— Что ж, — внезапно послышался за их спинами громкий, яростно звенящий голос Лили, — я понимаю это, маэстро, когда смотрю на вас! Стало тихо, и единственным звуком, нарушившим молчание, был звучный перестук каблуков по выложенному мрамором полу. Оказываясь рядом с Даниэлем, Лили тоже сдернула с себя маску; кто-то изумленно вздохнул, и вздох этот отозвался под сводами неожиданно громким эхом. Эли сделал было шаг в сторону Лили, но Даниэль заступил ему дорогу так, чтобы она оказалась за его спиной. Так они замерли втроем; неизвестно, что случилось бы в следующую секунду, но в этот момент зал огласил звонкий, разливистый женский хохот. Несравненная Адель, утирая платком выступившие на глазах слезы, хлопала в ладоши и смеялась до того искренне, что смех ее передался, как бацилла, в считанные секунды всем остальным присутствующим и казалось, заставил содрогнуться даже все повидавшие люстры; поняв, что стал объектом всеобщей насмешки, Эли обернул покрасневшее лицо к Эжени — та, как ни в чем не бывало, поддержала всеобщее веселье, и маэстро закусил губу, вне себя от переживаемого унижения. — Посмотрим, — тихо вырвалось у него. — Еще посмотрим… Даниэль напрягся, готовый ко всему, но Эли больше не удостоил его даже крупицей внимания. Обогнув по широкой дуге и его, и Лили, маэстро двинулся к выходу из зала — ни у кого не было дерзости препятствовать ему, и переполнявшую его злость он выместил лишь на лакее, держащем поднос с наполненными бокалами: проходил мимо и с силой ударил по подносу так, что тот полетел на пол. Звон разбившихся бокалов прозвучал, подобно удару грома, и вычищенный, гладкий мрамор обагрился вином, как кровью. Даниэль обернулся к Лили. Она тяжело дышала и сжимала маленькие кулаки, но он ясно видел, что случившаяся сцена потрясла и ее саму. Как раз в этот момент собравшаяся публика как будто упустила их из виду, и Даниэль решил, что это лучший момент, чтобы сбежать. Схватив Лили за руку, он вывел ее на воздух; Эли, по счастью, уже ушел, и до них донеслись раскаты его голоса, подгоняющего нерасторопного кучера, и шум уезжающего экипажа. Схватив Лили за плечи, Даниэль развернул ее к себе; хотел отчитать, но не нашел в себе для того достаточно ожесточения, поэтому заговорил горестно и проникновенно: — Зачем ты это сделала? Он очень влиятельный человек. У нас могут быть неприятности… — Мне все равно! — горячо заявила она, пытаясь сбросить его руки. — Он смотрел на вас, будто вы грязь у него под ногами! — Он смотрит так на всех, — сказал Даниэль, — и странно было бы, окажись я исключением. Но теперь… Он осекся, увидев, что к ним в сопровождении Эжени приближается Мадам, и выпрямился, мысленно подбирая подходящие выражения, чтобы уговорить ее оставить от Лили хотя бы мокрое место. Но его страхи оказались совершенно беспочвенными, ведь Мадам не проявляла ни малейших признаков гнева или раздражения, даже наоборот: они с Эжени, подхватив друг друга под локоть, хохотали от всей души, как старые подруги, и, кажется, даже разыгрывали скандальный эпизод по ролям. — Бог мой, это было великолепно, — заявила Мадам, приблизившись; Лили, успевшая крепко вцепиться в руку Даниэля, изумленно и с облегчением выдохнула. — Кто бы думал, что у розы все-таки есть шипы. — Мы с ним уже два года подряд танцуем на маскараде первый танец, — пояснила Эжени, глядя на растерянного, мало что понимающего Даниэля. — Он даже хвалился, что такой чести удостаивается лучший парижский художник… что ж, ему стоило внимательнее следить за своим языком. — Давно стоило указать на место этому пройдохе, — подытожила Мадам с по-кошачьи сытой улыбкой. — Давайте поищем экипаж. Здесь, после всего, что произошло, станет ужасно скучно. Даниэль и не думал воспротивиться. Мысли его были заняты совсем другим: несмотря на неприятную встряску, он мог соображать достаточно быстро, чтобы понять, куда ведет сложившееся положение. Но он решился высказать свои предположения, только когда они отъехали на достаточное расстояние от злосчастного театра: — Я не думаю, что этот господин будет в восторге от перспективы писать афишу для Эжени. Ухмылку, появившуюся на лице Мадам, было легко разглядеть даже в полумраке экипажа: — Разумеется. Но он нам и не нужен. Зачем он, если есть ты? Даниэлю пришли на ум не так давно услышанные им слова Пассавана. Возможно ли такое, что он знал о том, что должно произойти на балу? Не было ли случившееся тщательно срежиссированной сценой? Подозрения взметнулись в его голове тут же, но он попробовал пригасить их, не давать им воли, ведь главное, если подумать, было совсем в другом: — Для меня это было бы большой честью. — Ну разумеется! — Мадам хлопнула в ладоши, точно в знак совершенной с самой собой сделки. — Я уверена, ты справишься куда лучше, чем он. Детали обсудим позже, когда приедем на место. Что до сюжета картины… он совсем простой. — Проще не бывает, — подтвердила Эжени из своего угла. — Я играю Гвиневру, неверную жену короля Артура*. Они с королем поженились по воле их семей, она хранит ему верность, но втайне мечтает о большем. И вот, на одном турнире она встречает прекрасного рыцаря, который в знак своей преданности дарит ей розу… — Роза — это я! — с гордостью уточнила Лили. Даниэль обернулся к ней: — Ты? — Ну да, — опустив глаза, она кокетливым жестом оправила юбку. — У меня маленькая роль. Но важная. Я буду появляться на сцене, чтобы напомнить главным героям о силе их любви. — Интересно, — задумчиво сказал Даниэль, оглядывая Эжени и начиная прикидывать в уме композицию будущей картины. — А что в конце? Конец, конечно, трагичный? — Несомненно. Обстоятельства разлучают их. Гвиневру обвиняют в колдовстве… а рыцарь не успевает ее спасти. Она уже стоит на костре, и последнее, что она слышит — звук рога. Он явился за ней, но слишком поздно. И занавес. — Зрители обязаны плакать, — кивнул Даниэль. — Зрители обязаны нас озолотить, — подчеркнула Мадам, отвлекаясь от молчаливого созерцания дороги за окном. — В первую очередь — Эжени, конечно. Но и мы в накладе не останемся. Даниэль воодушевленно закивал ее словам. Теперь, когда ему казалось, что он избежал главной опасности, все дело представлялось ему совсем не сложным, даже простецким, и при этом сулящим самый верный успех. Лили, судя по всему, почувствовала то же самое, и Мадам с покровительственной, разве что не материнской улыбкой смотрела за тем, как они заключают друг друга в объятия. *** Господин де Пассаван курил одну сигару за другой, и на исходе второго часа игры над бильярдным столом витала плотная пелена дыма. Кто-то из слуг приоткрыл окно, откуда тут же дохнуло влажным и промозглым дыханием наставшей осени; вслед за этим распахнули двери и объявили о прибытии новой посетительницы. — Моя дорогая, — откладывая в сторону кий, Пассаван метнулся навстречу ступившей в бильярдную молодой женщине — скромно, неприметно одетая, она присела перед ним в реверансе, но он не удовольствовался простой церемонией и крепко обнял ее, — мы так скучали! Последнее время вы нечасто к нам захаживаете. Посетительница чуть приподняла уголки губ в виноватой улыбке. — Это так. Работа над новым романом отнимает у меня много времени.