Камилла только смеется в ответ. – Да ну! Ты же шутишь, да? Но Мими, что за мрачное лицо? – Она подходит и ерошит мне волосы, расцеловывает в щеки, и я улавливаю аромат «Мисс Диор». Она отходит назад и внимательно смотрит на меня. – Подожди. Es-tu sérieux?[55] Какого хрена, Мими? Ты думаешь, я могу просто отменить это сейчас, в 8:30? – Теперь она пристально смотрит, вглядывается – будто впервые видит меня. – Что с тобой не так? Что происходит? – Rien, – говорю я. Ничего. – Все в порядке. Я просто пошутила. Я… э-э-э, на самом деле, с нетерпением жду этого. Но она продолжает буравить меня взглядом, и я знаю, она, вероятно догадалась, что это неправда. – Я просто плохо спала прошлой ночью, – вместо этого заявляю я. – Послушай, я… Мне нужно пойти и собраться. – Руки дрожат, я прячу их за спиной. Мне срочно хочется закончить этот разговор. – Мне нужно надеть костюм. Слава богу, это ее отвлекает. – Я говорила тебе, что оденусь как жительница деревни из «Солнцестояния»?[56] Я откопала это потрясающее винтажное крестьянское платье на блошином рынке «Ле Пуцес»… и собираюсь залить его искусственной кровью – это будет суперкруто, non?[57] – Да, – говорю я. – Голос звучит так сдавленно, будто кто-то вцепился мне в горло. – Суперкруто! Я прислушиваюсь к гостям, идущим через двор, к возгласам и крикам. Мне хочется спрятаться здесь. Но это бессмысленно. Это только еще больше убедит Камиллу в том, что со мной что-то не так, а я больше не потерплю никаких допросов. У меня нет другого выбора, кроме как пойти туда и напиться до беспамятства. Я пытаюсь нарисовать черную паутину на щеке, чтобы Камилла не могла сказать, что я не приложила никаких усилий, но мои руки так сильно дрожат, что я с трудом ровно держу подводку. Поэтому я размазываю ее по щекам, будто я плакала черными слезами, сажей. Я отшатываюсь от своего отражения. Вышло довольно пугающе: теперь я выгляжу так же, как чувствую себя. КОНСЬЕРЖКА Будка У меня не получилось. Она поймала меня. Это совсем не в моем духе – действовать так неаккуратно. Что ж. Мне просто придется наблюдать, ждать и попробовать еще раз, когда выпадет такая возможность. Звонок на воротах звенит и звенит. Каждый раз я медлю. Это моя маленькая власть. Если захочу, я могу отказать им во въезде. Выгнать гостей с вечеринки было бы легко. Разумеется, я этого не делаю. Вместо этого из своей будки я наблюдаю, как они в своих костюмах выбегают во двор. Молодые, красивые; даже те, кто не очень красив, все равно облагорожены своей молодостью. У них вся жизнь впереди. Громкий возглас – один парень прыгает на спину другому. Их действия обнажают правду: на самом деле, они дети, несмотря на их взрослые тела. Моей дочери было столько же лет, сколько им, когда она приехала в Париж. Может, она была даже моложе. Верится с трудом, но она казалась такой взрослой, такой сосредоточенной по сравнению с этими юношами. Но вот что делает с тобой бедность: она укорачивает твое детство. И укрепляет твои амбиции. Я говорил о ней с Бенджамином Дэниелсом. В разгар сентябрьской жары он постучал в дверь моего домика. Когда я осторожно ответила, он сунул мне картонную коробку. Сбоку был изображен электрический вентилятор. – Я не понимаю, месье. Он улыбнулся мне. У него была такая очаровательная улыбка. – Un cadeau. Подарок для вас. Я уставилась на него и попыталась отказаться. – Non, Monsieur, это слишком щедро. Я не могу это принять. Вы уже подарили мне радио… – Ах, – сказал он, – но это же досталось мне бесплатно! Два по цене одного в bricolage[58] – я купил один вентилятор для квартиры, и второй мне дали в подарок. Честно говоря, мне не нужен был второй. И, к тому же у вас здесь довольно душно, – добавил он, кивнув на мой домик. – Хотите, я вам его установлю? В мой домик никто не заходит. Никто никогда не был внутри. На мгновение я засомневалась. Но внутри было так жарко: я не открываю окна, чтобы быть в тишине, но воздух так накаляется, что кажется, будто я сижу в духовке. Поэтому я открыла дверь и впустила его. Он показал мне различные режимы вентилятора, помог расположить его так, чтобы я могла сидеть в потоке воздуха, наблюдая за происходящим через ставни. Я видела, как он озирается по сторонам. Рассматривает мой крошечный столик, раскладную кровать, шторку, скрывающую ванную. Я силилась побороть стыд; по крайней мере, я знала, что все выглядит аккуратно. А потом, уже уходя, он спросил о фотографиях на стене. – Какой красивый ребенок. А это кто? – Это моя дочь, Monsieur – Нотка материнской гордости; столько лет я этого не чувствовала. – Когда она была маленькой. А здесь, когда она уже постарше. – Это все она? – Да. Он был