… Изабель очень хотелось поделиться с Эстеном своими наблюдениями, обсудить все, что произошло, но она боялась, что он сочтет ее сумасшедшей. Она действительно боялась. Уверенная, что происходит нечто неподвластное ее разуму, она понимала, что Франсуа наяву умеет видеть сны, а она — подглядеть его сон. Иначе как объяснить его разговоры с Диоргиль, живущей в зеркале... Все зеркала в замке действительно сняли. Изабель вынуждена была смотреться в воду в миске, чтобы увидеть свое отражение. По утрам она ощупывала руками прическу, чтобы понять, что соорудила у нее на голове служанка. Оказалось, что жить без зеркал весьма сложно, но с тех пор, как они исчезли из замка, в ее снах воцарился мир и порядок. Она не видела больше лабиринты, она не блуждала по ним и не говорила с Диоргиль через стекло. Франсуа был сам не свой. Он то впадал в безразличие, и сидел целыми днями в кресле, уставившись в огонь камина. То наоборот, он начинал нервничать, вскакивал, ходил по комнате взад и вперед, заложив руки за спину, что-то бормотал себе под нос. А однажды ночью Изабель проснулась, услышав, как он рыдает в подушку. Она не пошевелилась, понимая, что лучше не показывать, что она видела его в момент слабости. Ей хотелось утешить его, но она лежала очень тихо, слушая всхлипы. Ей было страшно и неудобно слушать чужое горе. Бедный ее муж, узнавший истинную причину смерти любимой, переживал те времена снова и снова. Спустя какое-то время в замок привезли портрет Валентины, который Франсуа заказал в Париже. Он был помещен в супружеской спальне, прямо напротив кровати, а комод, стоявший у стены, тут же превратился в алтарь. Каждое утро Франсуа шел в поле, где собирал букеты полевых цветов, и ставил их перед портретом. Вечером он зажигал свечи, чтобы было хорошо видно красавицу Валентину, и часами мог молча любоваться ею. Изабель было неуютно под ее взглядом. Она не ревновала, потому что не испытывала любви к Франсуа, но ей было неприятно видеть лицо Валентины каждый раз, когда она пробуждалась ото сна, и каждый раз, когда она ложилась в кровать. Ей хотелось как-то утешить супруга, но она не смела сказать и слова, помня, как он кричал на Диоргиль. Ей не хотелось бы оказаться на ее месте. … Ему снилось, что мир стал другим. Будто дороги похожи на зеркало и отражают небо. Будто кони скачут по этим дорогам, выбивая искры из серебристой поверхности и копыта их не цокают, а идут совершенно беззвучно. По бокам от дорог он видел высокие каменные сооружения, типа башен, и башни эти светились, если правильно петь. Он вспомнил, как пела сестра его Изабель, и как граф расспрашивал его о ее голосе. Вот для чего ему ее пение, догадался он. Изабель умеет петь для башен. — Приветствую... Перед ним стояла красивая женщина с волнистыми белесыми волосами. Они рассыпались по плечам, как морская пена, делая ее похожей на призрака. Глаза ее, цвета молодой весенней травы, смотрели на него с интересом, будто изучали. — Добрый день, мадам. Платье на ней было какое-то слишком уж простое. Белое, без всяких вышивок или там кружев. Просто белое, как снег, как ее волосы, как облака, отражающиеся в зеркале дороги. — Я очень рада видеть вас, виконт, — она протянула ему руку, которую он поднес к губам. Рука оказалась холодной, как лед. — Я восхищен, — сказал он, прибегая к вежливости, как всегда, когда не знал, что сказать. Глаза ее изучали его лицо. Он никогда не видел, чтобы глаза были такого странного цвета. Он тоже изучал ее, и чем больше изучал, тем больше она ему нравилась. — Я хочу показать вам, как добраться до нашего замка кратчайшим путем, — сказала она. — До замка? — удивился он, — я вроде никуда не собираюсь. — Ваш зять звал вас в гости. И я тоже зову, — голос ее стал слаще меда, — прошу вас, виконт, коснитесь камня. Я спою. Я не умею петь, но попробую. Тут нужен хороший голос, чтобы управлять камнями, у меня, увы, его нет. — Я не получал никаких приглашений! — попытался возразить он. — Я вас приглашаю, — вкрадчиво сказала она. Он взмахнул рукой, и блеск желтого сапфира, который он выиграл не так давно, и который считал талисманом удачи, привлек взгляд этой странной женщины. Она смотрела на сапфир, будто готова была сорвать его у него с пальца. — -Вы поедете в замок Белистер. И там отдадите кольцо моей дочери Ортанс! Добровольно... ... — Мама! — Ортанс снова сидела в темной комнате перед зеркалом. На этот раз она ничего не боялась. Зеркало принес хозяин гостиницы по ее требованию, и повесил на стену. Ортанс долго смотрела на свое отражение, потом стала читать заклинания. Вот зеркало пошло волнами, и за его гладью показалась женщина. Ортанс отпрянула, будто увидела призрака. — Мари! Темные волосы Мари были уложены в косы. Она смотрела на падчерицу с улыбкой, темные глаза, казалось, были грустны. — Она ушла в сны, — сказала Мари, — не тревожь ее. Жди гостя, Ортанс, он — твой новый жених. Постарайся очаровать его, потому, что другого уже не будет! Глава 15. Ноэль Старая графиня с тех пор, как упала в обморок, узнав о беременности Изабель, не появлялась из своей комнаты. Изабель несколько раз пыталась навестить ее, но слуги не открывали перед нею двери, сообщая, что госпожа отдыхает, спит или обедает. Изабель пожимала плечами, и вскоре забыла о пожилой даме, которую не видела уже много дней. Эстена де Монтроа графиня приняла. Она лежала в постели, глядя на него подслеповатыми глазами, старая и уставшая, без своего парика и белил казавшаяся совсем старухой. Да она и была старухой, подумал Эстен, разглядывая графиню. Все ее попытки играть в прятки с возрастом провалились, стоило ей снять парик... — Большая беда грядет, — заговорила графиня скрипучим голосом, и Эстен вздрогнул всем телом, — уезжайте, месье, только так можно предотвратить беду... — Какая беда? — спросил он.