо – значит надо. Когда прикажете приступить? – Да вот прямо сейчас и начинайте, чего тянуть? Осмотритесь хорошенько. Главное – машина; нужно, чтобы корабль смог дать одиннадцать узлов хотя бы на полчаса. – Ясно, Иван Федорович. Только позвольте забрать с собой Дырьева и Хуанито, я вроде как с ними уже сроднился. – Забирайте, голубчик, забирайте. А я откланяюсь – надо еще на «Атауальпу» заглянуть. Командир рапортовал: что-то у них там с поворотным механизмом башни. – Рычажная система Эриксона, как на «Стрельце»? – понимающе усмехнулся Сережа. – Как же, помню… Сколько мы с ней намаялись… – Она самая. Так вы беритесь за дело, и чтоб минутки зря не пропало – завтра нам с вами идти в бой. Январь 1880 г. Гавань Кальяо, внешний рейд Характеристика, данная бароном Греве командующему чилийской эскадрой, оказалась предельно точной. Сеньор Гальварино Риверос Карденас поначалу пришел в ярость, разорвал бумагу, полученную от Бутакова, и приказал немедленно – вы слышите, НЕМЕДЛЕННО! – атаковать русские корабли. Никто, разумеется, не собирался исполнять этот приказ – вздорный нрав командора был хорошо известен чилийским капитанам, так что они ограничились демонстративно сыгранной боевой тревогой и показушной суетой на палубах. И оказались правы: немного поостыв, сеньор Риверос прикинул соотношение сил и приказ свой отменил. После чего распорядился выслать шлюпку на «Рэйли», за кептеном Трайоном. Тот явился примерно через час; за это время командор, полагавший любое ожидание оскорблением командорского достоинства, пришел в состояние совершеннейшей невменяемости. Он мерил шагами шканцы, то и дело требовал подзорную трубу и обозревал корабли своей эскадры и вытянувшийся в трех милях мористее ордер русских. Офицеры «Адмиранте Кохрейна» были озабочены только одним – как бы не попасться лишний раз ему на глаза, и старательно изыскивали себе какие-нибудь срочные дела. В бомбовом погребе, в подшкиперской, в кочегарках, на боевых марсах – куда угодно, лишь бы подальше от брызжущего яростью начальства. Трайон неторопливо поднялся по парадному трапу, вывешенному с правого борта «Кохрейна». За ним следом карабкался по ступенькам мрачный Бертон с рукой на перевязи. Фалрепные вытянулись по стойке смирно, засвистали, приветствуя гостей, боцманские дудки. Командир «Рэйли» вступил на палубу чилийского броненосца, как испанский конкистадор в захваченный дворец Монтесумы – решительно, самоуверенно, не снисходя до суетящихся вокруг аборигенов. При виде этого командор помрачнел еще больше, но сдержал рвавшуюся с языка испанскую брань. С Королевским флотом не шутят. Беседа не затянулась. Риверос объявил, что намерен атаковать русских, не дожидаясь окончания срока, указанного в ультиматуме, а именно – на рассвете. И категорически потребовал, чтобы кептен Трайон, представляющий дружественную Чили Британскую империю, присоединился к его эскадре. – У противника в линии два броненосных фрегата, – заявил он, – а также «Клеопатра», почти однотипная с «Рэйли». Если вы займете место в нашем ордере, то силы сравняются. Мы даже будем иметь некоторый перевес за счет солидной броневой защиты «Кохрейна» и «Бланка Энкалады»! Но Трайон с ходу отверг претензии чилийца. – Прошу сеньора командора правильно меня понять, – заявил он. – Британия заключила с русскими мир, и мне бы не хотелось идти под суд, гробить свою карьеру ради нескольких выстрелов в войне, в которой моя страна формально не принимает участия. К тому же «Рэйли» получил повреждения в недавней стычке: снаряд, пущенный с бельгийского парохода, проделал в палубе возле грот-мачты здоровенную дыру и вывел из строя орудие правого плутонга. Команда до сих пор возится с починкой. Так что, сеньор командор… – тут он вытянулся, положив руку на рукоять кортика, – Королевский флот желает вам успеха, но, увы, не имеет возможности оказать требуемую помощь. Засим вынужден откланяться, дела требуют моего присутствия на фрегате… – Сказал, надменно улыбнулся, развернулся на каблуках и вслед за Бертоном, так и не вставившим ни слова в этот разговор, направился к трапу. Командор Риверос стоял как оплеванный: больше всего ему хотелось арестовать чванливого кептена и приказать его расстрелять – здесь же, на палубе своего флагмана. К сожалению, об этом приходится только мечтать. Во-первых, дипломатия: Республика Чили не может позволить себе роскошь ссориться в разгар войны с самым могущественным своим союзником. А во-вторых, завтра сражение, возможно, решающее в этой затянувшейся кампании. И противник на этот раз будет посерьезнее перуанского адмирала Мигеля Грау. XIII Январь 1880 г. У побережья Перу. Гавань Кальяо, внешний рейд Утром, в 7.25 по меридиану Кальяо и в 1.25 по Гринвичу, ровно за два часа до истечения срока ультиматума, чилийская броненосная колонна двинулась навстречу русской эскадре. На фок-мачте головного «Кохрейна» взвилась пестрая гирлянда сигнальных флажков Международного свода. – Пишут: «Принужден вас атаковать», – разобрал Греве. – Ну, Веня, дружище, началось! Наши двинули на пересечение колонне! «Луиза-Мария» стоит на милю мористее русского боевого ордера. На ее кормовом флагштоке лениво колышется бельгийский флаг, обозначая нейтральный статус судна. Поблизости, в трех кабельтовых, дымит единственной трубой шлюп-авизо «Скоморох», британский трофей, носивший