– А от перуанских? – С этими хуже. Вряд ли они простят нам адмирала Грау – лазутчики донесли из Кальяо, что он погиб в недавней стычке. Но их старые корыта не способны тягаться в ходе ни с «Рэйли», ни с «Мьютайном», так что особой опасности я не вижу. Рык корабельных орудий усилился. Обе колонны маневрировали, ведя частый огонь. Пенные столбы то и дело вставали возле бортов, но Бертону хорошо было видно, что вокруг чилийских кораблей этот частокол намного плотнее. – Попадание в «Кохрейн»! – воскликнул Трайон. – Уже третье, на этот раз – в носовую оконечность. Насколько я помню, брони там нет… Так и есть, уже начался пожар! Бертон вскинул подзорную трубу. Действительно, полубак броненосца затянуло сизым дымом, его пелена укутывала артиллерийские казематы, мешая наводчикам целиться. – Ну вот, что я вам говорил? – Кептен удовлетворенно усмехнулся. – Похоже, русским удалось то, что до сих пор существовало только в виде умственных построений теоретиков морской войны. Видите, они поставили неприятелю классическую «палочку над Т», и теперь все их орудия сосредоточат огонь на «Адмиранте Кохрейне». Чилийцы же смогут отвечать только из пары казематных орудий, да и то они не смогут стрелять по одной цели – для этого придется каждый раз доворачивать, сбивая прицелы собственным комендорам. Что до идущей за ним «Бланко Энкалада», то она способна стрелять только по «Клеопатре», да и то единственной девятидюймовкой правого борта… Бертон перевел бинокль на концевой русский фрегат, и в этот момент на корме у того сверкнула вспышка. – Прекрасный выстрел! – прокомментировал Трайон. – Если она после этого останется в линии, я буду сильно удивлен. Его предсказание пропало втуне. «Герцог Эдинбургский», «Минин» и «Клеопатра» выстроились неровной дугой, в центре которой оказался «Кохрейн». Чилийский флагман несколько раз менял курс, пытаясь вырваться из прицелов русских пушек, но Бутаков всякий раз сохранял свое преимущество. Снаряды попадали в броненосец один за другим. Уже рухнула за борт грот-мачта, сбита труба, пылал, развороченный меткими попаданиями, каземат правого бота. – Еще четверть часа, и им конец, – сказал Трайон. – Надеюсь, командору Риверосу достанет ума спустить флаг и не губить понапрасну своих людей. Впрочем, если ему приспичило, пусть еще немного постреляет, тем веселее. Не так ли, мистер Бертон? Бертон собрался ответить, но его прервал крик сигнального уорент-офицера: – На десять румбов четыре вымпела! Дистанция – три с четвертью мили, идут строем фронта. Это перуанцы, сэр! Кептен Трайон поднял подзорную трубу и выдал нечто, пригодное разве что для написания на заборах. Бертон посмотрел в указанном направлении и добавил к его проклятиям замысловатую арабскую брань. В тыл избиваемому чилийскому ордеру выходили из гавани перуанские мониторы. Дым из их труб низко стелился над волнами. Его сносило в сторону берега, и редкая угольная пелена не мешала видеть броневые башни, ворочающиеся на низких, вровень с волнами, палубах. – Ну вот и все, мистер… – Трайон со стуком сложил подзорную трубу и потянулся к амбушюру переговорной трубки. – В машине – будьте готовы дать «фулл спид». Здесь нам больше делать нечего. – Погодите! – Бертон схватил офицера за рукав. – Видите позади строя русской эскадры белый пароход? – Да, та самая посудина, которую мы так и не сумели поймать, – подтвердил Трайон. – Рядом с ним русский авизо. Дистанция – мили три с половиной, стоят без хода. – На его борту те, кому мы обязаны всеми нашими неудачами, – злобно оскалился Бертон. – Пока русские заняты добиванием командора Ривероса, вы сможете беспрепятственно разделаться с этим перевертышем. На этот раз им не поможет даже бельгийский флаг! Трайон дернул рукой, освобождая рукав из цепких пальцев. – Вот что, мистер… – Он цедил слова по одному, не скрывая отвращения к собеседнику. – Вы мне смертельно надоели с вашими грязными игрищами. Говорите что угодно, но сейчас у вас есть два варианта. Можете насладиться предстоящим нам