Выход подсказал даурский князь Туранчи, в очередной раз приехав в гости пожрать и попить на халяву. Оказалось, что мои дауры продолжают торговать с богдойцами, водят к ним караваны, даже отдают малую дань, ссылаясь на то, что лоча (русские) всё отобрали. Как говорят, ласковая теля двух маток сосет. Так я же не против. Узнав от изрядно набравшегося князя эту новость, я уже его трезвой ипостаси предложил взять с собой пару специально подготовленных людей из дауров, живших в русских деревнях. В качестве агента пошел уже знакомый Ерден со своим братом. Теперь регулярно, раз в пару месяцев, у меня была свежая информация от богдойцев. У меня же не Иноземный приказ, мне нужно точно знать, что у меня поблизости происходит. И вести оттуда совсем не радовали. В маньчжурскую крепость в подчинение Шарходы была переброшена тысяча бойцов регулярной армии маньчжуров, поступили пушки и порох, пришел отряд наемных корейских стрелков с пусть фитильными, но ружьями. Из переселенных дючеров Шархода формировал вспомогательные войска, которых тоже набралось больше трех тысяч. Старый полководец, чья карьера началась еще при принце Доргоне, без торопливости слаживал силы, строил, теперь уже в глубине территории, новый флот, до которого мне добраться было почти невозможно. Стоило ждать скорого наступления. Еще год – и всё станет серьезно. Следующая новость предполагала, что события еще более ускорятся. В крепость прибыл чиновник из «совета войны», что-то типа современного министерства обороны с еще одной тысячей воинов знаменной армии. Был он молод, но амбициозен и важен. Он потребовал от Шарходы немедленного выступления и наказания лоча, приведения их к покорности. Тот возражал, что ни войско, ни обоз, ни флот не готовы, да и выступать зимой – не самая лучшая затея. Столичный чиновник согласился только с последним соображением. Старый полководец понимал, что огненного принца уже нет, а его племянник, Сын Неба, гораздо охотнее слушает льстецов, нежели полководцев, евнухов, а не воинов. Но бросать в бой не вполне готовое войско он был категорически не готов. Русские показали себя сильными бойцами. Потому и злило опытного князя-наместника (именно этот титул носил Шархода) полное пренебрежение и противником, и просто доводами разума. Еще неприятнее были молодые маньчжуры из столицы, забывшие о воинском искусстве, но прекрасно чувствовавшие себя во дворце Сына Неба, полном интриг и злобы. Даже Ерден поражался поведению этих «военачальников», разъезжающих пьяными по городу, оскорбляющих воинов и орущих ночью грубые песни. По мне, это был бы оптимальный вариант – заманить всю маньчжурскую армию, не готовую к бою, в засаду и перебить ее пушками. Но не всё коту масленица. Последняя весточка была о том, что Шархода всё же дал разрешение на поход. Но только тысяче, которая пришла из Пекина, и тем из дючеров, которые захотят к ней присоединиться. Это значило, что весной стоит ждать гостей. Глава 4. Кумарская битва Ветреный, морозный февраль. Амур и впадающая в него речка Кумара стоят подо льдом. У берега лед много раз взорван поздними оттепелями, громоздится торосами, сверху укрытыми снежными шапками. Прежний даурский городок стоял на острове, там же поставил зимовье Хабаров. Мне было нужно полностью перекрыть ущелье, потому и крепость была перенесена на другой берег. На сопке, которой заканчивался проход, и стоял теперь Кумарский острог-крепость. Поскольку пока на реке мы монополисты, ждать врага стоит здесь. Строили острог уже больше полугода со всем тщанием. На раскатах стояли пять пушек, полностью простреливающих ущелье. До самого недавнего времени здесь находились только два сторожевых десятка, хотя казарма вмещала намного больше. Загодя свозились припасы, топливо, порох, свинец, новые ядра для пушек. Сегодня по амурскому льду в крепость вошел отряд из четырех сотен казаков. С собой они затаскивали еще две пушки. Теперь пушек было семь. В огромных казармах топилась только одна печь, хотя в каждой их было по три. Я, Макар и Трофим заняли небольшую «воеводскую» избу возле складов с припасами. Если казармы были плохо протоплены, то изба промерзла совсем. Попытались протопить. Долго не решались даже снять тулупы и валенки. Было бы, я б еще чего-нибудь на себя натянул. – Может, тоже к казакам пойдем? – не выдержал я, когда и через час не потеплело. От окошек дуло, ставни не могли сдержать порывы ветра с Амура. Гадкий месяц февраль, его какой-то извращенец придумал. Лучше бы достал чернил и заплакал. – Пойдем. Только протопить избу нужно. Где-то же нужно совет держать, – рассудительно заметил Макар. Он был не в настроении, как и всякий раз, когда приходилось уходить из дома. – Ну, что делать-то будем? – проговорил Трофим. Даже в холод лучше чем-нибудь заниматься, чем потихоньку околевать от холода. – Делать, – повторил я. – Думаю, с завтрашнего дня нужно ставить разведчиков по ущелью. Кто их знает, болезных, когда попрутся? – Не, не дело людей морозить. Не пойдут богдойцы по такому морозу, хоть какой-то оттепели дождутся. Давай пока только в башне одного казака поставим. Час постоит, потом меняется. Пусть греется. – Дело, – согласился я. Так и порешили. Изба, наконец, прогрелась. Из своего баула я вытащил окорок и изрядную флягу самогона, именуемого хлебным вином. – Здесь посидим или к людям пойдем? Выходить из тепла на холод не хотелось. – Давай здесь, – полусонно проговорил Трофим – Вечер уже. А утром и службу начнем. По такой метели никто не пойдет. Как же было душевно. Уже навис призрак большой драки. Скоро богдойцы, сильные, дисциплинированные, вооруженные, будут здесь. Будет бой, будет смерть. Но это будет. А пока есть, наконец, прогретая изба, есть крупными кусками нарезанное мясо, разлитая в чарки водка. Есть друзья. Ставший сильным и умелым командиром Макар. Это уже не драчливый парень из Тобольска, а командир. Жалко, что Алешка не с нами. Авось ему и в Илиме хорошо: семья, дети. Хотя Макар и здесь не зевал: уже и пополнение в семье имеется. Трофим, светловолосый, с почти прозрачными, светло-светло-синими глазами, наивными и любопытными в праздник, в застолье, темнеющими в схватке. Он тоже за эти годы стал умелым воином. Семьей, кстати, тоже обзавелся. Как бы мне хотелось, чтобы встречались мы по мирным поводам. Нескоро оно будет. Выпили по первой. Как горячий комок прокатился по горлу, согрел сердце и душу. Закусили мясом. Сейчас бы яблочка моченого. Но и так хорошо. Понятно, что скоро бой, но пока три друга трепались на вечные мужские темы: про баб, про прежние бои, про то, какие мы молодцы. На следующий день началась совсем другая жизнь. Несмотря на мороз, сытые, выспавшиеся и согревшиеся бойцы спокойно отнеслись к необходимости нести охранение, оборудовать посты выше по ущелью, обслужить и проверить пушки. Перед стеной на опасных местах устанавливали надолбы, пристреливали пищали и орудия. Новые орудия простреливали ущелье от края до края. С марта стали выставлять бойцов в секреты, высылать разъезды по ущелью. Враги появились только в конце апреля. В принципе, это тоже было ненормально рано. Или поздновато. Водные прогалины всё множились на реках, идти по льду было уже невозможно. Дороги по суше еще даже близко не просохли. Темный весенний снег оставался то тут, то там; тонкая корочка льда, утром стягивающая грязь, днем превращалась в месиво. По этой негостеприимной местности, растянувшись больше чем на версту, ползла богдойская армия. Конные еще как-то справлялись с продвижением вперед. У пеших это получалось гораздо хуже. Совсем плохо это выходило у обоза, тащившего кроме того пушки. Увидев из секрета на вершине горы, над ущельем, плохо сделанные, но бронзовые пушки, я почувствовал прилив жадности. Эх, как хорошо было бы их захватить. Какие фальконеты можно было бы наделать для кораблей. Пока же армия противника втягивалась в ущелье. Маньчжуры выделялись. У них, несмотря на распутицу, были заметны строй и дисциплина. Союзные дючеры гораздо больше напоминали разбойничью ватагу, возвращающуюся после неудачного промысла. Я махнул рукой, снимая секреты. Мы оттянулись в крепость. Пушки зарядили половинным зарядом и обычными ядрами: совсем не нужно раскрывать все козыри разом. У меня еще проблема Шарходы. Кроме того, сильно хотелось бы обоз прикарманить. Значит, пускай ребята начинают нас осаждать и штурмовать. Уже совсем скоро. Группа молодых воинов в даже издали заметных дорогих доспехах наконец выехала в устье ущелья и непонимающим взглядом уставилась на возникшую перед ними крепость, перекрывающую путь в Приамурье, которое уже должно было трястись от страха перед грозными посланцами империи. Облом. Один из маньчжуров обернулся к выползающей из-за поворота змее армии. Конная часть стала скапливаться перед крепостью. Мы стояли на стенах возле уже заряженных пушек, надолбы протянулись поперек ущелья. За ними был раскидан «чеснок», совсем не от вампиров. Так в то время назывались небольшие металлические ежи, сплавленные таким образом, что острый шип в любом положении торчал вверх. Казаки первой линии стояли с заряженными пищалями. Вторая линия тоже была готова подать заряженное ружье. Всё серьезно. Но удивление и даже обида врагов была такая детская и искренняя, что казаки стали сначала посмеиваться, а потом и хохотать в голос. В самом деле, шли люди в карательную экспедицию, никому не мешали. А тут какая-то не предусмотренная планом мироздания крепость. Причем не даурский острог, а вполне сильное фортификационное сооружение, только что без бастионов. Всадники заполнили всё пространство перед крепостью. Ну, как перед крепостью, шагов за тысячу. Интересно, они стены штурмовать тоже поскачут? Вот это будет гибель легкой кавалерии. Нет, всё-таки не всё так плохо у господина военного чиновника. Он просто не собирался отправлять на приступ маньчжуров. Вперед выдвинулись дючеры. Доскакав до надолбов, они спешились, принялись их разбирать. Это было уже наглостью. Трофим скомандовал, раздался первый залп. За ним сразу последовал второй. Расстояние от надолбов до стены было не больше двух сотен шагов – для пищали не расстояние. Не все пули попали в цели. Но даже тех, что попали, хватило, чтобы свести наступательный порыв противника к нулю. Дючеры бросились назад, но крики маньчжуров быстро остановили и обернули беглецов. Нет, какие упорные ребята, и послушные, кстати. Но это временно. Я скомандовал пушкарям. Даже половинный картуз и картечный заряд сделали свое дело. Противники опять кинулись назад, к своим. На этом бой кончился. У так и не опрокинутых и не разбитых надолбов остались лежать человек тридцать богдойцев, точнее, их союзников. По полю метались брошенные кони, которых их хозяева безуспешно звали издалека. Маньчжуры стали обустраивать лагерь. Ориентируясь на известную им дальность наших пушек, лагерь строили на противоположной стороне ущелья. Вполне профессионально строили. Не римляне, конечно. Но если бы мне нужно было его штурмовать, да без артиллерии, людей положил бы много. Но штурмовать было нужно им, а не наоборот. Ну, концерт по заявкам приамурских казаков завершен. Публика может расходиться. Люди и правда стали потихоньку спускаться со стен. На стене осталось полсотни стрелков и три пушкаря. Позже их сменит другая полусотня. Я тоже остался посмотреть на лагерь маньчжуров. Судя по суете, они всё же будут нас штурмовать. Ну, добро пожаловать! Смеркалось. Солнце уже закатилось. Показались звезды. Постепенно лагерь маньчжуров утихал. Я уже собирался спускаться со своего наблюдательного поста, когда вдруг обратил внимание, что от лагеря потянулись в нашу сторону какие-то люди. Звездная ночь позволяла легко увидеть движение, хотя и не разобрать, кто именно движется. Что это у нас? Я подошел к пушкарю. – Видишь? – спросил я, указывая на движущуюся массу. – Идет кто-то, – неуверенно ответил тот. – А давай им подсветим. – Как, Кузнец? Ты скажи, что делать. – А ты ядро, чиненное маслом, возьми да в них пальни. Вот и подсветим. Засыпали картуз пороха, вставили пыж, ядро с маслом внутри положили фитилем к пороху, еще один пыж. Готово. То же и со второй