Уф, добежали! Казаки принялись резво заскакивать кто в ворота, а кто и через изгородь. К тому времени из оружной избы раздавали пищали, порох, свинец. Всё же выучка – великое дело. Уже через пять-семь минут к бойницам подошли новые стрелки и дали залп из множества пищалей. Ну как множества, штук из пятидесяти, сколько успели зарядить. Мы со своими пушками оказались не при делах. Как-то не дошли руки сделать раскаты, чтобы пушки могли бить через стену. А рушить собственную стену сильно не хотелось. На всякий пожарный зарядили пушки картечью, оставили при них двух пушкарей, а сами бросились к стене. Враги, не вполне понятно, кто именно, но очевидно, что намного более крутые, чем те, с кем довелось сталкиваться раньше, уже доскакали до слободки. Теперь наши собственные дома служили им защитой. Во всяком случае, смысл в залповой стрельбе исчез. Казаки продолжали палить, но враги – собственно, маньчжуры-богдойцы, кто там еще мог быть, – подбирались уже к самым стенам. И не просто подбирались. Часть вражеских бойцов начала разбирать достаточно слабо сколоченные стены, разбивать бревна. Казаки пытались отбиваться от них сверху, но бойницы были узковаты, а враги продолжали отстреливать любого, не вполне осторожного. И далеко не все стрелы и пули летели мимо. Было понятно, что стены с минуты на минуту будут разбиты. Я едва не кубарем скатился с приступа для стрелков, захватив казаков из своего десятка. Бегом побежали к пушкам. Слава богу, те были на лафетах. Покатили их к месту будущего прорыва. Одновременно мои ребята – Макар, Тимофей, Трофим с полусотней – стали выстраивать напротив того места щиты и формировать строй из стрелков. Пролом в стене становился всё больше. Уже стали проскакивать первые бойцы. Они хоть и были одеты в брони, но были скорее дючерами, чем богдойцами. Кого-то сразу же зарубили казаки. Но прорвавшихся становилось всё больше. Как в гибнущей плотине, волна богдойцев, прорвав заслон, хлынула внутрь острога. Вот тогда мы и дали залп картечью. Почти вплотную, шагов с тридцати, картечь произвела жуткое действие: едва не половина наступающих была частью повалена, частью разорвана. Досталось и несчастной стене: с нее сбило последние бревна. Так что артиллерия – царица полей не только в ХХ веке, но и сейчас. Сразу за пушками ударили пищали, немного. Кто-то еще стоял у бойниц, кто-то не успел в строй. Но выстрелов двадцать слились в один залп, произведя совсем не малое опустошение. Заряжающие подали вторые пищали. Стрелки дали еще один залп. Этого хватило. Дючеры, богдойцы или кто они там, бросились назад, смяв хилый строй, который пытался выстроить вражеский командир. Последнего едва не втоптали в землю собственные бойцы, бегущие куда глаза глядят. Казаки с Хабаровым кинулись за ними. Я тоже не удержался. Гнали их долго, пока сумерки не настали. После при свете костров стали смотреть добычу. Да, тут было чему подивиться. Одних лошадей было больше трех сотен. Лошади нам были не особенно интересны, но пока мы в остроге стоим, тоже пригодятся. В брошенном стане нашли мы изрядные запасы хлеба, что было более чем кстати. Но и это не всё. Дорогие ткани, вполне ощутимый запасец серебра (видимо, войсковая казна), брони, пики, немалый запас пороха и свинца и даже три плохонькие пушки. Наши и стреляли дальше, да и были из бронзы. Захваченные же были железные, но железо то было плохое, всё в раковинах. Такие пушки долго не служат. Думал уже бросить. Но жадность взяла свое. Металл есть металл. Может, позже выйдет переделать. Захватил и ружья, целых два десятка. Совсем плохие ружья, без замков. Что-то типа первых аркебуз: железная трубка, заваренная с одного конца, с дыркой для воспламенения пороха. Но как раз точить трубки