– Боже мой, ну конечно. Он чуть не хлопнулся в обморок при виде фотографий, когда я рассказал ему, где найдены картины, – усмехнулся Габриэль. – Патрик поддерживает связи с музеями и аукционными домами по всему свету, тесно сотрудничает с общественными организациями вроде Фонда охраны памятников культуры. Имеет доступ ко множеству баз данных в Европе и за океаном, а еще к оригинальным фашистским архивам, которые, как ни странно, очень пригодились. Лия кивнула. – Вы сообщили ему, что я не готова продавать картины, даже если имею право? По крайней мере не сейчас. – Не беспокойтесь. Он в курсе, – Габриэль побарабанил пальцами по столу. – Мы с ним оба начали с поисков имени Авива. Оба безрезультатно. Никаких зацепок, хотя чему тут удивляться, ведь она была совсем маленьким ребенком. – Наверное, так было бы слишком легко. – Да, – Габриэль помолчал. – Вы уже решили, что будете делать с картинами? По крайней мере в ближайшее время? – Хотелось бы организовать выставку. – В Париже? – Для начала да. Картины создаются для любования, а не томления в темном чулане. Сами-то как считаете? – По-моему, дело сто́ящее. И если уж всерьез думать о возврате картин законным владельцам, то чем больше народу их увидит, тем лучше. Кто-нибудь может узнать работу, когда-то принадлежавшую семье. Да и Патрик нам поможет. – А как вообще устраиваются выставки? С чего мне начать? – Об этом я сам позабочусь. Есть на примете несколько парижских музеев и галерей, думаю, подойдут и по площади, и по надежности. Пожалуй, с коллекцией Гурлитта вашу не сравнить, но внимание привлечь она вполне в состоянии. На письменном столе зазвенел мобильник, и Габриэль подошел к нему. – Прошу прощения, надо ответить, – взглянув на экран, извинился он. – А вы пока осмотритесь, не стесняйтесь. Моя студия там, – он смущенно взглянул на нее и махнул рукой в сторону широкого прохода. Лия отмахнулась от его извинений, встала и направилась к студии. В ней оказались все те же кирпичные стены и старинные деревянные полы. Но на этом сходство заканчивалось: залитая ярким светом благоустроенная студия напоминала нечто среднее между больничной лабораторией и музеем. Посередине возвышался внушительных размеров стол с разложенным на краю полотном Мунка, а над ним с открытых стропил под потолком свисали разные инструменты: блестящий микроскоп на подвижной штанге, целый набор шлангов, как у пылесоса, пара закрытых светильников и большое увеличительное стекло. Вокруг стола сгрудилось полчище тележек на колесиках с ровными рядами кисточек, баночек, каких-то приспособлений и множеством коробок и склянок. Вдоль всей левой стены тянулись ряды длинных белых шкафов предположительно с запасами того же самого. В правом углу несколько столов с лабораторным оборудованием: спектрофотометром, переносным рентгеновским аппаратом и еще парой микроскопов. Под столами виднелись аккуратно уложенные провода и кабели, а сверху на кронштейнах были установлены мониторы с клавиатурами. Заметив на дальней стене картины, Лия направилась к ним. Коллекция оказалась довольно пестрой: от старинной живописи до современной со столь же разнообразной тематикой и стилями. Невероятно реалистичные портреты соседствовали с импрессионистскими пейзажами и абстрактными натюрмортами. Все до единой такие яркие и живые, наверняка благодаря таланту реставратора. В углу оказалась еще одна узкая приоткрытая дверь, за которой тоже виднелись картины. Объятая любопытством, Лия ступила через порог и медленно огляделась кругом: сквозь северо-западные окна проникали холодные яркие лучи, освещая буйство красок множества полотен, висящих и стоящих на полу, прислоненных к стене. Судя по отчетливому запаху масляных красок и скипидара, здесь занимались не просто реставрацией, а настоящим творчеством. Посреди комнаты стояли два мольберта с холстами. Лия подошла к первому и