прав. Она была таким красивым ребенком: столько людей в нашем старом городе, на нашей родине, останавливали меня на улице, чтобы сообщить об этом. И иногда – потому что так принято в нашей культуре – люди старались не сглазить, предупреждали, чтобы я была осторожна: она была слишком красива, это принесет только несчастье, если я не буду осмотрительна. Если бы я не была такой гордячкой, если бы спрятала ее подальше. А как ее зовут? – Элира. – И она приехала в Париж? – Да. – И она все еще живет здесь? – Нет. Уже нет. Но я приехала за ней сюда; и осталась после того, как она ушла. – Она наверняка… кто – актриса? Модель? С такой внешностью… – Она хорошо танцевала, – ответила я. Не могла устоять. Внезапно, заметив его интерес, я захотела поговорить о ней. Столько времени миновало с той поры, как я в последний раз говорила о своей семье. – Именно поэтому она и приехала в Париж. Я вспомнила телефонный звонок, раз в месяц. Ни письма по электронной почте, ни сообщения. Неделями я ждала телефонного звонка, который прерывался звуковым сигналом, сообщающим, что у нее заканчиваются монеты. – Я нашла место, мама. Могу там танцевать. Они будут платить мне хорошие деньги. – А ты уверена насчет места? Там безопасно? Она рассмеялась. – Да, мама. Оно в хорошем районе. Ты бы видела магазины поблизости! Туда ходят модные люди, богатые люди. * * * Я вижу, как один из завсегдатаев вечеринки, пошатываясь, подходит к ближайшей клумбе, только что засаженной растениями, и справляет нужду прямо на землю. Узнав об этом, мадам Менье пришла бы в ужас, хотя я подозреваю, что у нее сейчас есть куда более неотложные дела. И, надо признать, мысль о том, что ее драгоценная клумба пропитана мочой, доставила мне что-то вроде удовольствия. Но сейчас не то время. В данный момент меня больше беспокоит вторжение в этот дом. Эти люди не должны быть здесь. Не после всего того, что случилось. ДЖЕСС Я расхаживаю по квартире. Открыла окна, чтобы впустить свежий воздух. Вдалеке слышится слабый вой полицейских сирен – видимо, Париж – это город, который воюет сам с собой. Но в остальном здесь до жути тихо. Я слышу скрип половиц под ногами, даже шорох сухих листьев во дворе. Но внезапно тишину рассекает крик. Я замираю, каждый мускул напряжен. Крик доносится откуда-то снаружи… К нему присоединяется другой голос, двор наполняется разрозненными воплями. Открыв ставни, я вижу, как все эти дети вваливаются через парадные ворота, несутся по брусчатке в дом – с криками и смехом, с выпивкой в руках. Очевидно, там намечается какая-то вечеринка. Кто, черт возьми, устраивает ее? Я смотрю на остроконечные шляпы, мантии, тыквы, которые они несут под мышками, и тут до меня доходит. Сегодня Хэллоуин. Верится с трудом, но время идет, и помимо загадочной квартиры и исчезновения Бена существует реальный мир. Окажись я в Брайтоне, вырядилась бы сейчас в «секси-киску» и подавала бы «Ягер бомбы»[59] парням из Лондона. Не так уж много времени прошло с того момента, как я оставила эту жизнь, всего двадцать четыре часа. Но мне кажется, это было так давно. Один парень останавливается и мочится на одну из клумб, а его друзья, гогоча, пялятся на него. Я захлопываю ставни, в надежде, что это поможет немного заглушить гул. Стало потише, но я все еще слышу вопли. Внезапно мне приходит одна мысль. Есть небольшая вероятность, что кто-то из собравшихся на вечеринку может знать Бена; в конце концов он пару месяцев здесь жил. А может, у меня получится узнать больше об этой семье: о Менье. Честно говоря, все лучше, чем выжидать здесь в неведении. Костюма у меня нет, но я смастерю что-то из подручных средств. Креативности у меня хоть отбавляй. Кот с любопытством наблюдает, как я стягиваю простыню с кровати. Проделываю в ней ножом несколько отверстий для глаз, а затем надеваю эту штуку на голову. Иду в ванную, чтобы посмотреться в зеркало, стараясь не запутаться в краях простыни. На призы я не претендую, но теперь у меня есть наряд и маскировка, и, откровенно говоря, это намного лучше, чем гребаный костюм секси-кошечки, самый банальный сучий наряд на Хэллоуин. Я открываю дверь и прислушиваюсь. Детки явно спускаются в подвал. Я крадусь вниз по винтовой лестнице, следуя за музыкой и голосами вниз, в cave. Грохот басов нарастает, становится все громче и громче, и вот я уже чувствую вибрацию в черепе. НИК Второй этаж Я наблюдаю из окна, как подростки бегут во двор. Я чуть не поцеловал ее сегодня вечером, там, на террасе. Этот момент… то, что было между нами. Казалось, все остальное не имеет смысла. Господи. Если бы свет не погас и не вывел меня из транса, я бы это сделал. И где бы я сейчас был?