Тут-то Бацаров на нее и посмотрел. То есть уставилась на Польку вся беседка, и уставилась довольно-таки ошарашенно, но Бацаров – он взмахнул своими невероятными ресницами, отчего, кажется, даже ветер поднялся, и посмотрел на Польку так, будто она начала, например, плеваться. Или прыгать на одной ножке. Типа – уж от кого другого, но от тебя, Голикова, я этого не ждал. Полька почувствовала, что лицо у нее горит. Встать и уйти, подумала она, вот что нужно сделать сейчас. Сами они маньяки с маньячками, подумала она. Но встать и уйти Полька не успела, потому что увидела тетю Галю. Тетя Галя Зазубрина приближалась к беседке со стороны Бацарова и ласково улыбалась. Был на ней, несмотря на жару, какой-то балахонистый плащ того нечисто-коричневого цвета, каким становится пластилин, если кусочки разных цветов слепить в один комок и долго разминать пальцами. И был у этого плаща капюшон, надвинутый прямо на тети Галины брови. И такой хэллоуинский вид придавал ей этот капюшон, что Полька, глядя на медленно приближающуюся тетю Галю, почти поверила сразу во все три фантастические версии, которые только что обсуждались в беседке. Если бы тетя Галя могла каким-то образом подслушать, что о ней говорили замочники, и пожелала бы нарядиться в ту страшную ведьму из их фантазий, она не могла бы выбрать лучшего костюма, подумала Полька. Ключникова тоже увидела тетю Галю, и ключниковское лицо тут же застыло, как будто превратилось в камень. А вот остальные были застигнуты ее появлением врасплох, и лица у них при звуках тети Галиного голоса перекосило так, что будь здоров. – Вот они, деточки мои дорогие, сидят, – заговорила тетя Галя своим скрипучим голосом. – Сидят, как птички на жердочке. Все, лето, да? Кончились уроки, да? В школу-то теперь нескоро? У Солуяновой щеки поползли вниз, как жидкое тесто. Муравей закрыла ладошкой нижнюю половину лица и зажмурилась. Пашка Тры выпучил глаза, вытянул шею вперед, а губы у него растянулись так, будто Пашка только что сообщил миру, как его фамилия, да так и застыл на звуке «ы». Беда разинул рот во всю ширь, словно собираясь тетю Галю проглотить. А у Бацарова вид был скорее несчастный, чем испуганный. Несчастный и почему-то виноватый. – Отдыхаете, деточки мои дорогие? – скрипела тетя Галя. Вот идиотская все-таки у некоторых привычка, подумала Полька, – задавать вопросы, на которые ответ очевиден. «Отдыхаете?» Нет, блин, алгебру учим. – А я чего хочу сказать, – тетя Галя махнула рукой куда-то вверх и вбок. – Гроза ведь будет. Парит-то как, а? Вот сейчас и ливанет, туча-то – вон она. Вы уж посидите-посидите, да и домой идите, а не то намокнете. Болеть-то летом ох как не хочется небось. Солуянова жалко пискнула что-то вроде «мы еще немножко». – Вот-вот, – закивала тетя Галя своей капюшонной головой. – Я-то на рынок собралась, надену-ка, думаю, плащ, а то туча-то – вон она. Парит-то как. Сейчас и ливанет. – Спасибо, – тихо сказал Бацаров, глядя прямо на тетю Галю. – Мы постараемся не попасть под дождь. – Ох ты ж! – весело скрипнула тетя Галя, уставившись на Бацарова. – И Дениска здесь! И ты тут, да? Отдыхаешь? А большой-то какой вырос, батюшки вы мои! А красавец-то! Ох, девки бедные, ночами-то спать не будут! Мамка-то как поживает, ничего? Тут уже открыла рот даже окаменевшая Ключникова. – Спасибо, хорошо, – нежно краснея, ответил Бацаров и опустил глаза, как девчонка. – Ну дай хоть обниму тебя, что ли, – и тетя Галя, шелестя плащом, пошла на Бацарова и крепко взяла его в охапку. И долго, невыносимо долго держала его так, а Бацаров сидел тряпичной куклой, уронив руки вдоль тела, и молчал, и все молчали. А потом тетя Галя наконец его отпустила и, глядя куда-то вбок, невнятно проскрипела свое «деточки мои дорогие» и, шаркая, пошла прочь. У Польки зазвенело в ушах. Сквозь этот звон она едва слышала, как оживает вся кодла замочников, как забрасывает Бацарова недоверчивыми репликами. Это же сюр какой-то, думала Полька. Тетя Галя и Бацаров. Тетя Галя знакома с мамой Бацарова и спрашивает, как та поживает. Мама Бацарова, появляясь в школе, сияла и сверкала всеми своими сумочками и шарфиками, выстукивая по школьному немудрящему ламинату своими копытцами-каблуками с таким видом, будто идет по размокшей от дождя глинистой дороге, стараясь не запачкаться. Мама Бацарова была вся как лакированная и разговаривала с учителями как добрая королева с недалекими подданными – нежно и