– Месье, все дело в выгоде. У нас очень ходовой товар, а в Париже можно продать подороже. В светлом пятне появился человек в унылой серой форме с петлицами штурмбаннфюрера СС, с грубыми чертами, бездушным тяжелым взглядом темных глаз и жестким выражением лица. Цокая коваными сапогами по каменному полу, он придвинул к Софи небольшой столик. Несмотря на все старания, ее передернуло от отвращения. – Мадам Бофор, вы знаете, как у нас поступают со шпионами? – спросил эсэсовец. Софи через силу отвела взгляд и снова уставилась прямо перед собой. – Я не шпионка. Я помогаю мужу. – Не верю. Да какой от вас может быть толк? – Я снимаю наших клиенток для рекламных объявлений и продвижения товара. Фотографии среди моих документов. Посмотрите сами. – Да видел я эти фотографии. Фюрер терпеть не может косметику на женщинах, и я понимаю почему. Слишком много развелось крашеных распутниц, изображающих незнамо кого. А на доброй половине тех снимков вы сами. – Я тоже иногда демонстрирую нашу косметику. – Вы демонстрируете косметику? – фыркнул он, потянулся к разложенным на столике инструментам в кожаном чехле и достал щипцы. – Боюсь, с этим вам придется завязать. На беззубых манекенщиц нынче спрос невелик. Сейчас вы расскажете, какую информацию собираете, на кого работаете и где их найти, потому что если не хватит ваших милых зубок, можем заняться ноготками. Софи высвободила вторую руку и намотала на них концы веревки, соорудив импровизированную удавку, потом ухватилась за перекладины в спинке стула. – Мне вам нечего сказать, месье. Я ничего не скрываю, и врать мне незачем. – Значит, продолжаете упрямиться. Человек повертел в руках тускло блестящие в полумраке щипцы и уставился на Софи. На этот раз отводить взгляд она не стала. – Я говорю правду. Она даже не пыталась побороть нарастающий страх, просто наблюдала, словно за назойливой букашкой, выползающей на свет. Оказалось, ее пугает вовсе не ожидание физической боли, а собственная ярость и ненависть к этому надменному ублюдку в серой форме, которая может помешать выполнению поставленной задачи. Она боялась провалить проверку. Она вскинула голову, безжалостно подавляя собственные эмоции. Сейчас не время и не место на них отвлекаться. Гестаповец со зловещим видом приблизился на шаг, потом еще. – А ведь вы можете облегчить свою участь, – заметил он. – Избежать стольких мучений. Потом запрокинул ей голову, упершись ладонью в лоб, и занес руку со щипцами. Наконец дождавшись этого момента, Софи вскочила, застав неприятеля врасплох, крутнулась волчком и изо всех сил врезала ему зажатым в руках стулом, который с грохотом разлетелся по всей комнате десятками обломков. Вскрикнув от боли и неожиданности, офицер отшатнулся, но Софи уже метнулась ему за спину и, пока он приходил в себя, накинула на шею веревку. Враг захрипел, скользя коваными сапогами по сырому полу, и попытался пальцами оттянуть сдавившую горло веревку. Ростом он был невысок, и Софи воспользовалась преимуществом, затянув удавку с такой силой, что ее концы врезались в ладони. – Боже милостивый! Остановитесь, вы его убьете! В неожиданно ярком свете, залившем комнату, показался длинный стол у стены, за которым сидели трое инструкторов Софи и какой-то незнакомец, вскочивший с места. Софи ослабила хватку, и человек в немецкой форме, кашляя и задыхаясь, поплелся прочь. – Какого черта… что на вас нашло? Незнакомец, багровея лицом, склонился над столом. Софи размотала веревку с рук и бросила на пол. – А что, надо было стулом? – Простите? Она подобрала обломок перекладины и осмотрела острый зазубренный конец. – Меня плохо связали и дали три вида оружия, – нахмурилась она. – Веревку, стул и целый арсенал инструментов на том столике. Я выбрала веревку, чтобы побыстрее разделаться и поменьше наследить. Двое инструкторов за столом переглянулись. – Занятие проводилось совсем с другой целью! – рявкнул краснолицый. – Всего лишь оценить ваше самообладание во время допроса. Он обернулся к сидящим рядом инструкторам и пронзил их гневным взглядом. – Мы вас