пушкой. Тем временем темная масса почти до надолбов добралась. Пальнули. Потом еще раз пальнули. Ядра ударились о землю, растеклись огнем. Попасть особо не попали, где уж тут в темноте. Стреляли в белый свет как в копеечку. Но подсветили знатно. Наши южные партнеры натужно тащили свои маломощные пушки к стенам крепости, видимо собираясь завтра начать обстрел. Будучи обнаруженными, заметались. Наши, услышав выстрелы, тоже всполошились. Теперь и на стенах было людно. Я приказал дать еще пару выстрелов зажигательными. Теперь было видно, куда стрелять. Попали, паники у маньчжуров прибавилось. Побежали обратно, поволокли пушки. Нет, всё же дурной командир – это нечто. А судя по всему, мой оппонент вполне подходил под эту характеристику. Теперь важно, чтобы они не ушли. Вдруг у того от страха взыграет активность, и он просто уйдет. С позиции маньчжуров вполне рациональное решение. Здесь не вышло – ударят в другом месте, в другое время, когда я ожидать не буду. Только меня этот вариант не устраивает. Потому, когда большая часть людей разошлась спать, а сторожа остались бдить, мы с Макаром и с двумя десятками казаков оттащили по хребту две пушки за позиции противника, перекрывая отход. В темноте стараясь не особенно греметь железками и деревяшками, соорудили заслоны перед пушками. Хорошо, что от лагеря не видно, да и от дороги не сразу. А ущелье здесь сужается, отлично простреливается. Десяток оставили сторожить, а сами вернулись назад. Даже поспать успели до утра. Утром чуть свет сработал маньчжурский, или всё-таки богдойский, как наши говорят, будильник. Враги всё же успели за ночь подтащить пушки поближе. Наши проспали. Плохо, надо будет потом втык сделать. Так и Страшный суд проспят. Одно счастье: пушки оказались совсем маломощными. Наверное, из этих пушек палили еще отряды империи Мин, свергая власть монголов. Небольшие каменные ядра до стен долетали. Даже порой щепки отбивали от огромных бревен, из которых стены были сложены, но на том эффект и заканчивался. Мы вывалили на стены, встали к бойницам. Не все, часть осталась в резерве. Пока богдойцы, пусть будет так, развлекаются, нам жилы рвать ни к чему. Пару каленых ядер через стену смогли перебросить: видимо, была у противника пара гаубиц. Даже небольшой пожар разгорелся у казармы, но его быстро залили, землей засыпали. Наконец, израсходовав впустую драгоценный порох, который я уже считал своим, богдойцы пошли на общий штурм. Я же до того отрядил полсотни добрых стрелков с лучшими ружьями и ручными бомбами по хребту к пушкам в засаде. Богдойцев было много. Думаю, тысячи три. И вся эта громада поперла к стенам. Поперла очень разно. Четко различались знаменные, то есть регулярные части, и союзники. Регулярные части шли по какому-то плану: впереди шли те, кто должен был быстро разобрать наши деревянные укрепления. Союзники-дючеры просто валили толпой перед знаменными. По ним и разрядили первые выстрелы новыми разрывными снарядами с полым ядром, забитым картечью. Эффект был замечательный. То есть для нас он был замечательным, а для дючеров – совсем наоборот. Десятки тел были разорваны, покалечены. Еще больше было тех, кого оглушил грохот взрыва, кто, зажав уши руками, бросал свои копья и падал на землю или стремглав бросался назад. До надолбов вполне добивали уже и пищали. Но пока враги не дошли и до них. Прошло немало времени, пока богдойцы смогли успокоить своих младших братьев и вновь направить их в нашу сторону. Тем временем пушки перезарядили, но стрелять я пока не велел. Оставим это на закуску. Зато пищали, как только враги приблизились к деревянным сооружениям, сбитым крест-накрест (их и называют надолбами), стали собирать свою жатву. Дючеры падали, но кресты разбивали. Постепенно, ценой не одного десятка бойцов противника, наши деревянные бойцы были уничтожены. Тогда в атаку ринулись знаменные. Они бежали слаженно. Часть из них шла сзади, поддерживая атаку из своих пищалей. Некоторые пули долетали и до нас, не очень кучно, но неприятно. Взвились стрелы, тоже довольно