Лия засмеялась. – А вы близки с родителями? – спросил он. – Да вроде. Когда я была моложе, они много работали и путешествовали. А теперь я по командировкам мотаюсь. Но мы стараемся держать связь. Габриэль только кивнул, с трудом представляя, как можно обойтись без постоянного общения и встреч с родными. Пришлось себе напомнить, что это тоже не его дело. – В конверте больше ничего не осталось? – спросил он, уводя разговор подальше от личных тем. – Еще две фотографии. Лия вручила ему маленький снимок, явно любительский, а не постановочный, как остальные. Такие делались по выходным, в непринужденной обстановке, и на этом была та же самая светловолосая девушка, сидящая верхом без седла, со смехом обратив лицо к солнцу и щурясь от яркого света. На обороте виднелась выцветшая надпись чернилами: «Zawsze będę pamiętał». «Zawsze będę pamiętał»? – заглянув ему через плечо, прочитала Лия. – Это по-польски? – Да, – ответил Габриэль. – Только, боюсь, по-польски я ни бельмеса. – Он достал телефон, чтобы перевести. – Тут говорится: «Не забуду никогда». – Интересно, кто ее снимал? – размышляла Лия. – Наверное, какой-нибудь поляк. – Он поднял голову. – А другая? – Вот. Голос Лии звучал странно. Она держала в руке черно-белый снимок большой усадьбы, какие можно было встретить по всей Европе от Манчестера до Мюнхена. На заднем плане никаких приметных ориентиров, по которым можно определить местонахождение, и никаких надписей на обороте. С одной стороны снимок потрепан и помят, но основное изображение не пострадало. И в нем чувствовалось что-то явно знакомое. – Тот же дом, что и на картине, верно? – ахнула Лия. – Милбрук. Ваше родовое поместье. – Да, – растерянно согласился Габриэль. Они уставились друг на друга. – Офигеть! – наконец сказала Лия. – Не то слово, – согласился Габриэль. – Сестра вашего дедушки не погибла в Варшаве в 1939 году. – Похоже, так. – На фотографиях действительно она. – Несомненно. – Она была здесь, в этой квартире. С моей бабушкой. – Да. У Габриэля вдруг возникло столько мыслей и вопросов, что он совершенно запутался. Они продолжали смотреть друг на друга. – Значит, ваш дед обнаружил какие-то свидетельства, что она не погибла в Польше? Что-то же подвигло его на поиски? – Не знаю. – А вдруг она что-то знала о тех картинах в тайнике? – Не знаю. – Может, они с моей бабушкой во время войны вместе прятали людей? – Не знаю, – заладил Габриэль как заевшая пластинка. Лия хмыкнула, разглядывая танцовщиц Дега на стене и словно ожидая, что они заговорят и откроют свои тайны. – Уж не знаю, чем ваша двоюродная бабушка могла заниматься в Париже после тридцать девятого года, но МИД и переводы явно ни при чем. – Точно, – едва слышно согласился Габриэль. – Я тоже так считаю. Он как-то слишком бережно положил фотографию Милбрука поверх других. – Скорее всего, она была разведчицей. Глава 10 Софи ХЭМПШИР, АНГЛИЯ, 4 марта 1943 года Софи проснулась от удара по голове. Не настолько сильного, чтобы нанести травму, но достаточного, чтобы оглушить, пока ее выволакивали из постели. Жмурясь от яркого света, залившего комнату, она попыталась прийти в себя. – Шевелись! – рявкнул кто-то по-немецки. Она пошатнулась, стоя босиком на ледяном полу. Грубые руки больно схватили ее за плечи и толкнули вперед. Софи попыталась рассмотреть тех, кто ее держал, но тут же заработала оплеуху. – Не оглядываться! – рявкнул один из налетчиков. Софи поволокли из спальни в коридор, а потом вниз по лестнице и втолкнули в пустую мрачную комнату с единственным стулом посередине и едва теплящейся лампочкой без абажура на потолке. Усадив на стул, эти двое заломили ей руки за спину, связали веревкой и ушли, не проронив больше ни слова. Софи глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться и унять бешено колотящееся сердце. Плохо, конечно, что ее застали врасплох, но сейчас надо сосредоточиться на имеющихся возможностях. Что можно увидеть, услышать, почуять, ощупать. Что может пригодиться. Холод пробирал до костей, а от тонкой сорочки толку было мало. Кроме тусклого пятна света, в котором она сидела, вокруг царила непроглядная тьма. Сквозь запах сырости и плесени откуда-то поблизости тянуло табачным дымом и вонью немытого тела. Из темноты чуть дальше послышался чей-то кашель. Значит, здесь еще как минимум двое неизвестных, которых никак не разглядеть. Софи как бы невзначай поерзала на шатком стуле, и он застонал и заскрипел на все лады. В позвоночник врезались тонкие перекладины спинки. Опасаясь, что за ней наблюдают, она незаметно проверила на прочность путы на запястьях. Ага, могли бы связать и покрепче. Стоило стиснуть кулаки, и узел начал понемногу поддаваться. Да, слабоват. – Как вас зовут? – прозвучал резкий вопрос из темноты. – Софи Бофор, – ответила она, уставясь прямо перед собой. – Что вы делаете в Париже? – Мой муж торгует косметикой. У него своя фирма. Я ему помогаю. Узел на запястьях еще немного ослаб. – Косметикой? – раздался чей-то смех. – Во время треклятой войны? Вранье. – Я не вру. Все документы в порядке, можете сами проверить. Софи ахнула от внезапного удара по лицу и только потом поняла, что ее окатили ледяной водой из ведра. – Вы шпионка, – продолжал голос. – Колесите по всей Франции, разнюхиваете. – Я н-не шпионка. У м-моих родных н-небольшая фирма в Марселе. Досталась мужу по наследству после смерти моего отца. Мы производим пудру и губную помаду. Испуг от ледяной воды начал отпускать, но дрожь все не унималась. – Хотим торговать здесь, в Париже. – Кому, черт возьми, нужны эта пудра и помада? – У нас покупают жены немецких офицеров. Иногда француженки. Ухватив пальцами веревку, Софи выпростала одну руку.