Уж очень разные причины мы находим для гнева. — Я боялся потерять тебя. — Вот и… — начинает Вика, и замолкает. — Нельзя любить человека, который видит глубину без иллюзий. Я знаю, Вика, я пробовал открываться. Это всегда… всегда происходит. Ты стала бы меня ненавидеть. Незаметно. Даже сама не поняла бы, в чём дело… Я говорю, уже понимая, что всё кончено. Мы можем остаться друзьями, не более того. Ни одна женщина в мире не полюбит человека, который видит её лицо мозаикой цветных квадратиков. — Да, я должен был сказать, — шепчу я. — Сразу. Прости, я не смог. А тебе хватило бы духу признаться, что ты — дайвер? Вика молчит. В её глазах слёзы, которых на самом деле нет. Между нами стена — отныне и навсегда. — Нет, — говорит она тихо. — Я тоже не смогла. Я… боялась тебя потерять. Кажется, я сошёл с ума. Только что с того, если я обнимаю Вику, и между нами нет стены… — Моя работа… из-за неё. Противно, когда всё по настоящему. Я не знаю, почему так получилось… было слишком мерзко… я испугалась, и выпала из глубины… — Мы говорим — вынырнуть… — Вынырнула… Неудачник смотрит на горы. Он молодец, он готов простоять так целый день. — Я всегда выныриваю. Потому и беру себе самых уродов, что мне всё равно… У меня на губах вопрос, который я никогда не задам. Но Вика отвечает сама: — Там, у реки, я не выходила. Первый раз в жизни. Правда. Я верю ей, как верят все мужчины от начала времён. В этом мире лишь наша вера становится правдой. 111 Вика готовит кофе, и даже Неудачник оживляется. Мы садимся за стол, свежие сливки налиты в маленький кувшинчик, в сахарнице горка белого песка, полная бутылка «Ахтамара» ждёт свой очереди. Впрочем, коньяк Вика разливает по бокалам сразу. — За твой успех, Лёня, — говорит она. — Такие успехи недорого стоят, — отвечаю я. — Почему? — Общесетевой розыск. — И что с того? — Мне придётся уйти. Этот образ засвечен, а Стрелка здесь видели. — Кто? — Вика словно не понимает всей сложности положения. — Мои девочки? — Хотя бы. — Они никому не скажут. Или ты думаешь, что виртуальные проститутки сочувствуют сильным мира сего? Знаешь, мы всех их видели без штанов… директоров корпораций и президентов фирм. Люди, которым нравится стегать женщину плетью перед тем, как лечь в постель, сочувствия не вызывают. — Ты говоришь так, словно они все извращенцы. — Нет, конечно, — Вика улыбается. — Но запоминаются именно такие гости. Ни одна из наших девчонок не настучит на Стрелка. Тем более, что ты не устраивал оргий и не брезговал сидеть с нами рядом. — Точно? — Лёня, весь наш персонал из России, Украины, Белоруссии, Казахстана. Как ты думаешь, в этих странах развита любовь к правительству и крупному бизнесу? — Таких извращений не замечал. — О том и речь. За твой успех. Мы пьём коньяк, Неудачник тоже присоединяется к нам. Его лицо невозмутимо, словно он пригубил чая. — А Кепочка? — вспоминаю я. — Уж он-то меня запомнил! — Не та порода. Ярко выраженный асоциал… стучать на тебя он не станет. — Мне он показался способным на многое. Вика барабанит пальцами по столу. — Лёня… Кепочка всегда берёт красный альбом. Это особая группа, в которой разрешено всё. Не просто цепи, плети и мелкие радости садистов, а любые зверства. Убийства, расчленение тела… можно не продолжать? — Сделай милость. — Так вот, Кепочка этим не занимается. Он приходит к нам общаться… разговаривать. — И этим достал всех сотрудниц? — Лёня, когда солидный дяденька заказывает красный альбом, приводит девушку в подземелье, и с криком «Я — вампир!» кусает её в горло, это противно, гнусно, но