или лить и потом обтачивать было самым трудоемким. Замки можно и потом приделать. Кстати, там я впервые буквально носом уперся в идею «гатлинга» – протопулемета. Среди захваченного оружия были пять пищалей, состоящие из нескольких скрепленных между собой стволов. Конечно, из такого кошмара стрелять не очень. Но тут важна идея. У меня сразу закрутились механические мысли в голове. Понятно, что сейчас не до них, но закончится же когда-нибудь этот поход. Тогда и займусь. Чем я хуже доброго доктора и изобретателя Ричарда Гатлинга? Наивный доктор думал, что если создать особо мощное оружие, то войны прекратятся сами собой. Вот и придумал протопулемет. Войны не прекратятся. Я это знал. Но такая штука была бы мощным козырем у меня в рукаве. Наутро Хабаров стал допрашивать пленных. Опасения подтвердились. На нас напали не местные люди, а самая настоящая рота (ниру) регулярной армии богдойцев в окружении местных союзников, вооруженных богдойцами. Сами богдойцы говорили почти на том же языке, что и дючеры. Но много говорить отказывались. Только грозили карами, которые на нас обрушит их правитель. Гораздо разговорчивее оказался один из бойцов, сильно отличавшийся от остальных внешностью. В роте он был пушкарем. По его словам, он не богдоец, а никанец. Для меня понятно – китаец. Для Хабарова оно понятно было не особенно. Пленный никанец был весьма речист. Рассказал он и предысторию похода. После прошлого штурма и разгрома дючеров, те бросились к своим покровителям в огромную каменную крепость, где сидит местный глава (толмач перевел «царь»). Крепость та стоит на реке Шингола (Сунгари). Там они рассказали о приходе русских и о поражении. Пригрозили, что если богдойцы не вступятся, то дючеры станут платить дань русским. Может быть, еще как-то грозились. Словом, тот самый царек отрядил с ними одну ниру и союзников, предполагая небольшую карательную экспедицию. Но экспедиция провалилась. И теперь репрессии обрушатся и на командира роты, и на командира крепости. А может быть, и на самого царька. Поведал китаец, что сила в крепости изрядная. Воинов до десяти тысяч («тьма»). Рассказал он о «богдойском войске», вооруженном огнестрельным оружием. Судя по его рассказам, да и по тому, что мы обнаружили, оружие там устаревшее. Пищали фитильные, самые примитивные, пушки старые, но их много. Но вот кораблей у них нет, поскольку до сих пор оно было не нужно. Двигаются конные или пешие. Проход по берегу реки Шингола долгий и неудобный. Рассказал наш язык и об общих раскладах, что имеются за рекой, в Богдойском царстве. Богдойцы напали и захватили север Никанской страны. Но на юге продолжает править их царь. Он бьется с богдойцами, а те всё дальше теснят его. Но пока не смогли победить, поскольку страна его очень большая. Действительно, я помнил, что полностью маньчжуры смогли покорить Китай едва ли не в конце 1970-х годов, после многих восстаний и сражений. Описывал он и богатства Никанской страны. Говорил про ткани, золото и серебро, огромные каменные города, диковинные напитки и яства. Собственно, это было очень далеко и не очень актуально. Вот то, что мы победили небольшой отряд очень немаленького войска, стоящего в двух неделях пути от нашего острога, было совсем не весело. После не особенно долгих сборов, в апреле, как вскрылась река, мы решили двигаться обратно. Страна Очан осталась за спиной, как и городок, где прошла зима 7158 года от сотворения мира, или 1652 года от Рождества Христова. Как ни считай, а надо дергать отсюда как можно скорее. Наши струги, забитые под завязку добычей, шли вверх по Амуру. Хотелось бы успеть туда, где будет удобнее встретить новых гостей, где есть крепости, замиренные данники, возможность отойти