Я же понимаю, что ее не интересуют мои дела. Может быть, интересуют, конечно. Но она, как и я, понимает, что мне слишком долго рассказывать незнакомому человеку о том, как у меня дела. Слишком издалека придется начинать повествование. – Сегодня меня порадовало мое подсознание, – сказала Инга, – Всю ночь какая-то ерунда снилась. Типа сравнивала Самсунг с айфоном. У Самсунга выходило, что камера лучше и дисплей. Вообще-то я сны очччень редко запоминаю. А тут запомнила. Это мне знак: то, что я все время думаю о Роберте и о ситуации, – исключительно дело моей «силы» мысли. А подсознание мое давно уже занято другим… – Конечно, – обрадовалась я, – конечно, надо думать уже о сегодняшнем дне! У тебя все еще впереди, Инга! Все будет хорошо, вот посмотришь! – …И еще его подлость была в том, что он ни разу не сказал мне: Инга, тебе надо кем-то становиться здесь, тебе надо что-то делать. Ему было удобно то, что я – содержанка. Мне, правда, это тоже было удобно. В этом моя ошибка. Но я должна, должна была понять, что ему удобно то, что я – содержанка. И насторожиться! Взбивать сметану. Но он не сказал. Подлый, подлый… Я принимала его подлость за заботу. Это так хорошо, когда о тебе кто-то заботится. – Да, – эхом отозвалась я. …Я это очень хорошо понимала. Я бы сейчас тоже хотела, чтобы обо мне кто-то заботился. Но – некому. Антон… О нем даже думать не хотелось. А ведь когда-то была и радость в нашей с ним жизни…. – Я вернулась в социум через двадцать лет, – говорила Инга скорее себе, чем мне, – в нем теперь очень много фальшивых людей… Спасибо тебе, Ольга. Ты – человек. Ты все это слушаешь. И даже сочувствуешь мне. – Когда ты вернешься в Москву, мы будем дружить. – Да, – эхом отозвалась Инга. – Инга, надо написать заявление в полицию. Чтобы тебя признали потерпевшей, чтобы злодей ответил за все! – Злодеи господствуют на свете, – сказала Инга мрачно. – Так надо с этим бороться! – Я не буду. У меня нет сил. – Но ты только напиши заявление, а бороться будут правоохранительные органы! – А, ты об этом… Нет, я не буду писать никаких заявлений. – Почему? – Мне не до этого. Знаешь ли ты, как тяжело пережить предательство? И возможно ли вообще его пережить?.. …Котенок опять сидел на книжной полке, спасаясь неизвестно от кого. – Антон, – снова попыталась я наладить отношения. Но безуспешно. Антон молча собрался и ушел. Я вдруг почувствовала себя абсолютно беспомощной. Можно даже сказать, беспомощность моя встала передо мной во весь свой исполинский рост и злобно, скалясь, смотрела на меня. Глазами Антона. Недоброжелательными глазами Антона. Но надо все же как-то функционировать. И я набрала секретный Иркин телефон. На этот раз он отозвался. – Как дела? – безвольно спросила я. – Все хорошо. Операция прошла успешно. – Я рада. – Почему это никак не отражается в твоем голосе? – Леонида убили сегодня ночью. – Кого? – Леонида. В районе Курского вокзала. Что он там мог делать? – Где? – Что он там мог делать? – Он должен был следить за Красавиным. Красавин все время в бильярдной на Марксистской торчит. Но Марксистская далеко от Курского… Или Славик должен был следить за Красавиным? А Леонид должен был следить за тем, кто звонил Марго в день убийства. Я уже запуталась. – Так распутайся, черт тебя побери! – Я не могу сейчас, я вся перевязанная, – заплакала Ирка. – Хорошо. Я это выясню. Давай, приходи в себя. Я у Славика спрошу. – Откуда ты узнала? Ну, что Леонида убили? – Я ездила опознавать его труп. Позвонила утром, а трубку взял полицейский. Его же надо похоронить, Леонида. У него родственники есть? – Жена бывшая. – Понятно. Ирка плакала. – Не плачь, – сказала я, – похороны всегда не вовремя. И