понятно. Это просто болезнь. Когда ничем не примечательный юноша садится перед девчонкой и начинает говорить с ней по душам… когда он тратит деньги на то, чтобы за час-другой доказать ей, что она сволочь и грязная тварь, недостойная жить на Земле… Это страшнее, поверь. — Почему? — неожиданно вступает в разговор Неудачник. — Потому, что это проклятье. Право судить и право властвовать. Право на истину. Легко разобраться с дураком или зверем. Гораздо труднее с тем, кто считает себя сверхчеловеком. Умным, чистым и непорочным. Генералы, борющиеся за мир, правители, громящие коррупцию, извращенцы, осуждающие порнографию — господи, мало ли их мы видели? Может, проклятие такое висит над людьми? Когда обещают порядок, жди хаоса, когда защищают жизнь, приходит смерть, когда защищают мораль — люди превращаются в зверей. Стоит только сказать — я выше, я чище, я лучше, и приходит расплата. Только те, кто не обещают чудес и не становятся на пьедестал, приносят в мир добро. Я чувствую, что они сцепились всерьёз. Торопливо встреваю: — Стоп! Вика, давай без диспутов о добре и зле! Так можно объявить праведниками убийц и воров! — Ты и сам вор, — замечает Вика. — Я помогаю распространять информацию. — А карманник учит людей бдительности. Только нужен ли этот урок многодетной мамаше, у которой спёрли кошелёк с зарплатой? У меня есть миллион возражений. Я могу объяснить, что в работе дайвера кража чужих файлов не основное. Хакер, не входя в виртуальность, сможет сделать это с большим успехом. И есть разница между кражей и копированием информации — я не оставляю за собой пустых компьютеров. Какая разница для человечества, кто первым выпустит новый сорт шампуня или лекарства от простуды? Но я не хочу спорить с Викой. — Извини, — она касается моей руки. — Я не права. — Почему же. Всыпала по заслугам… — Извини… Понимаешь, Неудачник, мы упали в мир чистой информации. Мир вседозволенности. Можно воевать, распутничать, хулиганить. Не готовы законы, а самое главное — не готова человеческая психика. Наказаний в глубине практически нет — даже если тебя экскоммуницируют из сети, ты вправе войти под другим именем. Можно нарваться на неприятности, воруя информацию, но и здесь сдерживающие нормы мизерны. Попробуй, докажи двенадцати присяжным, что именно мистер Джон Смит спёр новую игрушку с сервера «Микропроза», передал её Ване Петрову, а тот с помощью Ван Хо пиратски выпустил её в продажу. Мир недоказуемых преступлений и ненастоящих смертей. Только боль в душе остаётся настоящей — но кто измерит эту боль, что скользнула по проводам и сжала твоё сердце? У нас не осталось ничего, кроме морали. Смешной, ветхой морали. И оказалось, что быть негодяем или праведником куда удобнее, чем человеком… просто человеком, настоящим человеком. — А что такое — человек? — говорит Неудачник. — Просто человек, настоящий человек? — Я бы тебе объяснил, — отвечаю я. — Если бы был Богом. Кончайте, а? — Но мне действительно интересно, — Неудачник по-прежнему говорит спокойным, даже равнодушным голосом, но в глазах его огонёк азарта. — Ты — человек. — Почему? Действительно, почему? Ведь я был готов считать его лишь хитрой программой. Я теряюсь, но Вика тоже смотрит на меня, ждёт ответа, и я говорю: — Не знаю. Ты не стрелял по людям в «Лабиринте», спасал несуществующего ребёнка. Но ведь это самая абсолютная глупость… Ты цитируешь Кэрролла в подлиннике, но ведь человек — это не вызубренный запас знаний… Ты третьи сутки в глубине, и ничего, держишься… Вика удивлённо смотрит на Неудачника.