назад. Глава 10. Всё страньше и страньше, или катастрофа у реки Зея Плыли мы уже довольно долго. Близ устья Сунгари тоже взяли изрядный ясак. Пришлось для него даже строить новый корабль-дощаник. Многие хотели еще здесь задержаться. Хабар, как говорится, это наше всё, как Пушкин. Только и сам Хабаров, да и все его ближники, включая меня хорошего, помнили рассказ пленного китайца про то, что разгром для богдойцев – это позор, который они постараются смыть нашей кровью. А войска в ближней крепости аж шесть тысяч. И это не Гуйгударово войско, а регулярная армия. Потому все поползновения были пресечены. Особо бились за то, чтобы задержаться на хлебном месте, Степка Поляков со товарищи. И товарищей этих, которые нам совсем не товарищи, было изрядно. Только они тоже понимали, что Хабаров просто так их не отпустит. Потому ворчали, шептались о чём-то, но подчинились. Грохнуть бы их. Но главный был Ерофей, ему и решать. А вел он себя как-то странно. Например, не стал препятствовать, когда смутьяны постепенно все на трех стругах сосредоточились. – Ты что, Ярко, – не выдержал как-то я, – бунта хочешь? Они же там, почитай, одни смутьяны. – Не пыли, Онуфрий. Сейчас нам ненадежные людишки очень в тягость. Они ведь и в бою ненадежные. А бой будет, как ни крути. Хотят назад плыть? Дозволения им не дам. А останавливать не буду. Станут нашим заслоном от богдойцев. Не знаю, хитро оно или жестоко, но какая-то логика здесь, конечно, была. Будь смутьяны среди наших, иди знай, сколько они еще народу с пути посбивают. Добыча для казака слаще девки. А тут всё понятно: последние три корабля ненадежные. Может, он и прав. Блин, опять у меня капитан Смоллетт включился. Ну всё мне не нравится. Смута – это неправильно. Особенно когда маньчжуры вот-вот нагрянут. Понятно, что все силы от крепости не пойдут. Но нам и тысяч трех за глаза хватит, чтобы юшкой собственной умыться по самые не хочу. Последние дни шли меж высоких скалистых берегов. Не люблю я это место. Шли в основном на веслах. Казалось бы, за день так упашешься, что спать будешь без задних ног. Как бы не так. Опять битвы какие-то, сражения. Опять мой старик, который тут главный дух, показался. И снова в виде огромной кисы. На этот раз встретились мы у ворот какого-то изрядного острога, даже скорее города. Стены высокие, локтей тридцать. Из бревен сложены, но двойные, крепкие. Башни с навершием в виде терема. Раскаты с пушками. Людей много. Казаки вход охраняют. Смотрят, кто вошел, зачем вошел. Мы совсем рядом стоим, я и этот тигр-переросток. Только они нас не видят. – Смотри, человечек. Скоро ты сможешь такой город возвести. Только будь умным и смелым. Не бойся. – Всё хорошо. Я уже совершенно отважный барсучок или суслик. Только чего мне не бояться? Ты расскажи, милый друг. Киса посмотрела сурово, открыла пасть, где моя голова со всем остальным со свистом пролетит, а зубы с изрядный кинжал будут. – Ты сможешь жить так, как решишь правильным. Сможешь остальных на правильный путь вывести. И своих, и чужих. Главное, не спутай, какой путь правилен. – Откуда я это узнаю? – Придет время – узнаешь. Земля наша подскажет. – А если неправильно пойму? – Тогда ты умрешь. И опять ветром задуло. Город смело, как будто картинка на экране сменилась. Зато другие картинки стали одна за другой появляться. Какой-то важный мужик, которому мне очень хочется голову отрубить или, на худой конец, морду разбить. Еще бы понять: за что? То, что гад, по роже видно. Но хотелось бы конкретики. Потом почему-то кузня. Да не просто кузня. Настоящий заводик. Вот и он исчез. А на его месте – поле огромное, пшеницей засеянное. Чистое золото. Самая неожиданная картинка была в конце. Привиделась мне Людка. Только не в джинсиках и