Но поздно уже переживать. В конце концов, я ни за кем не слежу. Я просто предупреждаю людей об опасности. И все. Главное – остановиться на этом! А тут еще Антон! Со своей неуместной ревностью! С его какой-то жесткой недоброжелательностью по отношению ко мне. Разве я этого заслуживаю? Хотя, если, конечно, посмотреть на мое поведение со стороны… Но Антон ведь не со стороны. А ведет себя, как чужой человек. Может быть, рассказать все же ему правду? Открыть глаза на действительность? Я даже прокрутила в уме свой спич. Но как-то все нелепо выходило, как-то глупо и надуманно. К тому же нельзя раскрывать местонахождение Ирки – теперь я полностью осознала, что ей грозит реальная опасность. И чем меньше людей знает, где Осокина находится, – тем лучше. Метро – в отличие от городских магистралей – было пустынно в этот час. Наверное, поэтому мне бросился в глаза этот парень в неприметной черной куртке. Он шел за мной, как привязанный. Я специально поменяла два поезда – в обоих вагонах рядом со мной оказывался этот парень. Мне стало не по себе. Злодеи уже стали убивать. Причем уже давно стали убивать: труп Маргариты Никандровой – тому свидетель. Возникла мысль о муже Маргариты. А вдруг – это он убил свою жену? С людьми же случается – не зря первым делом мужей подозревают. Если, предположим, убьют меня – будут подозревать Антона. Найдется ли человек, который ему посочувствует в этот непростой момент его жизни?.. Меня ведь уже не будет рядом. Боже! Какая чертовщина лезет мне в голову! И вообще, хватит думать о муже Марго! Я не буду так глубоко влезать в это дело! Пусть убийства расследуют компетентные органы! А я, я даже не детектив! Я только подруга детектива. И все. Я вышла на первой попавшейся станции, долго плутала по улицам. Парня в черной куртке вроде больше не видела. Но на встречу со Славиком, конечно, опоздала. Мне надо было сказать Славику о Леониде. И я сказала. Славик уже знал. Я не стала спрашивать – откуда. – Ты знаешь, почему Леонид оказался ночью возле Курского вокзала? – Он сменил меня. Мы дежурили возле дома, где жил человек, который звонил Маргарите Никандровой в день убийства. – Что за человек? – Мы даже не были уверены, что это нужный нам человек. Но на него зарегистрирован номер, с которого Маргарите звонили за час до убийства. Кто еще мог звонить Марго в тот день? Даже у меня два телефона. А у женщины, которая ищет личного счастья из-под живого мужа, их вообще может быть несколько. Телефонов в смысле. – Вы что-то узнали про него? Кто он? – У соседей поспрашивали. Проследили за ним вчера до работы. Сотрудник банка. Ничего особенного. – Видимо, все-таки особенный. Почему именно Леонид пошел следить за ним? – Я сменился вечером. Поехал спать, – с вызовом сказал Славик. Спать – так спать. – Как же ты теперь будешь один? Славик молчал. Я поколебалась немного. Но все же решилась: – Рассказывай, за кем еще следили? Славик тоже поколебался немного, глядя мне в глаза оценивающе. Но все же отчитался: – Красавин успел прописать на Остоженке двоих. Их выписали, конечно, тут же, как только квартира вернулась законному владельцу. Но личности имеются. Установлены. – Как вы их нашли? – Телефон был зарегистрирован на одного из них. Второго установили путем визуального наблюдения за первым. – Почему мне адвокат Наталья об этом не сказала? – Наверное, тоже не хотела, чтобы ты так глубоко в это влезала. – Подробно рассказывай. Славик рассказывал, а я ругала себя за то, что не могу остановиться в познании подробностей этой истории. Первые люди за такое любопытство и были изгнаны из рая. А ведь честно предупреждали: не надо яблоко жрать. Я слушала Славика и просто чувствовала на губах вкус того самого райского яблока, которое обернулось адом. А я ведь давала себе слово, что не дам меня втянуть по уши в эту историю. Но после убийства Леонида все мои жалкие потуги остаться в стороне уже не имели никакого смысла. Просто не получится остаться в стороне. – Есть их фотографии? – спросила я. Славик нашел фото в своем телефоне. Фото, снятые во время слежки, были крайне нечеткие. Но были и фото с паспортов. С ними тоже дело обстояло не айс. Если уж Ирка смогла улечься в клинику