застыла, не отводя глаз от полотна. На нем художник запечатлел парящую в воздухе балерину с развевающимися бежевыми юбками и грациозно вытянутыми руками. Яркая фигура на темном фоне ошеломляла – того и гляди выпорхнет с холста навстречу зрителю. Но больше всего потрясала страсть на лице танцовщицы, переданная яркими светлыми мазками. Взгляд балерины был устремлен куда-то вдаль мимо зрителя, а искрящиеся восторгом черты поражали воображение, словно для этой женщины искусство стало смыслом жизни, и в каждом движении проявлялось торжество этой любви. – Как вы здесь оказались? – раздался за ее спиной голос Габриэля. – Дверь была открыта. Вы же сами предложили осмотреться. – Я имел в виду студию, а не… это. – Это ваши картины? – спросила Лия. – Да, – коротко отрезал он. – Вы настоящий художник, – восхитилась она, не отрывая глаз от балерины. – Нет, я оценщик произведений искусства и реставратор, – ответил он, – а пишу забавы ради. – Как-то не похоже, что эти полотна созданы ради развлечения. – Благодарю за комплимент, мисс инженер, только вряд ли вас можно считать экспертом в подобных делах, – каким-то оправдывающимся тоном возразил он. – Да я и не претендую, – она подошла ближе к мольберту. – С этой женщиной вы явно близко знакомы. Подруга или, может, возлюбленная? – Подруга, – удивленно ответил он. – Понятно. – Я был студентом в училище, а она жила по соседству. Они с мужем служили в Королевском балете. Там же и познакомились. – Он помолчал. – Как вы догадались, что мы друзья? – На картине виден ее характер, а не просто внешность. Габриэль молча встал рядом. – Как она называется? Эта картина? – Что? – Только не говорите, что не придумали название. – Придумал… – замялся он. – «Первая любовь». – Ага, – улыбнулась Лия. – Да, заметно. А подруге вы эту картину показывали? – Нет. – Почему? – Я же сказал, пишу забавы ради, просто хобби. – Не соглашусь. Лия направилась ко второму мольберту. На лилово-синем фоне, словно выхваченная из темноты лучом прожектора, кружилась в танго пара танцоров. Светловолосая дама в золотистом платье, изображенная со спины, ярким пятном выделялась рядом с кавалером в черном костюме, касаясь его плеча свободной рукой, а ее фигура была будто перечеркнута рукой партнера на талии. Лица танцоров были скрыты из-за близости друг к другу, а контуры силуэтов слегка размыты, создавая иллюзию смазанного кадра, неспособного уловить столь стремительное движение. Лия застыла перед картиной, не в силах отвести взгляда и задыхаясь от внезапно вспыхнувшей страсти, заставшей ее врасплох. – Лия? Что с вами? Она тряхнула головой, пытаясь отогнать наваждение, и наконец сумела выдавить: – Какой же вы идиот! – Прошу прощения? – Эта картина. Это же… Она умолкла, не в силах подобрать нужное слово. «Великолепная» – слишком слабо, даже «сногсшибательная» недостаточно. – Просто хобби, – протяжно повторил он. Лия пропустила его слова мимо ушей. – Да от одного взгляда на эту картину хочется оказаться на месте той женщины. Услышать музыку, ощутить близость партнера, жар его тела. На какой-то миг забыть обо всем на свете, кроме того, кто тебя обнимает словно единственную женщину на земле. Закружиться в танце, как они. Не дождавшись ответа, Лия обернулась к нему: он уставился на нее с каким-то странным выражением лица, стараясь поймать ее взгляд. – А эта как называется? – замялась она. Габриэль смущенно опустил голову. – Как она называется? – не унималась Лия. – «Après»[6]. – Кто эти люди? Пара на картине? – Не знаю. – Не знаете? – У меня была командировка в Хихоне, – рассказал Габриэль. – Возвращаюсь как – то поздно вечером в гостиницу, все театры, бары и рестораны уже закрыты, а эти двое танцуют под фонарем на тротуаре у самого моря. Без музыки, без зрителей. Все уже давно разошлись, а они танцуют. Он помолчал. – Просто захотелось, и все тут. Вот мне и… запало в душу.