свитере, не в своей эльфийской одежде, а в самой местной. Стоит, смотрит так испуганно и подозрительно. Это, интересно, к чему? Не успел я удивиться, как проснулся. И вовремя. Занимался рассвет. Пора была двигаться к нашим острогам. Хрен его знает, может, этот их царек уже следом спешит со своими богдойцами. * * * Москва. Кремль. Потешный дворец. Апрель 7158 года Хотя весна только заявляла свои права, в Потешном дворце было душно, как летом. Но в комнате, где находились двое, ставни окон были закрыты. Горели свечи, слегка рассеивая мрак. Один из собеседников, явно старший и более важный, удобно расположился на стуле с высокой спинкой. Одет он был в иноземный камзол, пальцы украшены многочисленными перстнями. На столе перед важным боярином стоял тонкой работы золотой кубок с вином. Всякий, сведущий в высокой московской политике, узнал бы нелюбимого, но могущественного тестя царя, боярина Илью Даниловича Милославского. Клан, главою которого он был, уже подмял под себя Земский приказ, что ведал пожалованными деревеньками и четями земли, Пушкарский приказ, под которым были мастерские оружейных дел мастеров. На очереди стоял Иноземный приказ. Милославский был жаден до власти, на средства неразборчив. Но за оказанные ему услуги платил щедро. – Видел кто, Димитрий, как ты ко мне шел? – Никто, батюшка, – почти прошептал другой собеседник, устроившийся близ боярина, но на краешке лавки. Звали его Дмитрием Зиновьевым. Был он немногим моложе своего собеседника, но гораздо менее значительным, даже внешне. Не только одет беднее, но и смотрит неуверенно, пальцы мнет, глазки бегают. Пока он лишь дворянин Сибирского приказа. Чин не малый, но и не великий. Увидевший его в покоях Милославского, в недавно построенных для него палатах, досужий соглядатай изрядно удивился бы. Милославские уже несколько лет враждовали с политическим кланом, возглавляемым боярином Борисом Морозовым. Судья же Сибирского приказа Алексей Никитич Трубецкой был ярым сторонником боярина. Но Милославский умел и любил находить людей в чужом стане. Таким и был дворянин Дмитрий Зиновьев. – Это хорошо, – проговорил боярин. – Я слышал, из Сибири опять челобитную прислали. Так? – Так, батюшка. – О чём там? – Францбеков, воевода Ленский, со своим ближником, Ерошкой Хабаровым, бьют челом Великому государю: дескать, нашли они и страну богатства невиданного, и дорогу в Никанское царство. Просят помощи. – Про то я знаю. Про то уже, почитай, неделю весь двор государев шепчется. Ткани предивные, меха, серебро. Знаю я и про то, что государь по наущению Матвеева повелел снарядить пять полков на помощь даурским казакам. Знаю, что ты поедешь вперед тех полков. Так? – Так, батюшка Илья Данилович. – Так вот! Надо мне, чтобы государь передумал. – Как же так? – Тут ничего сложного нет. Ложно писали Димка Францбеков и его людишки. Нет никакой страны богатой. И земель нет. Трубецкой тебе одну грамоту даст: про полки, про дела твои военные. А я – другую: про то, что поручено тебе того Ерофейку Хабарова ведать. Вот и проведаешь. – Да как же, ежели всё там есть? – Так оно всегда как посмотреть. Может, еще в чём его обвинить можно? Дескать, тать он и вор. С собой возьми не меньше сотни стрельцов. Ежели выйдет, того Ерофейку с собой захвати. Понял? – Как скажешь, батюшка. Да только… Зачем оно нужно-то? – Экий ты, – засмеялся боярин. – Что ж тут непонятного? Если богатые земли в Сибири найдем, да с Никанским царством торговлишку наладим, то кто сильнее от того станет? То-то. Твой Трубецкой, а с ним и Борька Матвеев. А ежели мы Смоленск возьмем да Киев с городками? Тогда уж я сильнее стану. Вот и думай. – Что тут думать, батюшка? Всё сделаю как велено. – Ну и ладно. Иди хоронясь. Хотя погодь.