смерть. Я выпила кофе и спустила с книжной полки несчастного безымянного котенка. Мотька тут же закружилась вокруг него, радостно поскуливая. Я поймала себя на том, что смотрю на них и улыбаюсь. У меня тут человека убили (и уже не одного), а я улыбаюсь. Вот так и меня убьют, а окружающие люди будут продолжать улыбаться. Я живо представила себя лежащей в виде раскинувшего руки трупа. И Антона, Ирку и Кику, склонившихся надо мной и улыбающихся. «В конце концов, – подумала я, – все когда-нибудь кончается. Эта история кончится тоже. Должна кончиться!» Когда позвонил Костя, я уже знала, что он мне скажет. Вчера я переслала Косте фото Тимофея. – Где нашли? – только и спросила я. – В лесополосе. Недалеко от Шереметьева. Без документов. Опознали по приметам. Был задушен. – Значит, встречали прямо в аэропорту. Когда? – Вчера. Не связывалась бы ты… Вчера. А позавчера я начала искать Тимофея и поехала в его квартиру. Да «после» – не значит «вследствие». Конечно, конечно… – Поздно, Костя, я уже связалась, – сказала я уныло, но бодро добавила: – однако надеюсь на твою помощь. Кроме тебя мне некому помочь, ты же знаешь. – Камера в подъезде в тот день не работала. – Было бы странно, если бы работала. А камеры вокруг? Есть же еще какие-то камеры? – Наверняка есть, но послушай… – Костя, сегодня ночью убили Леонида Барабаша, сотрудника сыскного агентства Ирины Осокиной. Костя, в этом деле уже три трупа. Четыре, если считать смерть алкоголика Закопяты. Как-то долго чухаются наши правоохранительные органы, ты не находишь? Причина смерти Маргариты Никандровой? – Отравление. – Что? – Отравление. – Костя, пожалуйста, выясни про камеры вокруг. Своими ногами Никандрова пришла в квартиру? Выясни, если ты мне друг! И вообще, когда кого-то убивают – первым делом подозревают мужа. Или жену. А не Ирку какую-то Осокину. – До связи, – обиженно сказал Костя и отключился. Вчера еще мы долго сидели с Василием, и он тоже отговаривал меня заниматься этим расследованием. Хорошо им всем меня отговаривать. В их устах это звучит очень просто: не занимайся этим, не влезай. Но к реальности все этим увещевания не имеют никакого отношения. Надеюсь, мужики это поняли. А может, и нет. Но я постаралась все же донести до них мысль: поздно не влезать, невозможно не влезать. Даже уже и опасно выйти из игры. Если выйду – злоумышленники еще чего доброго решат, что я до чего-то докопалась. И устранят меня, как опасного свидетеля. А я не докопалась! Вообще ничего не понимаю! Так зачем же меня устранять? Абсолютно бесполезное это занятие – устранять меня, пребывающую в полном неведении. Василий выяснил, что по первому своему делу Синицын отбывал наказание вместе с Борей Крахмалом. – Но тебе это ни о чем не говорит. Боря Крахмал тоже уже откинулся, вернулся в Москву. – …И? – Вряд ли не у дел, – сказал Василий, – но если они взяли твоего Синицына в свою компанию – дело у твоей Осокиной – не очень хорошее. Тухлое даже, можно сказать, дело. Я труп имею в виду. Не отмоется. – А я верю в правосудие! – возвестила я. – И в справедливость! Василий печально посмотрел на меня и погладил по голове. Мне надо было ехать по пятому адресу. Но я не поехала! Я решила встретиться со Славиком, прижать его к стенке и выпытать у него все подробности. А именно: за кем они с Леонидом следили в последнее время. Не чахнуть же в невеселых мыслях дома? Поехала на метро. Вспоминала вчерашний разговор с Василием и все больше и больше понимала, что он прав. Впрочем, это было несложно. На фоне моей тотальной неправоты и легкомысленного влезания в эту запутанную ситуацию – прав был бы даже ребенок, внявший советам родителей не совать два пальца в розетку с током.