неприятная штука. Хоть кирасы и шлемы снижали риск, но семь казаков уже получили кто царапину, а кто и серьезное ранение. Их оттащили вниз. Надо будет потом медицинскую службу организовать. Ну, это потом. Трофим, командовавший стрелками, крикнул, чтобы береглись и попусту не высовывались. Казаки схоронились за бойницами, но смотрели зорко, а пищали держали заряженными. Только от того, что надолбы разломали, богдойцам легче не стало. Всё пространство от надолбов до стен густо покрыл железный «чеснок». Идти быстро или строем не получалось совсем. Враги кололи ноги, порой пропарывая их едва ли не на вершок. Вопли раздавались со всех сторон. Тут-то наши и разрядили пищали. А потом сразу еще, и еще. Грохнули картечью пушки. С расстояния в две-три сотни шагов необходимости в ядрах с картечью просто не было. Я приказал пушкарям зарядить ядрами с зажигательной смесью из древесных масел. Коктейля Молотова у нас не нашлось, но это тоже работало. Выстрелили. По полю разлились огненные пятна, расплываясь по лужам, охватывая пожухшую прошлогоднюю траву. Для медленно бредущих в нашу сторону по полю «чеснока» противников оно оказалось очень страшно. Мало того, что то и дело в ноги им впиваются металлические ежи, а сверху стреляют из ружей проклятые лоча, раня и убивая, так еще и само поле всё больше превращается в огненный ад. Богдойцы поползли обратно. Выскользнув из «чесночного» поля, кинулись частью в лагерь, а частью на выход из ущелья. Тут их и встретила наша засада. Ударили картечью пушки, били не половинным, а полным зарядом, буквально сметая ряды богдойцев. Пока пушку перезаряжали, пищали выпускали заряды один за другим. Не так быстро, как в регулярных частях Европы тех лет, и уж тем более не как «огневые линии» Фридриха Великого, но вполне скорострельно. За минуту выпускали пять-шесть пуль. А когда таких пищалей двадцать в узком ущелье, то получается и вовсе огненный вал. Тем более что пушки быстро перезарядили и дали еще один залп картечью. И без того деморализованный противник довольно быстро побежал обратно в крепость, что и требовалось. Штурм кончился ничем. Противник потерял едва ли не полтысячи бойцов, наши потери ограничивались двумя погибшими и полутора десятками раненых. Тем не менее соотношение по численности оставалось не особенно радующим. Их больше двух тысяч, нас – едва четыре сотни. Во всяком случае, на штурм богдойского лагеря я их не брошу. Слишком много казацких жизней придется положить. Если в начале моих приключений эти ребята мне были безразличны, а некоторые их обычаи были и просто дики, то сейчас это уже не просто добрые знакомые – это моя главная семья. Да и сама идея «моего» Приамурья для меня была пустой выдумкой вроде задания в квесте. Настоящая цель была другой – выжить, вернуться. Теперь иначе. Теперь это мечта и главное чаяние – мое свободное Приамурье, моя страна Беловодье, где, как было сказано, так вольно дышит человек. Не стану я моими братьями жертвовать. Подождем. Началось сидение. Богдойцы засели в своем лагере, почти не высовываясь из него. Мы расположились в крепости. Казалось бы, идет равная игра – кто кого пересидит. Но это было не совсем так. Или совсем не так. Запасов в крепости было на год сидения, если не шиковать. Или на полгода, если жить в стиле «ни в чем себе не отказывай». Враги же шли не на войну, а в карательную экспедицию, не собираясь сражаться долго. Да и предполагалось, что войну будет кормить война, добыча. О том, что хлеба и прочих припасов у меня достаточно, Якутск не знал. Я долго над этим работал. Пусть воевода-батюшка считает, что у него есть рычаги, чтобы на меня давить. Богдойцы же не знать об этом не могли. И торговцы их были, да и шпионы, наверное, были. Вот и надеялись, скорее всего, на наш хлебушек. Да и сена для своих лошадок они навряд ли везли много. Во всяком случае, в обозе я этого не увидел. Но случился облом. Чтоб подчеркнуть неравенство нашего положения, я велел кашеварам готовить едва ли не на виду у богдойцев, чтобы запах на их лагерь шел.