плаваньем в своей каюте, к которой я, уж не обессудьте, приставлю вооруженного часового. Или же можете провести это время в карцере, разумеется, тоже под охраной. Выбор за вами, но «Рэйли» и «Мьютайн» уходят в любом случае. – Куда? – прохрипел Бертон. – Сначала – в Вальпараисо. Там примем уголь – и в Атлантику, в Порт-Стэнли на Фолклендах. А оттуда домой, в Англию. И если вздумаете перечить или еще как-то выказывать неповиновение, то имейте в виду: я с огромным удовольствием прикажу вас расстрелять, и пусть меня отдают после этого под суд! XIV Гавань Кальяо. Внешний рейд Спустя полчаса – Пли! Комендор рванул обшитый тонкой кожей спусковой шнур. Орудие оглушительно ухнуло, отдача сотрясла корпус «Лоа» от киля до клотика единственной кургузой мачты. Многотонная махина с гулом чугунных колесиков откатилась по направляющим. – Мимо! Всплеска от падения бомбы Казанков не заметил – видимо, она пролетела над мачтами «Бланко Энкалады» и канула в воду по ту сторону чилийской колонны. Впрочем, другого результата он не ожидал. Одиннадцать кабельтовых – дистанция для перуанских горе-артиллеристов, считай, запредельная. Помнится, в знаменитом бою с британскими крейсерами комендоры «Уаскара» не добились ни единого попадания за три с лишним часа, а ведь стреляли с куда меньших дистанций! Да и узкая корма чилийского броненосца, на которую идут, грохоча всеми орудиями, повалишинские мониторы, не самая удобная цель. – Заряжай, братцы! И ниже, ниже целься! Мажешь, верблюд косорукий! Чернявый матрос с серьгой в ухе подхватил железными клещами бомбу и налег на таль. Тяжеленная чугунная чушка оторвалась от тележки-кокора и с лязгом поползла вверх. Матросы налегли на цепи талей и по направляющим, закрепленным на подволоке каземата, покатили чугунного «поросенка» к дульному срезу орудия. Там уже орудовали прибойниками заряжающие, загоняя в теплый после выстрела ствол шелковые картузы полузарядов. Наводчик-перуанец, обруганный «косоруким верблюдом», приник к прицельной планке и крутил винт вертикальной наводки. Смысла начальственной брани он не понял, поскольку прозвучала она традиционно по-русски, но недовольство «сеньора капитано русо», напротив, уловил вполне. Чтобы отдать команду прислуге у единственного орудия, Сереже приходилось наклоняться с риском расшибить голову об острые углы брони. Боевой мостик «Лоа» располагался внутри каземата, прикрытый сверху броневым колпаком, снабженным узкими смотровыми щелями, слишком узкими, чтобы сквозь них можно было что-нибудь толком разглядеть. Словно он снова оказался на миноноске «Алаи», только там колпак был еще теснее, а щели – еще уже. К тому же здесь невыносимо душно: валит из люка, ведущего в кочегарку, угольная гарь, после каждого выстрела каземат наполняется клубами дыма, остро воняющего серой. Можно, конечно, подняться наверх, на огороженную леерами площадку, и управлять судном оттуда, наслаждаясь свежим морским воздухом и превосходным обзором, но делать это сейчас не стоит. Через несколько минут «Лоа» сблизится с неприятелем, и тогда стрелять по нему будут из всех стволов, от винтовок до казематных девятидюймовок. Казанков огляделся. На правом крамболе идет, лемехом вспарывая воду, «Тупак Амару», броненосный таран, флагман перуанской эскадры. Он постепенно вырывается вперед – антикварная машина «Лоа» не справляется даже с заклепанными предохранительными клапанами. – В машине! Добавить оборотов! – Но, сеньор капитан, уже некуда! Котел взорвется! – Плевать! Все, что можете, давайте, храпоидолы, а чего не можете – тоже давайте! Сказано было по-русски, но, к удивлению Сережи, перуанские механики все поняли. Дрожь, лихорадкой сотрясающая корпус, усилилась, «Лоа» медленно, но верно догонял флагман. – Ну вот, а вы говорили – не выдержит! – Вашбродь, каземат заливает через анбразуру! – Это старшина Дырьев. В его подчинении – аварийная партия. Действительно, в широкое прямоугольное отверстие, куда выглядывал орудийный ствол, хлестали потоки. Они пенились, закручивались