– Теперь кричите, – прошипела Софи. Эстель набрала побольше воздуха и, как велела разведчица, разразилась долгим истошным воплем. Софи швырнула ее навстречу гестаповцу и метнулась в дверь. Эстель рухнула на четвереньки, лязгнув от удара зубами и хватая ртом воздух. Шварц взревел и кинулся за Софи вдогонку. Оставшись одна, Эстель кое-как доковыляла до картины и из последних сил потянула скрытый за ней ящик с инструментами. Расшитая бисером сумочка Софи оказалась на месте, как они и договаривались. Эстель сунула ее под мышку. И тут с картины соскользнул чехол. Эстель с трудом поднялась на дрожащие ноги, не в силах оторвать взгляда от Поликсены. На холсте все было вроде по-прежнему: развевающаяся голубая туника, мать, отчаянно тянущаяся к дочери мимо окруживших ее солдат, но все-таки что-то изменилось. Возможно, дело в игре света, а может, он совсем ни при чем, но теперь во взгляде Поликсены читалась не безвольная покорность, а твердая решимость. Эстель отвернулась от картины и вышла из люкса, плотно прикрыв за собой дверь. В коридоре не оказалось ни души, видимо, все до единого бросились в погоню за Софи. Эстель вытерла слезы, расправила плечи и, крепко сжимая сумочку разведчицы в руке, направилась вниз по лестнице. – Мадемуазель Алар, – встретил ее внизу перепуганный Мюллер. – Говорят, что-то случилось. Вы не ранены? – Она меня чуть не убила, – прошептала Эстель, подпустив слезу. – Что? – побелел как полотно Мюллер. – Кто? – Мадам Бофор, – всхлипнула Эстель. – Шарфюрер погнался за ней. Она… кажется, она хотела убить рейхсмаршала. А меня… меня обманула. Дурой обозвала. Эстель пошатнулась, и Мюллер подскочил ее поддержать. – Что с вами? – спросил он. – Не знаю, – шмыгнула носом она. – Все случилось так внезапно. Что-то мне нехорошо. Мне… мне нужно домой, – взглянула она на юнца полными слез глазами. – Да, да, конечно, – засуетился он. – Сейчас все устроим. – Благодарю вас. Не знаю, что бы я без вас делала. Мюллер проводил ее до самого выхода на улицу Камбон мимо баров, ресторанов и салонов, полных посетителей, увлеченных своими яствами, напитками, сигаретами и совершенно не подозревающих о драме, разыгравшейся где-то у них над головами. Мюллер посадил ее в машину и распорядился, куда везти. * * * Эстель в последний раз поднялась по лестнице в свою квартиру. Она открыла дверь и прошла через опустевшие комнаты до камина, где голая стена сразу бросилась в глаза, как бы намекая на прощание. Вошла в спальню и положила сумочку на покрывало. Достала из-под кровати заранее собранный дорожный чемоданчик и аккуратно сложила содержимое сумочки Софи за его подкладку, прикрыв образцами помады и пудры. Потом стянула с себя лимонно-желтое платье, бросила его на край кровати и переоделась в более подходящую для деловой женщины одежду. Выйдя из спальни с чемоданчиком в руках и оставив его на обеденном столе, она достала из высокого шкафа красивый хрустальный бокал и направилась на кухню. Нашла спрятанную под мойкой бутылку бренди и плеснула себе щедрую порцию. Потом молча подняла тост за женщину, рискнувшую собственной жизнью, поклялась про себя, что ее жертва не станет напрасной, и осушила бокал одним глотком, чувствуя приятное жжение в груди. Эстель оставила бокал на столе рядом с мойкой и, схватив чемоданчик, поспешила к выходу. Уже взявшись за ручку двери, она обернулась напоследок и застыла, прикованная пристальным взглядом обнаженной женщины на холсте. Накануне перед самым уходом, когда полотно Лебрена уже было снято и упаковано, Эстель достала эту картину из тайника в гардеробной, чтобы показать Софи, и прислонила к письменному столу. Разведчица долго разглядывала ее с непроницаемым выражением лица, не проронив ни слова. – Что скажете? – наконец спросила Эстель. Софи взглянула на нее светло-голубыми глазами, и у Эстель вновь возникло пугающее ощущение, что эта женщина видит ее насквозь. – Это же ваш портрет, – просто признала Софи. – И вовсе ничего похожего. – Дерзость и несокрушимая отвага. Вот ваша суть. – Софи коснулась ее плеча. – Я горжусь такой соратницей. У Эстель перехватило дыхание, и она ладонью накрыла руку разведчицы. – Я тоже. Надо бы вернуть эту картину на свое место над