— Перестаньте, перестаньте, — нетерпеливо махнул рукой его громогласный спутник. — Вы знаете истинную цену своих работ куда лучше меня. Так что не скромничайте. А моделью, как я понял, для вас послужила прелестная Лили? — Да, — подтвердил Даниэль, в душе которого нерешительность постепенно уступала место гордости. — Я понял, что это ее образ, как только ее увидел. — Что говорит о вашем изысканном вкусе, друг мой! — обрадованно заключил Пассаван, хлопая его по плечу, и тут же отвлекся, пытаясь взглядом разыскать кого-то в толпе. — Черт, да где же этот бездельник? Вечно его нет, когда он нужен… выйдем на балкон? Возможно, дело было в вине, которое Даниэль допил в несколько глотком, или в том, что он понемногу свыкся с шумной компанией графа, но с каждой минутой он ощущал себя все более расслабленно и даже приподнято; в собравшемся обществе, насколько он мог судить по донесшимся до него обрывкам разговоров, он мог отыскать единомышленников и даже друзей — тех самых людей богемы, о принадлежности к которым сам он долгое время мог лишь мечтать. Пассаван, кажется, заметил его заинтересованность: — Вы, я понимаю, в Париже недавно? — Я прибыл сюда весной, — проговорил Даниэль, внезапно удивляясь собственным словам, и добавил несколько озадаченно, — но мне кажется, что с тех пор прошла целая жизнь. — Так всегда бывает, — сказал ему Пассаван, беря у проходящего мимо официанта еще один бокал. — Париж — это совсем не то, что весь остальной мир. В этом городе все по-своему. Сам иногда удивляюсь — и как я мог когда-то жить где-то в другом месте? Нет, если весь мир представить как некий единый организм, то этот город, несомненно, будет его сердцем — сюда стекается вся кровь и отсюда же разбегается, очищенная, обновленная, чтобы напитать собой даже самые отдаленные части тела… мы с вами — эта кровь. Кровь мира, если будет угодно. Даниэлю такое сравнение пришлось по душе, и он не скрыл этого; заметив понимание в глазах собеседника, Пассаван продолжил развивать свою мысль: — Мы стоим на пороге революции, друг мой. Революции более разрушительной, чем все, что происходили до этого, ведь произойдет она в первую очередь в умах и сердцах. Я вижу, как дрожит мироздание, готовясь сбросить с себя оковы отживших свое условностей и предрассудков. И мы можем быть теми, кто поможет ему! А? Как вам? — Я тоже думал об этом последнее время, — признался Даниэль, хватаясь за возможность излить душу кому-то, близкому ему по взглядам и воззрениям, — когда столкнулся с непониманием господ из Академии. — Академия! — презрительно хмыкнул Пассаван. — Убежище никчемных бездарей, трясущих вековыми регалиями! Была бы моя воля, я бы давно сравнял ее с землей. — Это правильно, — подтвердил Даниэль, отхлебывая еще вина и ощущая, как в мыслях его, да и во всем теле, поселяется томительная, чудодейственная легкость. — Все, что они могут — паразитировать на славных именах прошлого… — Да и сколько стоят те славные имена? — вопросил граф, все больше распаляясь. — То, что было великим когда-то, не обязательно является таковым сейчас. Миру нужны новые имена, новые творцы, новое искусство! А не унылое копирование того, что мертво уже не одно десятилетие. Даниэль открыл было рот, чтобы выразить словам Пассавана всю возможную поддержку, но в этот момент граф едва не подпрыгнул на месте и, предупредительно вскрикнув, бросился за кем-то из гостей. Им оказался молодой мужчина, по виду чуть старше Даниэля; фрак на нем тоже был не из лучших, но смотрелся при этом как влитой, даже несмотря на пару винных пятен, расцветших на жилете и галстуке. На груди у него алел бутон розы — примятый, истрепавшийся, державшийся разве что на честном слове. — Это Роз, — представил его Пассаван, возвращаясь к Даниэлю; своего знакомца он вел под руку, ибо шаг того был уже несколько нетверд. — То есть, у него есть и обычное имя, но все зовут его Роз. Вы наверняка читали его «Поэму о Галахаде». Она разошлась немаленьким тиражом. — А я слышал о ваших картинах, — проговорил Роз, обмениваясь с Даниэлем рукопожатием; вопреки своему странноватому виду, он вызывал