снисходительно. И вдруг – тетя Галя. Ничего так знакомство! И еще что-то казалось Польке ужасно странным в прощании тети Гали, но что – она никак не могла сообразить. – Ты, значит, с нашей ведьмой на короткой ноге, а нам сообщить забыл! – почти орала тем временем Муравей, тряся коротеньким указательным пальцем перед самым носом скорбного Бацарова. – Это, значит, мы тут версии обсуждаем, гадаем на кофейной гуще, а ты раз с ней знаком, то что-то про нее такое знаешь, да? И слушаешь нас, и молчишь, да? – Допустим, знаком, и что? – ровным голосом отвечал Бацаров. – Вы тут все с ней знакомы. Она к вам подошла предупредить, что дождь будет, еще не зная, что я тут с вами сижу. – Ты-то совсем-совсем с ней знаком! – надрывалась Муравей. – Ты если что-то знаешь, то лучше сразу скажи, – угрожающе заявил Тры, и Беда тут же быстро-быстро закивал. – Про куда люди пропадают и вообще. – Ничего я об этом не знаю, – сказал Бацаров. Полька даже испугалась за него, такой он был бледный. – Я сам не меньше вас хочу разобраться, в чем дело, потому что… – Ну, говори, почему? – завопила Муравей. – Тебе-то что, не у тебя брат исчез! Солуянова молча гладила ее по голове, глядя на Базарова как на злостного обидчика всех муравьев на свете. – Так, тихо, – сказала Ключникова, и все тут же замолчали. – Денис… Бледный Бацаров поднял голову. – Давай так. Если тебе что-то известно про эти исчезновения, ты уж, будь добр, расскажи. А то как-то не очень красиво получается. Бацаров помотал в полной тишине головой. Потом сказал: – Об исчезновениях ничего сообщить не могу. О тете Гале, конечно, мог бы кое-что рассказать, если очень надо. Но это, во-первых, очень личное, а во-вторых, едва ли может пролить свет на происходящее. Я вообще не уверен, что тетя Галя в чем-то виновата, если честно. – «Прольет свет!» – тоненько проблеял Тры, явно передразнивая Бацарова. – «Не могу сообщить»! «Не виновата»! Ты заодно с ней, что ли, я не понял? Бацаров, белый, как кафель, молча дернул плечами. Полька вдруг поняла, что дрожит. Изощренные фантазии замочников, игры с преследованиями – это, конечно, прикольно, но здесь, кажется, никто вовсе не прикалывается. Никто не играет в страх. Все боятся по-настоящему. То-то они все на нее, Польку, вытаращились, когда она ляпнула про научную фантастику! Пришла девочка позабавиться, а тут взаправду жуть в копеечку. Инопланетяне, маньяки, полеты на швабре. А ей смешно, ага. А звон в Полькиных ушах постепенно утихал, сменяясь легким шуршанием. – Вот, собственно, и дождь, – заключила Ключникова. – О котором нас так заботливо предупредили. Знаете что, давайте-ка по домам. Если правда будет ливень, нас в беседке намочит будь здоров, стен-то нет, одна крыша. А вечером, – она пристально посмотрела на Бацарова, – вечером можно опять собраться и продолжить разговор. Если есть желание, конечно. Так замочники один за одним и утекли в начинающийся дождик, а Полька осталась. Ее никто не окликнул, не позвал. Она сидела на скамейке, дрожала – не то от страшных историй, просочившихся в реальность, не то от наползающего холода, не то от дождевых капель, бьющих по ней сбоку, словно струи из маленьких водяных пистолетиков. И тут кто-то накинул ей на плечи что-то теплое и мягкое, и этим кем-то, конечно же, был Бацаров. – Руки в рукава просунь, – сказал Бацаров сурово. Полька, не удивляясь, просунула руки в рукава большой кофты. – И вот это еще надень, – сунул ей Бацаров прохладный темный сверток. Полька развернула сверток, и сверток превратился в плащ-палатку. – А ты? – спросила она. – А у меня куртка непромокаемая есть, – заверил ее Бацаров, роясь в рюкзаке. – Ты что, на десятерых, что ли, экипирован? – хмыкнула Полька, ныряя в плащ. «Это я вместо спасибо, – подумала она. – Что я за чучело все-таки». – А ты как думала, – раздраженно ответил Бацаров, резкими движениями надевая черную куртку. – Я же золотой мальчик, не знала? Вся семья бдит, чтобы меня не сразил насморк. Если синоптики предрекают дождь, меня снаряжают как на Марс. Я без набитого рюкзака из дома бы не вышел, бабушка бы просто легла на пороге, как лежачий полицейский. У меня и платки носовые есть, и капли в нос, и антигистаминные. Тебе не надо случайно? Полька помолчала. – Знаешь что, – сказала она. – Это не так плохо. Смотри – все вышли в футболках и, чуть дождь, разбежались, а ты был готов к такой погоде. Это же хорошо, что о тебе так заботятся. – Еще бы