Изабель вся сжалась, вспомнив окровавленное тело мужа, и как она пела, растирая его водой из источника. — Но это мой сын! — сказала она, - я... я не позволю... Старая графиня рассмеялась. — