План Бацарова и Польки понравился, кажется, одной только Еве. Остальные отказались даже пробовать. – Да ерунда это, – басил, потирая глаза, Русик. Он спал после обеда дольше всех, и его решили разбудить, что Русика совсем не обрадовало. – Как это – мы во сне? Да еще и в коллективном? Так не бывает. – И не отдавали они девочку ни в какой детдом, – вторила ему Елена Борисовна. – Я слышала, девочка умерла у них. Больная была. – Вы, ребятки, просто фэнтези насмотрелись, – махал рукой Мишка Кузнецов. – Не верю я в эту чушь. Я материалист. – Я тоже материалист, – сказал ему Бацаров, явно сдерживаясь, чтобы не сорваться. – Но я, в отличие от некоторых, хорошо понимаю, что в мире могут быть вещи, о которых человек пока не знает. – И какой же это детдом? – зевнул Русик. – Я же взрослый, не могли меня в детдом поместить. Это клиника какая-нибудь экспериментальная. Не может быть в детдоме так паршиво. Я слышал, там и кормят прилично, и подарки дарят. – Это же не реальный детдом, – терпеливо возразил Бацаров. – Это детдом, который себе представляют тетя Галя и Таня. Как обстоят дела в настоящих детдомах, я не знаю, я там не был никогда. – Ну не знаешь, так и нечего, – наставительно прогудел Русик. – Я думаю, над нами просто опыты ставят, – сказал Мишка. – Типа кто выживет и все такое. – А ты, значит, научную фантастику любишь, да? – язвительно бросила ему Полька. – Вы хоть заметили, что это место что-то о нас знает? – это Бацаров. – Вспомните, что мы чувствовали, когда сюда попали. Сразу всплыли все наши страхи. Ева, видимо, боится гусениц – они ей и привиделись. Вы, Елена Борисовна, боитесь за свое сердце – и тут, на пороге этого места, оно у вас заболело. – Хочешь сказать, я боюсь, когда стреляют? – вспылил Русик. – Да я в армии отслужил! – Это нормально – чего-то бояться, – опять Бацаров. – Миша боится утонуть, верно, Миша? – Я маленький в речке чуть не захлебнулся, – мрачно сказал Мишка Кузнецов. – Боюсь, конечно. – Вот! Полину погрузили в темноту, потому что она, видимо, не любит, чтобы было темно. А я, – Бацаров покраснел и опустил ресницы. – Я всегда думал: вдруг я оглохну, как Бетховен? Вот у меня и отняли звуки, чтобы напугать как следует. – Я ж говорю – опыты ставят, – с умным видом заметил Мишка. – Ну давайте хоть попробуем! – умоляюще протянула Ева. – Да не буду я с этой чокнутой разговаривать, – заявила Елена Борисовна. – Не буду, и все. Она подошла к кровати и погладила кого-то по голове. – Доченька, – позвала она. – Доченька моя дорогая. Ужин, как и обед, прошел в полном молчании – белые тетки бесшумно скользили вокруг стола, бесшумно кивали и бесшумно портили аппетит. Аппетита, впрочем, у Польки и без них не было никакого: она терпеть не могла рыбу, да еще и с костями, а на тарелках сбоку от бледного плевочка картофельного пюре как раз лежали серые пахнущие тиной куски, нашпигованные проклятущими костями. Белые тетки отказывались отпускать Польку, пока та не обсосет каждую мелкую косточку, так что из столовой она вышла последней. Бацарову не дали ее подождать. После ужина Елена Борисовна, охая, опустилась на кровать, заявив, что у нее «опять сердце». Ева подсела к Польке с Бацаровым и, затаив дыхание, слушала, как они обсуждают предстоящую ночь. А Русик с Мишкой уединились на широком подоконнике и вполголоса гудели о чем-то своем, время от времени бросая свирепые взгляды на Бацарова и Польку. Отдельные слова Полька все же слышала – «детишки», «сказочки», «в игрушки бы играть» и «как самые умные». И это Польке почему-то совсем не нравилось. Еще меньше ей понравилось, когда Русик внезапно вскочил с подоконника, сел на ничейную кровать и объявил, что знает, как отсюда выбраться. – Вы, ребятки, может, и правы, – кивнул он в сторону Бацарова с Полькой. – Мы во сне, так? Допустим, во сне. А в чьем? Этих двух баб? Ну и замечательно. Это ж реальные бабы, так, не белые тетки? Значит, с ними можно справиться, так? – Допустим, – неохотно сказал Бацаров. – Но не уверен. А что? – А то, – торжествующе бросил с подоконника Мишка Кузнецов. –То, что если Зазубриных того, как это… – Обезвредить, – подсказал Русик. – Вот, обезвредить! То сон сразу закончится и мы выйдем на волю. Ева перевела влюбленный взгляд с Бацарова на Русика, потом на Мишку. – А точно же, – прошептала она. – Так, я не поняла, – донеслось с кровати, где возлежала Елена Борисовна. – Вы что делать-то с ними собрались? – Ну что, – приосанился Русик. – По законам военного времени. Мы тут как бы на войне все, так? Нас в плену держат, нет? – Знаете, – громко сказал Бацаров, ни глядя ни на кого. – Мне, конечно, всегда было интересно, куда деваются герои снов, если сновидец во сне умирает. Может, куда-нибудь переселяются, а может, просто исчезают. Растворяются в пустоте. Мне и сейчас интересно, но проверять свои соображения на собственном опыте я бы не хотел. – Исчезают? – презрительно переспросил Русик и хохотнул басом. – Куда исчезают? Ну вот он я – куда я могу исчезнуть? Ты, мелкий, опять сам себя перемудрил, я тебе скажу. – Никого я не буду обезвреживать, – замотала Елена Борисовна своей осветленной головой. – Мне первого раза вот так хватило, по самое горло. Бесполезно это. Еще хуже сделают. Продлят там чего-нибудь… как это… бюллетень. А так, может, и выпустят когда. Не век же нас тут держать, продукты тратить. Русик медленно повернулся к ней. – Вы, – прогудел он, – правда полагаете, что вас куда-то там выпустят? Вот эти белые, которых ничто не берет? Ну вы, простите, и… – Кто? – Елена Борисовна села в постели. – Ну, говори, сынок, кто? Дура старая, да? Вы, молодые, зато больно умные. Какой-такой тут вам чужой сон? Мы и еду настоящую едим, и постели нам перестилают по-настоящему, а вы – сон. Это клиника такая, вот что я вам скажу. Да! Со специально подготовленным медперсоналом. А вам только такой персонал и нужен, буйным. Ишь, обезвреживать они собрались. На себя-то посмотрите, психи! – И вы, значит, псих, да? – хитро прищурился Мишка Кузнецов. – Раз тут лежите, в этой клинике? – А я давно всем говорила, у меня нервы, – с достоинством ответила Елена Борисовна и снова улеглась. – Говорила, не доводите меня. А они что? И вот чем кончилось. Ничего, ничего, подлечат – как новая буду. И вы меня в свои бредовые фантазии не впутывайте. – Я тебя предупреждал, – повернулся к Мишке Русик. – Я говорил, что с этими каши не сваришь. Одна валяется, то у нее сердце, то у нее нервы, да еще и клинику какую-то себе вообразила. Другой философствует. Третья… – он свысока глянул на Польку, сидевшую с открытым ртом возле Бацарова. – А, ладно. Без сопливых управимся. – Не надо, – тихо попросила Полька. – Пожалуйста. Неужели вам их не жалко? – Мне, например, себя жалко, – бросил Мишка Кузнецов. – Не знаю, как вам. – Знаете, – сказал бледный, как простыня, Бацаров, комкая длинными пальцами краешек одеяла. – Я вас очень прошу, давайте с этим повременим. То есть с крайними мерами. Мы с Полиной сегодня попробуем осуществить наш первоначальный план. Если ничего не выйдет, то… то обсудим, что делать дальше, хорошо? – В игрушечки, значит, хотим сначала поиграться, – кивнул Русик. – «Первоначальный», чтоб его. «Обсудим», блин. Умные слова каждый дурак может заучить, а как дело делать… – Нет, может, вам здесь нравится, я не понял? – спросил со своего подоконника Мишка. – Ну и сидите тут до старости, а меня, между прочим, родители давно потеряли. Мать, наверное, с ума вообще сходит. Я домой хочу. – И я хочу домой, – жалобно протянула Ева. – Дайте нам сначала попробовать, – это снова Бацаров. – А там посмотрим. Никто ему ничего не ответил. Она гладила и гладила кого-то по голове. И тут этот кто-то поднял голову. Это была не ее дочка. Когда выключили свет, все разошлись по своим кроватям и затихли. Полька была уверена, что никому и в голову не придет спать, но довольно скоро услышала прерывистое похрапывание Елены Борисовны, а чуть позже и нежный посвист Евы. К ужасу своему она поняла, что и ее и саму начинает клонить в сон. Ну что я за чучело все-таки, подумала Полька с досадой. Надо дождаться тетю Галю и попробовать отсюда выбраться, а я вот-вот отключусь. Место, что ли, здесь такое засыпательное? Может, в этом чужом сне в столовых на ужин подают сонную еду? Полька ущипнула себя за руку, потом еще раз. Села в кровати, чтоб уж точно не задремать, и начала повторять про себя, как считалку: «Я хочу попасть домой. Я хочу попасть домой. Я хочу попасть домой». И вдруг увидела прямо перед собой маму. – Полька, – позвала мама, и в голосе у нее была невыносимая тоска. – Полька. Доченька моя дорогая. Полька. Полина! Тут Польку словно ударили током, и она проснулась. – Полина! – громко шептал ей прямо на ухо Бацаров. – Не спи, просыпайся! Она пришла! Полька вскочила с кровати и в мерцающем свете ночника увидела тетю Галю. – Доченька моя дорогая, – говорила печально и нежно тетя Галя, наклонившись над чьей-то постелью и поглаживая чью-то голову. – Доченька моя. – Давай, – негромко сказал Польке Бацаров. – Давай! – заорал Русик. И тот, кого гладила по голове тетя Галя, вскочил с постели и замахнулся на тетю Галю каким-то темным предметом. Молоток, сверкнуло у Польки в голове. Это мой молоток. Я сама его сюда и принесла.