ранее имя «Сипай». Орудия на обоих изготовлены к бою, но пока не развернуты на противника. Точно так же держатся в отдалении от готовой разыграться баталии чилийские корветы – «Магальянес» и «Чакабуко», брат-близнец потопленного в недавнем бою «О′Хиггинса». Этим шустрым, но лишенным хоть какой-то защиты корабликам нечего делать в схватке бронированных носорогов. У «Клеопатры», замыкающей русский ордер, тоже нет ни блиндированных казематов, ни броневого пояса, только карапасная, напоминающая выпуклый черепаший панцирь, броневая палуба толщиной чуть больше дюйма. Но это все же лучше, чем ничего, и по этой причине фрегат смог занять место в линии, а не отсиживаться, подобно корветской мелочи, в боевом охранении. Остелецкий поднял бинокль. У наклонного форштевня «Герцога Эдинбургского» вырос бурун, из обеих труб клубами валит жирный угольный дым – эскадра Бутакова сдвинулась с места и набирала ход. На сигнальных фалах флагмана заполоскался единственный флажок, шахматное поле, две красные и две белые клетки. – «Восьмерка», – сказал барон. – «Ваш курс ведет к опасности». Что ж, сеньор Риверос, вас предупредили… Русская колонна тем временем набрала ход. Головным идет «Герцог Эдинбургский», за ним мателотом – «Минин». Этим двум гордым красавцам не довелось пока столкнуться в бою с равным по силе противником. В кампании на Балтике остатки эскадры специальной службы спустили флаги, не дожидаясь неминуемого избиения, а позже, в атлантическом походе, боевые действия вообще ограничились бомбардировкой берега да беспорядочной пальбой по рыбакам, промышлявшим на Доггер-банке. И вот их час настал. На «Минине» взвились флажки. – «Единичка» и два «шлюпочных»! – Греве, не стесняясь, заржал во весь голос. – Ох и влетит сегодня кому-то от Бутакова… Остелецкий пригляделся. Так и есть: прямоугольный сине-белый флаг с косицами – латинская «А» по своду сигналов для торгового флота. Ниже два белых с синим квадратом в центре флажка – латинская «S». – Ты прав, Гревочка, адмирал терпеть не может подобного вульгаритэ, – согласился он с другом. – Что за манера, в самом деле: на русском корабле, идущем в бой, и аглицкая флажная ругань! К подобному возмущению имелись все основания. «АSS» («афедрон ишака», он же «ослиная задница») служил сигналом неофициального бранного свода, принятого в Королевском флоте, известного всякому гардемарину с младших классов Морского училища. Сигнальщик за спиной Остелецкого довольно хмыкнул – старый служака отлично все разобрал. – С «Клеопатры» пишут: «Ясно понял», – сказал барон. – Шутники, в бога душу их… «А ведь бутаковцы, похоже, не воспринимают противника всерьез… – подумал Вениамин. – И напрасно: “Кохрейн” и “Бланка Энкалада” вполне современные боевые корабли, и защищены они гораздо лучше русских полуброненосных фрегатов…» – Чилиец ворочает к весту! – подал голос сигнальщик. Остелецкий кивнул. Бутаков двинулся напересечку чилийцам, и командор Риверос скомандовал поворот, не желая дать противнику охватить голову своей колонны. «Пушки… – отрешенно подумал Остелецкий. – Последний довод королей, президентов и императоров, и сейчас он решает все». Не мины и даже не кованые таранные бивни, так удачно показавшие себя во многих морских баталиях недавних кампаний. И здесь у русских имеется преимущество. Дело в том, что на чилийских броненосцах британской постройки стоят британские же дульнозарядные морские орудия системы Армстронга. Сражения в Финском заливе ясно продемонстрировали, что они уступают новейшим казнозарядным стальным пушкам «Крупп Штальверке» и Обуховского завода, которыми вооружены русские фрегаты. Что касается выучки… Что ж, будем надеяться, что русские комендоры не подведут. При Кронштадте и Свеаборге они стреляли гораздо лучше англичан… В носовом каземате «Кохрейна» сверкнула вспышка, выбросился столб ватно-белого дыма. Несколькими секундами позже до мостика «Луизы-Марии» донесся низкий рев тяжелого морского орудия. В ответ слитно рявкнул главный калибр русских фрегатов, и строй эскадры оделся сплошной облачной пеленой. Сражение началось. – Не хотите объяснить, почему вы отказали командору Риверосу? – хмуро осведомился Бертон. Утро выдалось студеным, и раненая рука нестерпимо ныла, отчего настроение у него было преотвратным. – Только не говорите, что вы опасаетесь недовольства адмиралтейских лордов. Чилийцев вы, конечно, убедили, но я-то знаю, что полученные инструкции развязывают руки нам обоим! – Не буду, – согласился с разведчиком Трайон. Они стояли на шканцах «Рэйли» и наблюдали за разворачивающейся вдали баталией. – Истинная причина в том, что мне не хочется понапрасну подставлять «Рэйли» под русские пушки. Курам на смех – командор Риверос против адмирала Butakoff’a, который сумел разделаться с таким талантливым и опытным флотоводцем, как сэр Эстли Купер! Да будь у этого расфуфыренного клоуна вдвое больше вымпелов, исход боя и тогда не вызывал бы у меня сомнений. – Почему же, в таком случае, мы еще здесь, а не на пути в Вальпараисо? – Хочу досмотреть спектакль до конца. Русские чрезвычайно редко нарушают договоры, а между ними и Британией, как вам известно, заключен мир. Уверен, этот флаг, – он ткнул подзорной трубой в полотнище «Юнион Джека», свисающее с кормового флагштока, – защитит нас от русских снарядов не хуже корабельной брони. Бертон сощурился.