– Она член семьи, – поправил Габриэль. Абигайль отпустила Лию и пригладила каштановые с сильной проседью волосы. – Если хочешь повидаться с дедушкой, он в читальне, – озорно подмигнула она. – Уже гадает, какой новой книжкой порадуешь на сей раз. Габриэль улыбнулся. Эта традиция сложилась уже давно. – В этот раз будет кое-что другое. Старые фотографии. – Надо же! И что за фотографии? – Довоенные снимки его сестры. «И военные», – подумал он, но говорить не стал. – Ему должно понравиться, – Абигайль сцепила руки перед собой. – Уильям с сестрой очень дружили. Как говаривала моя матушка: «Не разлей вода». Она часто рассказывала о Софи. – Абигайль унаследовала должность экономки Милбрука от матери, – пояснил Габриэль. – Можно взглянуть на фотографии? – спросила Абигайль. – Обожаю частицы истории этого дома. – Ну конечно. Лия вытащила из рюкзака папку и протянула Абигайль одну из фотографий в защитном конверте. Абигайль достала из кармана свитера очки и водрузила на нос. – Да, точно Софи, – пробормотала она. – Ну прямо кинозвезда. Никогда таких снимков не видела. У дедушки сохранились только детские и те, что сделаны перед ее отъездом в Польшу. Надо же, как они к вам попали? Лия вопросительно посмотрела на Габриэля, и тот кивнул. – Думаю, имя Эстель Алар вам ни о чем не говорит? – Нет, – ответила Абигайль. – А кто это? – Моя бабушка, – ответила Лия. – Когда она умерла, я обнаружила эту фотографию в ее парижской квартире. Экономка наморщила лоб. – Боже мой, как тесен мир! Они, наверное, дружили? – Она задумчиво побарабанила пальцем по снимку. – Мне кажется, Софи училась в Париже. – Да, – подтвердил Габриэль. – В 1933-м и 1934-м. Разглядев в углу на обороте фотографии поблекшую дату, Абигайль нахмурилась: – Погодите. Здесь написано «1942». Но это какая-то ошибка. Ведь Софи погибла раньше, при бомбардировке Варшавы. – Я уже начинаю сомневаться, – поморщился Габриэль, – в том, что она погибла в Варшаве. – Думаешь, она жива? Экономка так резко вскинула голову, что очки сползли на кончик носа. – Нет, вряд ли. Хотя сейчас что-то утверждать нельзя, не хватает доказательств. – Боже! Как… удивительно, – Абигайль сняла очки и вернула Лии фотографию. – Так ты приехал, чтобы спросить об этом деда? – Да. В этом странном деле еще замешано… несколько картин, которые мы хотим вернуть законным владельцам. Отец ничего сказать не мог ни о картинах, ни о фотографиях. Вот я и подумал: вдруг дедушка что-нибудь вспомнит. Экономка покачала головой. – О тех временах он вспоминать не любит. Ни о войне, ни о том, что тогда творилось. – Знаю, но вдруг передумает. – Ты поосторожнее. Уж не знаю, что ты затеял и что значат эти фотографии, только Уильям уже не молод, и сердце у него слабое, а из-за сестры так разволнуется, что и до беды недалеко, – предупредила Абигайль. – Мама рассказывала, как нелегко ему пришлось. Сначала лагеря военнопленных, потом потеря родителей, но он еще как-то держался. А вот пропажа сестры его совсем подкосила. Габриэль поправил сумку на плече. – Жалко, что у твоей матушки уже ничего не узнать. – Да уж, – согласилась Абигайль. – Я-то про все беды и несчастья во время войны только с ее слов знаю. Мама все это пережила. Присматривала за эвакуированными из Лондона детишками да солдатами на реабилитации после госпиталя. Хранила газетные вырезки, письма, листовки, фотографии, что бы мне показать панику и неразбериху тех лет. Из-за войны стала настоящей барахольщицей, боялась что-нибудь выбросить. Хотя благодаря ей я в детстве почти ни в чем не нуждалась, так что грех жаловаться. – Где? – спросила Лия. – Прошу прощения? Абигайль резко обернулась к Лии. – Где ваша мама хранила все то, что вам показывала? Что-нибудь еще осталось? – Даже не знаю, – прищурилась экономка. – Уж сколько лет не вспоминала. Наверное, мамины вещи где-то на чердаке. Мы иногда берем там что-то для хозяйства, но мамины запасы я никогда не смотрела. Как-то не было необходимости. – Можно взглянуть? – спросил Габриэль. – Мне-то что, – пожала плечами Абигайль. – В конце концов это ваш дом. Только имейте в виду, если потревожите гостей или организаторов свадьбы, Элейн вас в порошок сотрет. – Спасибо за предупреждение, – усмехнулся Габриэль. – Уж не знаю, что нового вам может открыться в ее вещах, оставшихся с войны, – засомневалась Абигайль. – Но поискать-то стоит, – пожал плечами Габриэль. – Сейчас заглянем к деду, а после обеда, пока он будет отдыхать, поднимемся на чердак. – Потом расскажете, если что найдете? – Ну конечно. – Ну что ж, удачи, – пожелала Абигайль. – И напомните дедушке: обед подадут в час. * * * Габриэль проводил Лию в скромную комнату, которую они называли читальней, с высокими окнами на юго-западной стороне, благодаря которым там почти всегда было светло, даже в те дни, когда небо заволакивало плотными тучами. Между окнами высились книжные шкафы, набитые не теми фолиантами в кожаных переплетах, что украшали кабинет в отреставрированной части дома, а зачитанными до дыр, потрепанными романами. Наискосок друг напротив друга стояли два удобных темно-серых дивана, застеленных аляповатыми клетчатыми покрывалами, с журнальными столиками, заставленными рядами фотографий в рамочках. Под окнами примостились разношерстные глубокие кресла с «ушами», заваленные думочками с вышитыми крестиком собачками и вроде цыплятами. У стены стоял небольшой телевизор, хотя Габриэль не припоминал, чтобы когда-то подолгу перед ним засиживался, даже в детстве. Здесь принимали гостей, читали, обдумывали партии за деревянной шахматной доской, занимавшей почетное место на столе между диванами. Уильям Сеймур сидел с закрытыми глазами в кресле-каталке у дальнего окна. Несмотря на почтенный возраст, в его облике до сих пор проглядывали черты юноши, каким он когда-то был, плечи все так же широки, длинные изящные пальцы не скрючены артритом. Судя по румянцу на щеках, он только недавно побывал на свежем воздухе, и даже глубокие морщины не портили впечатления от орлиного носа и волевого подбородка. На голове его поверх седых волос были надеты шумоподавляющие наушники. – Спит, что ли? – послышался шепот Лии из-за спины Габриэля. – Нет, – покачал головой тот. Уильям вдруг разразился резким хриплым смехом. – Книгу слушает. Габриэль шагнул через порог и загрохотал кулаком по двери. Дед распахнул глаза за круглыми очками и расплылся в радостной улыбке, неловко теребя лежащий на коленях плеер и стягивая наушники: – Габриэль, Абигайль сообщила, что ты приехал. Я так рад. Голос у него был скрипучий, годы явно взяли свое. – Я тоже.