не хорошо, – буркнул Бацаров из-под курткиного капюшона. – Большое счастье – иметь такую семью, как у меня. На руках носят, музыке учат. Вероятно, я все это заслужил. – А что, нет? – глупо спросила Полька. – А что, да? – Бацаров зачем-то снял капюшон и яростно уставился на Польку. – Я – да, а Таня Зазубрина, например, нет? Почему у нее не так? Она что, хуже? Очень уж волнует его эта Таня, подумала Полька, и от этой мысли по спине и плечам у нее заползали очень неприятные мурашки. Это, значит, он из-за нее тут, в этой беседке. Типа вдруг мимо пройдет. Или нет? – Ну ты же талантливый, – сказала она, стараясь не дрожать из-за мурашек. – Я помню, как ты играл на школьном концерте. Если бы я не видела, что это ты за роялем, подумала бы, что это настоящий музыкант играет. «А он, значит, не настоящий. Он, значит, поддельный. Что я несу, скажите пожалуйста, а?» – Офигеть какой комплимент, – криво улыбнулся Бацаров. – Ну хорошо, допустим, у меня есть какие-то там способности. Я с ними родился. Мама уверяет, я еще говорить не умел, а в ноты уже попадал. И что, это моя заслуга, что ли? Мне за это любящую семью, а… а кому-то еще – такую, которой… которая… Опять он об этой Тане, подумала Полька. Мне-то с какой стати об этом рассказывать. Сидит тут, понимаешь. Кофты раздает. А сам! А впрочем, конечно, подумала Полька. Я-то чем могу его заинтересовать? Я же неинтересная. Полька и Полька. Маленькая. Без талантов. В той же музыкалке еле год вытерпела. Веснушки. Волосы не уложишь. И несу еще какую-то чушь вечно. – Ты все-таки замерзла, – сказал Бацаров. – Дрожишь. Дать куртку? – Тогда ты замерзнешь, – возразила Полька. И все-таки не вытерпела: – А ты как-то очень жалеешь эту Таню, да? Бацаров ничего не сказал. Он опять надел капюшон и молчал, молчал, молчал, и когда Полька уже решила, что Бацаров закрыл тему, то вдруг услышала из-под его капюшона: – Она же моя сестра. * * * Двоюродной сестрой приходилась Бацарову Таня Зазубрина. А тетя Галя – настоящей тетей. Когда-то маленькая тетя Галя и маленькая мама Бацарова жили в одной квартире, и даже в одной комнате. У них были общие куклы, одинаковые пижамки, одинаковые фарфоровые кружечки с волком и зайцем из «Ну, погоди!». Маленькая мама Бацарова была старше своей сестрички всего на год; иногда они дружили, иногда дрались – в общем, как почти все сестры. А потом началось. Одна сестра приносит домой грамоты и пятерки, другая – тройки и замечания в дневнике. Одна поет как суперзвезда, другая скрипит как дверь. Одна поступает на юридический, другая и школу-то еле заканчивает. За одной ухаживают хорошие мальчики, за другой – то какие-то небритые оболтусы, то вообще взрослые дядьки. Одна идет после вуза в аспирантуру, выходит замуж за своего научного руководителя и производит на свет отличного, замечательного, прямо-таки расчудесного мальчика, любимца обеих бабушек и обоих дедушек, всеобщее счастье и свет в окошке. Другая меняет работы как перчатки, замуж не выходит ни за кого, но зато ко всеобщему ужасу рожает дочку. К Таниному рождению родители мамы Бацарова и тети Гали купили тете Гале квартиру. Купили с условием, что на наследство она не претендует. Тетя Галя не возражала. Поначалу сестры общались, ходили друг к другу в гости, вместе гуляли с детьми. Но потом родители папы Бацарова – бабушка и дедушка Дениса – как-то внезапно не полюбили тетю Галю. И это бы ничего, мало ли кто кого не любит. Но эта нелюбовь оказалась заразной. Сначала она перекинулась на папу Бацарова, а потом и на маму. Когда маленький Денис спрашивал, почему его больше не водят в гости к маленькой Тане, ему не отвечали ничего. А когда Денис настолько вырос, чтобы самому обо всем догадаться, было уже поздно. Не то Таня обиделась на него, не то просто забыла, как здорово они когда-то вместе играли, не то произошло что-то еще, но только, встречая Дениса в школе, она изо всех сил старалась его побольнее толкнуть, а встречая на улице, кидалась тем, что попадется под руку. И только тетя Галя не обижалась и по-прежнему была Денису доброй тетей Галей. В гости, правда, не звала. Денис перестал скучать по сестре и вместо этого стал просить у мамы и папы, чтобы они родили ему сестренку. Он все время представлял, как мама приходит забрать его из музыкальной школы, но не одна, а с коляской. А в коляске лежит крошечная улыбчивая девочка, вся в кружевах. Однако сестренки у Дениса все не появлялось.