предупреждали, – пожал плечами тот, что сидел в середине. Мучитель Софи в гестаповской форме уже стоял во весь рост, потирая горло и плечо, но до сих пор хрипел, не в силах отдышаться. – Ты чего вытворяешь-то? – просипел он. – Чертова сука, ненормальная. Софи уставилась на него и на мгновение словно оказалась в той библиотеке восьмилетней девчонкой с щемящей обидой в груди. «Ну и странное создание». Миссис Постлвейт все-таки оказалась права. – Да, – только и смогла выдавить Софи. Следователь снова поперхнулся и закашлялся. – Селин, вы свободны, – обратился к ней инструктор по оперативному псевдониму. – Возвращайтесь наверх и переоденьтесь. На этом упражнении ваше обучение закончено. Отчет и итоговая характеристика скоро будут готовы и приложены к личному делу для дальнейшего рассмотрения. Он захлопнул папку перед собой. Глава 11 Эстель ПАРИЖ, ФРАНЦИЯ, 16 июля 1943 года Эстель стянула розовую ленточку с деревянной шкатулки, целый год пролежавшей в нижнем ящике письменного стола, потому что от одного взгляда на нее сердце словно разрывалось на части, и дрожащими пальцами откинула крышку. Два кулона по-прежнему мерцали в тусклом свете на уютном бархатном ложе. Она так и не смогла разыскать Сержа и Рашель. Сначала их держали под охраной на велодроме в центре Парижа, а потом куда-то увезли. После их ареста и депортации Эстель осторожно пыталась хоть что-нибудь выведать у немецких офицеров, но так и не добилась ничего определенного. Впрочем, что с них взять, ведь облаву проводили не фашисты, а французская полиция. Но все как один с омерзительным самодовольством заявляли, что евреи сюда больше не вернутся. Никогда. Заметив мелькнувшую тень, Эстель подняла голову. Перед ней в пятне света, потирая глаза, стояла Авива. – Я думала, ты спишь. Эстель поднялась, опоясывая шкатулку ленточкой, и опустила ее в карман халата. Девчушка с неестественно огромными глазищами на бледном напряженном лице покачала головой. – Хочешь уложу тебя спать? Авива снова покачала головой, но доверчиво ухватилась за протянутую руку. Эстель старалась не замечать, какой хрупкой на ощупь казалась детская ладошка, как былая жизнерадостность малышки за последние месяцы сменилась подавленной молчаливостью и как давно Авива перестала спрашивать о своих родных, да и просто о чем-нибудь болтать. – А я тебе сюрприз приготовила. Эстель повела девочку через гостиную мимо скомканных одеял и детских книжек на диване, где та дремала. Авива выходила из тайной комнаты только по вечерам и ранним утром. Эстель охватывал ужас при одной мысли о том, что девочку могут обнаружить, и она решила не рисковать и не разрешала днем бродить по квартире. Новыми хозяевами отличных квартир, опустевших после прошлогодней облавы на евреев, стали в основном немцы или семьи французских фабрикантов, разбогатевших на сотрудничестве с фашистами. Эстель оказалась среди пособников врага и им сочувствующих, и каждый из них с превеликим удовольствием на нее донес бы, стоило только прознать, что она скрывает у себя в квартире. Спасала лишь репутация в обществе и старательно поддерживаемая маскировка под одну из них. И не только ее, но и Авиву. Прятать летчиков союзных войск вместе с маленькой девочкой стало слишком опасно, но Эстель продолжала посещать бары и рестораны в «Рице», только реже, чем раньше. По-прежнему прислушивалась к болтовне военных в серой форме, пирующих до отвала посреди голодающего Парижа, и докладывала обо всем, что узнала, впрочем, без особой надежды, что это принесет хоть какую-то пользу, но старалась на этом не зацикливаться. Она привела девочку в спальню и открыла шкаф. Потайная дверь уже была распахнута. – Смотри, – показала Эстель, заходя вовнутрь. – Смотри, что я нашла. Авива отпустила руку Эстель и забралась на кровать, не отрывая взгляда от трех картин на стене – тех самых работ Дега, что некогда украшали квартиру Уайлеров. Эстель битый час извлекала их из тайника в стене гардеробной, но ради сияющего от восторга личика Авивы стоило попотеть. – Ну как тебе? – спросила Эстель.