симпатию с первой же секунды знакомства, и Даниэль охотно разделил с ним предложение за это знакомство выпить. — Не видел воочию, но я думаю, это временно. — Конечно, временно, — успокоил его Пассаван. — Мы, люди нового времени, должны держаться вместе. Как вы считаете, друг мой, — добавил он, обращаясь уже к Даниэлю, — найдется у вас свободный вечерок для наших сборищ? Мы собираемся в ресторане «Прокоп»* каждый четверг — я и мои единомышленники. Компания преинтереснейшая. Попадаются и те, кто весьма известен в определенных кругах! Даниэль не сразу поверил в услышанное. От восторга у него перехватило дыхание, и он чуть не выпалил что-то ребяческое, что наверняка показалось бы Пассавану неимоверно смешным, но вовремя взял себя в руки, напустил на себя вид задумчивый и значительный, как полагалось человеку, не тратящему свое время по мелочам: — Ваше приглашение очень лестно. Думаю, что смогу его принять. — Ну и чудно! — взревел Пассаван и жестом подозвал официанта. — Эй, там! Шампанского мне и моим друзьям! Вечер начал складываться самым приятнейшим образом. Пассаван вскоре исчез, сославшись на необходимость уделить внимание и другим гостям, но Даниэль вполне довольствовался обществом Роза — тот оказался вдумчивым и начитанным собеседником, хоть и в процессе беседы пил, не переставая. Затем, отдав должное закускам, большая часть присутствующих переместилась в соседний зал, где стояли подмостки и несколько игральных столов; тут наступил черед Эжени стать центром всеобщего внимания, и она блестяще справилась с поставленной задачей, исполнив несколько популярных романсов (один из них — даже на бис). — Чаровница! — пробасил кто-то на задних рядах, когда отголосок последней взятой ею ноты растворился под потолком, и Даниэль про себя был с таким определением полностью согласен. Понемногу толпа переместилась к столам; самый большой ажиотаж был, разумеется, у того, где играли в кости и где сидел хозяин дома. Эжени стояла подле него; Даниэль, отыскав в толпе Лили, вместе с ней и Розом пробился к самому бортику. — А, — произнес Роз, бросив взгляд на зеленое сукно, — опять эта дурацкая игра. Лили вопросительно посмотрела на Даниэля. Тот, не имеющий никакого понятия о том, что собирается происходить, только пожал плечами, и тогда она деликатно, но вместе с тем требовательно потянула Роза за рукав. — Не будет ли месье так любезен объяснить мне правила? — А? Что? — Роз как будто не сразу понял, что рядом с ним кто-то стоит; опустив глаза на Лили, он с явным трудом сдержал приступ икоты. — А, вы об этом. Правила, знаете ли, самые простые. Каждый игрок должен сделать ставку — видите, стол расчерчен? Все возможные ставки написаны там. Затем бросают кости. Чья ставка выпала — тот и победил. — Вы не играете? — О, нет, — Роз усмехнулся, вытащил свой несчастный бутон из петлицы и сотрясшейся рукой вручил его Лили. — Здесь все зависит лишь от прихоти Фортуны, а она не благоволит тем, кто надрался. Лили растерянно приняла его скромный подарок, и Роз, глядя, как она осторожно подносит цветок к самому кончику носа, добавил: — Говорят, больше всего везет тем, кто за столом впервые. Не хотите сыграть? Лили обернулась к Даниэлю, и тот нехотя потянул из нагрудного кармана кошелек. После позора, пережитого им за карточным столом в апартаментах Мадам, его не особенно тянуло возвращаться к азартным играм, но выставлять себя неудачником перед Лили ему хотелось еще меньше, поэтому он выбрал меньшее из двух зол. — Возьми, — сказал он, протягивая Лили несколько купюр. — Поставь, куда хочешь. Из рук крупье она получила несколько фишек и долго разглядывала их, едва не пропустив раунд — в итоге бросила их на сукно наобум за секунду до того, как было объявлено, что ставок больше нет. — Двойка? — разочарованно вопросил Роз, перегибаясь через бортик и следя, куда упали фишки. — Едва ли она выпадет. Всего одна возможность на… Он не успел договорить — повинуясь меткому броску Эжени, кубики пронеслись по столу и, ударившись друг о друга несколько раз, замерли двумя единицами кверху. У Лили вырвался невольный вскрик.