— Когда ты запомнишь, — отрезала мадам, оборачиваясь к ней, — заменить можно любого, а в особенности того, кто мнит себя незаменимым. Я не собираюсь больше выносить этого напыщенного болвана. У меня от него начинается несварение желудка. — Вы думаете отказаться от его услуг? — спросила Эжени настороженно, пытаясь понять, возможно ли отговорить хозяйку от опрометчивого решения. — Разве пять тысяч франков — это очень большая сумма? Жюли может заработать столько за один вечер. — Поправлю тебя, дорогая, — ядовито ответила мадам, — Жюли могла заработать столько за один вечер. Но те времена уже прошли, и не признавать это глупо. Нам надо двигаться дальше, и с этим господином нам явно не по пути. Она умолкла, облокотившись на подоконник и устремив задумчивый взгляд куда-то за окно. Губы ее беззвучно шевелились, как будто она спешно пыталась что-то про себя подсчитать, но более ничем она не выдавала тех мыслей, что одолели ее. Эжени подошла к ней, оказалась рядом, и так они некоторое время простояли в молчании. — Где вы думаете найти нового художника? — наконец спросила Эжени, не выдержав, на что мадам пожала плечами: — Не знаю. Пока не знаю. Но Париж — большой город… кто знает, какие сюрпризы он принесет нам сегодня или завтра? Время для сюрпризов, как оказалось впоследствии, было уже за порогом и ждало своего часа, чтобы бесцеремонно вторгнуться в устоявшуюся, в чем-то даже размеренную жизнь всех обитателей этого дома. За дверями послышался какой-то шум, и в зал вбежала Полина — новенькая, недавно появившаяся в заведении, но обладавшая удивительной глубины голосом и грацией, с которой мало кто мог поспорить; эти качества должны были в ближайшем будущем сослужить ей хорошую службу, но пока мадам Э. предпочитала беречь ее, не торопясь показывать широкой публике. — Мадам, к вам пришли. Какая-то женщина… — начала Полина, но мадам не дала ей договорить: — Ах да, я и забыла. Сегодня у меня здесь настоящий парад идиотов, жаждущих залезть мне в карман. Не впускай ее, я сейчас приду. Кивнув, Полина исчезла, а мадам остановилась ненадолго перед зеркалом, чтобы поправить волосы, и напоследок обратилась к Эжени, поймав ее взгляд в отражении: — Я бы сказала тебе не шпионить, но ты все равно станешь. Эжени поспешно опустила взгляд, но от очередного едкого замечания ее это не спасло: — Актриса из тебя никудышная. Тебе стоит над этим поработать. — Я постараюсь, — ответила Эжени и, едва оставшись одна, тоже бросилась прочь из зала, но не в холл, куда вышла мадам, а в коридор, ведущий к кухне и черному ходу. В этом коридоре было небольшое оконце, выходящее на крыльцо; привстав на небрежно сваленный у стены хлам, Эжени смогла не только услышать, что происходит снаружи, но и своими глазами увидеть разворачивающуюся сцену. В ней не было ничего из ряда вон выходящего, что-то подобное Эжени уже наблюдала не раз и не два: мадам, не сошедшая со ступеней, величественно возвышалась над усталой женщиной в некогда ладно сшитом, но ныне поношенном сверх всякой меры платье и ее спутницей — юной замарашкой, стоящей неподвижно, не глядя ни на что вокруг себя, и судорожно вцепляющейся в собственную перештопанную юбку. — Я ведь говорила, — заявила мадам безапелляционно, давая понять, что не приемлет ни одного слова против, — мне больше не нужны девицы. Со своими бы справиться. — Но вы же согласились на нее взглянуть, — упрямо заявила женщина, дергая девчонку за руку; та мелко переступила с ноги на ногу, но продолжила подавленно молчать. — Она вырастет настоящей красавицей, уверяю, мадам! Мадам бросила короткий взгляд на лицо девчонки — та действительно была довольно миловидна, Эжени не могла этого отрицать, — но осталась совершенно бесстрастной. — Сомневаюсь в этом. Возраст меняет многих не в лучшую сторону. Многие теряют свою детскую прелесть, стоит им созреть. — Но, мадам… — Нет, нет, нет, — та махнула рукой в знак того, что беседа окончена. — Отдайте ее в прачки. Пользы будет больше. Сказав это, она развернулась, чтобы скрыться в доме, и успела потянуть на себя дверь, но женщина, не теряя последней надежды, успела вцепиться в ее рукав. — Возьмите ее хотя бы поломойкой! Она очень трудолюбивая, мадам! И никогда не жалуется! Мадам сделала судорожное и брезгливое движение, стремясь высвободить руку, но на последних словах замерла и медленно обернулась. На лице ее проступил легкий, пока еще неверный и хрупкий интерес. — Никогда не жалуется? Женщина замотала головой. О чем-то мимолетно подумав, мадам подобрала юбку и спустилась с крыльца; оказавшись рядом с ней, просительница, кажется, даже перестала дышать. — Как тебя зовут? — обратилась мадам к девчонке. Та подняла на нее глаза с явным усилием; губы ее ходили ходуном, но она сумела вымолвить едва слышно, так, что Эжени пришлось напрячь слух, чтобы разобрать имя: — Линетт. — Вот как, — ответила мадам и вдруг, протянув руку, с силой ущипнула девчонку за предплечье. Эжени шумно втянула воздух сквозь стиснутые зубы: она-то хорошо знала, что щиплется мадам больно, если ее разозлить, разве что кожу с руки не сдирает, и синяки от ее пальцев не сходят долго, приходится изводить на них лишнюю пудру и крем. Но девчонка как будто ничего не ощутила — не вскрикнула и даже не вздрогнула, только замерла и спрятала глаза, точно укрываясь за невидимым, но непробиваемым панцирем. Мадам выпрямилась, убирая руку. От ее былой непреклонности и следа не осталось. Наоборот, уголки ее рта тронула мимолетная удовлетворенная улыбка, как бывало обычно в предвкушении удачного вечера. — Я дам вам за нее пятьсот франков, — сказала она, доставая кошелек. Женщина встряла тут же: — Шестьсот. — Пятьсот, — снисходительно повторила мадам, подпуская в голос стальных ноток, и женщина не осмелилась спорить. Получив деньги, она исчезла сразу, не услышав даже, как ей советуют проваливать и больше никогда не появляться рядом с заведением; девчонку же мадам кивком головы пригласила следовать за собой, и та, по-прежнему не выказывая никакого отношения к постигшей ее судьбе, скрылась с нею в дверях. Эжени отстранилась от оконца. Сердце ее гулко колотилось, повинуясь странному волнительному предчувствию, и Эжени с трудом могла разобрать донесшийся из холла властный голос мадам: — …ничего не скрывать от меня, не выходить без моего разрешения, и упаси тебя бог украсть хоть что-нибудь с кухни. Если ты будешь делать, как я сказала, то с тобой ничего не случится. Поняла? — Да, мадам.