водоворотами вокруг орудийного станка, сбивали с ног комендоров, шумно сливались в распахнутые люки кочегарки и бомбового погреба. Сережа едва сдержал ругательство. После того как с броненосца по распоряжению Повалишина сняли кормовое орудие и прикрепили на форштевень громоздкую конструкцию из обрезков железных балок, предназначенную для замены потерянного тарана, «Лоа» сильно осел на нос. В результате на полном ходу кургузый полубак целиком уходил под воду, и волны разбивались о переднюю переборку каземата. – Дырьев, возьми людей, прикройте низ амбразуры брезентом. И скорее, пока мы тут не потопли! – Слушш, вашбродь! Только ведь долго такая заплатка не продержится, сорвет к свиньям! – А нам долго и не надо! Выполняй, лётом! Только с третьей попытки удалось завести сложенный втрое брезент так, чтобы он кое-как защищал нижнюю часть амбразуры от волн. Хлипкое сооружение подкрепили изнутри досками, но всем было ясно, что при первом же выстреле всю эту бутафорию как ветром сдует. Сережу это не волновало: сблизиться на пистолетный выстрел, один-единственный раз выпалить в упор – и таранить! А там как Бог даст. – «Бланко Энкалада» отворачивает! Броненосный утюг с развевающимся на корме трехцветным с белой звездой флагом покатился влево. Собирается встретить их бортовым залпом? Пытается избежать столкновения с замедлившим ход «Кохрейном»? Намерен прикрыть избитый, пылающий с носа до кормы флагман от русских снарядов? Поздно, поздно – высокий борт броненосца превратился в чрезвычайно удобную мишень для главного оружия перуанцев. На мачте «Тупака Амару» взвились флажки. На мостике «Лоа» не было сигнальщика – не помещался под бронированным колпаком, где едва хватало места штурвальному и командиру. Но и без сигнальщика Сережа знал, что требует сделать Повалишин. – Право один! Цель – форштевнем под бизань-мачту! В каземате «Бланко Энкалада» сверкнуло. Пенно-белый столб вырос у левой скулы «Лоа». Сережа на несколько секунд перестал что-либо видеть и только отплевывался от воды, хлынувшей через смотровые щели. А когда вода схлынула, до чилийского броненосца осталось не больше трех кабельтовых. – Прямо держать! «Лоа» гудел гигантским барабаном под ударами снарядов малокалиберных орудий. «Одно попадание с такой дистанции из главного калибра – и нам крышка. Десять дюймов слоеного железа на дубовой подложке – это только кажется, что много. Коническая девятидюймовая бомба на такой дистанции пронижет ее, как бумагу, и взорвется внутри каземата…» Новый столб воды у самого борта «Лоа», новый пенный душ – чилийцы успели перезарядить орудие и выстрелить по накатывающемуся железному носорогу. – Пали, ребята! Тяжелое орудие ударило, снося хлипкое прикрытие амбразуры. Сережа увидел, как броня чилийского броненосца лопнула, пропуская внутрь каземата смертоносный снаряд, и секундой спустя из пробоины выбросило клуб черного дыма, подсвеченный огнем. – Пять… шесть… семь… – отсчитывал Казанков. Зачем? Он и сам не знал. На счет «девять» таран с оглушительным грохотом врубился в неприятельский борт точно туда, куда он и целил – под бизань-мачту. Страшный удар потряс корпус «Лоа», и Сережа вместе с матросом-штурвальным полетел кубарем с мостика. И – новый удар, страшнее первого, подбросивший судно почему-то с кормы. Пронзительный вопль, крики боли, ужаса. Каземат мгновенно наполнился обжигающим паром, Сережина голова ударилась о железную переборку, и все вокруг затопила чернота… В себя он пришел уже в воде. – Живой, вашбродь? Это Дырьев. Вцепился в обломок доски, другой рукой поддерживает командира. Футах в десяти волны лижут клепаную стенку – «Лоа», весь окутанный клубами пара, быстро уходит под воду. – Что случилось, старшина? – А пес его знает, вашбродь! Вроде котел взорвался. Кто был в кочегарках, всех перекалечило да обварило, а я вот вас через анбразуру выволок на свет божий. А то бы потопли, вашбродие! – Спасибо тебе, братец. Останусь жив – не забуду. – Да чего там, вашбродь! Все под Богом ходим…