камином, только некогда. Да и поздно уже. Обнаженная женщина с черными как смоль волосами останется как есть, с несокрушимой отвагой протягивая руки навстречу каждому входящему, и на веки вечные сохранит в тайне все, что происходило в этих стенах. А еще станет символом веры и надежды, что возлагала на нее Софи. Отвернувшись от картины, Эстель быстро выскочила за дверь и заперла ее на ключ, прислушиваясь к доносящемуся из квартиры напротив приглушенному детскому плачу, грохоту и раздраженному голосу. Вскоре оттуда послышались приближающиеся шаги, но когда фрау Хофман открыла дверь своей квартиры, Эстель уже спустилась по лестнице. Она спешила добраться до Гасни, чтобы успеть на самолет. Глава 22 Софи ПАРИЖ, ФРАНЦИЯ, 8 сентября 1943 года Софи очнулась в темноте. Глаза вроде открылись, но ничего не было видно. «Может, ослепла», – отрешенно подумала она. Попыталась шевельнуть руками, чтобы ощупать лицо, но тут же охнула от пронзительной боли – наверняка сломаны. Обе ноги тоже. Сосредоточившись на боли в ногах, словно мысленно ощупав саму себя, решила, что лучше не шевелиться, тогда еще терпимо, просто ритмичная пульсация в такт биению сердца. Забавно. Она облизнула сухие потрескавшиеся губы, мечтая хотя бы о глотке воды. Нет, сейчас бы лучше стакан лимонада по рецепту Петра – поменьше сахара и побольше лимона, ужасно кислого, но такого вкусного. От этой мысли она невольно улыбнулась, совсем позабыв о разбитых губах, в которые словно вонзились сотни пчелиных жал. Петр приходил вчера. А может, позавчера, она уже потеряла счет дням. Одетый по всей форме, стоял у нее в ногах, в ужасе наблюдая за тем, что с ней творили гестаповцы. Софи сосредоточилась на нем, чтобы отрешиться от нескончаемой муки. Вглядывалась изо всех сил, пытаясь различить черты лица, но они все расплывались, и наконец она закрыла глаза. А когда пришла в себя, ни гестаповцев, ни Петра рядом не было. «Хоть бы рассказал инструкторам, какая я молодец», – вдруг пронеслась сумбурная мысль. Конечно, опять скажут, мол, ненормальная, только на этот раз одобрительно. Ничего нового фашистские гниды от нее не добились. Помада, пудра, покушение на Геринга, когда вернется. Мисс Аткинс наверняка похвалила бы. Софи вздохнула. Расстроится мисс Аткинс, так ее и не дождется. Уилл тоже расстроится, а потом прочтет ее письмо и все поймет. А Эстель завершит начатое дело. Она стойкая, совсем как Уилл. Раздался оглушительный грохот, и по глазам ударил ослепительно яркий свет. Софи со стоном зажмурилась, но от вспышки боли, пронзившей голову, это не помогло. «Софи», – издалека, словно за окном, послышался чей-то голос. И снова: «Софи». А потом удар по голове, от которого зазвенело в ушах. Софи открыла глаза. Опять эти гниды в сером и черном столпились вокруг со своими клещами, молотками, прочими инструментами и гудящими электрическими аппаратами, так и рвутся вытянуть все ее тайны. Ничего они не добьются. Пора бы уже понять. И от этой мысли ей стало радостно. «Софи», – послышался из угла камеры другой голос. На этот раз знакомый. – Петр, – прошептала она, и от облегчения по всему телу словно разошлась теплая волна. Теперь она не одна. На этот раз он явился не в форме, а в толстом свитере, как тем последним утром, что они провели вместе. На ясно различимом лице лишь тень беспокойства, совсем как в тот день, когда она врезалась в него на велосипеде, а он помог ей подняться. – Ну как ты, даром времени не теряла? – спросил Петр. – Нет, – шепнула Софи. – Что она сказала? – рявкнул кто-то по-немецки. Она не обратила на это внимания. – Я так и знал, – улыбнулся муж. – Не бойся. Недолго осталось. Софи попыталась кивнуть, но шум в голове превратился в журчание ручья на перекате, словно уносящего прочь всю переполняющую тело боль. – В наручники ее, – скомандовал грубый чужой голос. Софи не отрывала глаз от Петра. Он с улыбкой оглянулся, и тут Софи разглядела у него под боком медно-рыжего жеребенка. Малыш тряхнул головой и отпрянул, вставая на дыбы, но вскоре вернулся обратно к Петру. Смотреть на них было одно удовольствие. Петр потрепал жеребенка по холке и снова взглянул на супругу, подавая ей руку: – Софи, идем домой. Она потянулась к нему и крепко ее сжала.