– Очень похожа, – едва слышно прошелестел он. – Но как они попали к вашей бабушке, ума не приложу. Они дружили? – Не знаю, – ответила Лия. – Она случайно не упоминала имя Эстель Алар? – Нет, – покачал головой Уильям. – Не говорила о спрятанных в Париже картинах? – Нет, – потухшим голосом ответил он. – Вот еще фотографии. Габриэль аккуратно выложил остатки голливудской подборки. – Она здесь какая-то другая, – заметил Уильям, по очереди разглядывая снимки в дрожащих руках. – Никогда такой не видел. Габриэль кивнул. – А вот на этой? Он выложил небольшую потрепанную фотографию Софи верхом на длинноногой лошади в попоне. Уильям покачал головой. – Нет, это не она. Похожа, но не она. – Почему ты так уверен? – спросил Габриэль. – Софи никогда не ездила верхом. И в детстве никогда не каталась. Наши соседи, Стентоны, держали конюшню, и мне часто разрешали покататься на старой кобыле. А Софи к лошадям и близко не подходила. Говорила, мол, не доверяет этим животным. – Может, она научилась позже? Когда работала в Польше? Уильям поднял фотографию. – Нет, она бы рассказала. От нее часто приходили письма. Даже в армии при постоянных передислокациях почта рано или поздно приходила. А уж об этом она бы непременно сообщила, чтобы утереть мне нос, потому что я ее дразнил. Нет, это не она. Габриэль достал последнюю фотографию. – Думаю, все-таки она, потому что среди тех фотографий оказалась вот эта. Он положил на колени деду снимок Милбрука. Уильям обмер, и Габриэль погладил его по плечу в надежде, что тот наконец подаст признаки жизни. – Значит, это она? – голос Уильяма дрогнул, и на глазах показались слезы. – Она. – Почему же она не сообщила, что научилась ездить верхом? – прошептал он и перевернул фотографию. – Тут какая-то надпись. Что это значит? – Написано по-польски, – ответил Габриэль. – «Никогда не забуду». Старик окинул взглядом разложенные на коленях снимки и вдруг как-то постарел на все свои девяносто восемь. – Никогда не видел таких фотографий. Понятия не имею, кто и где ее снимал. – Я не хотел тебя расстраивать. – Простите старика, расчувствовался. Эти фотографии напоминают о тех годах, когда меня не было с ней рядом. О жизни в разлуке. Понимаю, чистой воды эгоизм, но за все эти годы я так и не перестал по ней тосковать. Она была мне самым близким другом. Он снял очки и вытер слезы. Да. Габриэль совсем не ожидал, что будет так трудно. Он было потянулся к папке за другими документами, но вдруг неслышно подкравшаяся сзади Лия перехватила его руку. – Габриэль рассказывал, после войны вы пытались разыскать Софи, – обратилась она к Уильяму. – Кажется, решили, что она не погибла в Польше, когда работала там в МИДе. Что вас натолкнуло на эту мысль? Теперь Уильям уставился в окно, избегая их взглядов. – Дедушка? – Да глупости. Не могу я… то есть не… – Морщины на лице проступили еще отчетливей, и он отвернулся. – Я тогда был не в себе, наваждение какое-то нашло, мерещилось всякое. Наверное, от морфия. Жалел себя, потом винил за то, что выжил один из всей семьи. Каким я вернулся с той войны… в общем, гордиться нечем. Давайте не будем об этом. – Понимаю. Но не могли бы вы рассказать, что вам показалось? – мягко попросила Лия. – Что? – Вы считали сестру погибшей, но вдруг начали ее разыскивать. Что вам привиделось? Уильям уставился на Лию, отложив снимок Софи поверх фотографии Милбрука. – Ну пожалуйста. – Мне явился ангел. Габриэль с Лией не проронили ни слова. – Говорю же, спятил. Он надел очки. – Расскажите про этого ангела, – попросила Лия. – Ну вот, и вы туда же. – Что ж, значит, вы не один такой, – непринужденно согласилась Лия. – Мы с вами одного поля ягоды. Габриэль уже было отчаялся добиться от Уильяма ответа, но тот наконец заговорил хриплым голосом: – Хорошо. Мне явился ангел, очень похожий на вас, мисс Леклер. – Он как-то вымученно хохотнул. – До сих пор перед глазами как живая. Стояла под деревом, прямо передо мной, в белом одеянии, а сзади как будто яркий свет. Сказала, мол, сестра ни на миг не сомневалась, что я жив. Софи никогда не теряла надежды. Знала, что я вернусь домой. Он вцепился узловатыми пальцами в плед на коленях. – Конечно, это невозможно, ведь Софи погибла задолго до того, как я попал в плен. – Где вы искали? – спросила Лия. – Когда пытались ее найти? – Обращался в военные и правительственные ведомства. Везде был такой… – он замялся, подбирая слово. – Бардак. Неразбериха. Столько пропавших без вести, столько уничтоженных документов. – Что-нибудь нашли? – Только личное дело в МИДе. Мне его даже не отдали, просто показали. Да там ничего особенного не было. Личные данные, что я и так знал, письменная благодарность за усердную службу и выговор за неявку на работу незадолго до бомбежки. Чушь несусветная, – вспылил он. – Да для нее эта работа была превыше всего на свете. – А сослуживцев ее не спрашивал? – спросил Габриэль. – Конечно, если… – Я искал. Но из тех, кто с ней работал в Польше, не нашлось ни единой души. Даже случайных знакомых. А на папке с личным делом стоял красный чернильный штамп «Числится среди погибших». Он разгладил на коленях плед. – Смазанный, будто ставили второпях. Поспешное решение, чтобы не возникало лишних вопросов. Ненавижу красные чернила. С тех самых пор и поныне. Он вздохнул неровно, хрипло. – И слово это до сих пор ненавижу. «Числится». Так и напрашивается надежда, что она не погибла, просто пропала. Но со временем такая пропажа становится хуже смерти. Лия захлопнула папку в руках Габриэля. – Очень жаль. – В конце концов с годами пришлось смириться с правдой. Будь она жива, обязательно нашла бы способ вернуться. Уильям снова снял очки и промокнул глаза рукавом. – Уж сколько лет прошло, пора бы привыкнуть. Если уж совсем начистоту, то видение мне помогло справиться с депрессией. Жизнь обрела какой-то смысл, пусть даже все усилия оказались тщетными. Где-то невдалеке раздался мелодичный звон колокольчика. – Спасительный звонок, – вяло пошутил Уильям. Лия вопросительно взглянула на Габриэля.