по моему паспорту… Вообще, фото на паспорте – это отдельный жанр изобразительного искусства. Если нужно представить себе, каким человек не может быть – никогда, ни при каких обстоятельствах, – сними его на паспорт. Во-первых, там у всех вид глупый, во-вторых, напряженный и совершенно непохожий. Ожил мой телефон. Экстрасенс пробивается сквозь эфир и мироздание. Вот совершенно не хочется вступать с сенсом в вербальный контакт. Отправила эсэмэс: «Не могу сейчас разговаривать. Как дела?» Славик заглядывается на мой дисплей. Прямо шею вывернул. Видимо, тоже прочел ответ: «Я провел обряд воссоздания силы. По древнейшим канонам. Дела ваши должны пойти в гору. Пошли?» «Да!» – не хотелось расстраивать человека, все же он старался. Сенс разразился множеством жизнеутверждающих смайликов. Я молчала, думая о том, что только что услышала от Славика. Славик тоже напряженно что-то обдумывал. Впрочем, о чем может думать человек, у которого только что убили если не друга – то коллегу? – Славик, вы следили за мужем Маргариты? Уже после того, как ее убили? – Нет. – Почему? – Не было указаний. – Ладно, – сказала я, – ты, Славик, иди. Я уже сама доберусь. Едва я добралась до дома, даже не успела раздеться, как раздался звонок в дверь. Я могла бы, конечно, сделать вид, что меня нет дома. Но не сделала я такого вида. На пороге стояли двое. И почему-то сразу было заметно, что они – при исполнении. Было в них некое спокойствие, граничащее со скукой привычной рутины. – Ольга Алексеевна Звонарева? Проедемте с нами. Необходимо, чтобы вы дали показания. – Я арестована? – Нет, что вы, но проедемте. Не забудьте взять с собой паспорт. – Паспорт? А у меня его украли. Я как раз собиралась ехать в полицию подавать заявление. Служивые переглянулись. – Пожалуй, – сказала я, – я позвоню адвокату. И набрала Наташу. Обрисовала ей ситуацию. Служивые назвали ей адрес, по которому меня сейчас повезут. Ехали мы по пробкам долго. Я не задавала вопросов. Зачем? Все равно на них мне никто не ответил бы. Старалась думать о хорошем. О том, например, как мы с Антоном поедем следующим летом на море. Но хорошее это разбивалось о плохое. Как я поеду куда-нибудь с Антоном, когда он едва переносит меня, а я его? Разве это будет радостно – ехать куда-нибудь нам вдвоем? Тогда я начала думать просто о море. Поеду одна, буду плескаться, валяться на солнце. Оно будет отражаться бликами в воде. Я буду смотреть на воду – она успокаивает. Я буду греться на солнце – оно будет ласковым. Ситуация вообще-то была ужасная: меня везут на допрос. Если бы мне кто-нибудь когда-нибудь сказал, что так будет, – я содрогнулась бы. Но странным образом оказавшись внутри этой ужасной ситуации, я не испытывала ничего особенного. Ну, допрос – так допрос. Как сам собою разумеющийся факт моей жизни. Моей сегодняшней жизни. Которая, конечно, еще не кончилась, но продолжает нестись под откос. Моя безрадостная жизнь. И мне даже было не жалко себя. Потому что все, что происходило со мной, – было за дело и поделом. А ведь меня предупреждали умные люди! Наталья приехала почти сразу. Не успела я зайти в кабинет и осмотреться, как ворвалась Наташа и ласковым голосов попросила назвать ей причину моего привода в следственный комитет. – В рамках уголовного дела, – заявил ей следователь. Он был строгий, этот Евгений Степанович Ромашов, как он представился. Вряд ли в миру – душа компании. Уж слишком правильный и четкий. На таких друзья надеются, но смеются шуткам других. – Я могу переговорить наедине со своей доверительницей? Мы вышли в коридор. – Что ты натворила? – строго спросила Наталья. – Честное слово – ничего. – Следственный комитет занимается убийствами. – Убили сотрудника Иры Осокиной Леонида. Я опознавала труп. – Убили при тебе? – Нет. Я позвонила по телефону Леонида, а там – следователь. Сказал: подъезжайте. Я и подъехала… – Понятно. Никаких своих догадок не излагай! Слышишь, никаких. Если не знаешь – так и говори: я не знаю. Поняла? Я кивнула. Вполне уверенно. Потому что я, действительно, ничего не знала. – Пошли. Допрос начался. Я подписалась под тем, что предупреждена и не буду давать ложных показаний, а если буду – меня постигнет кара.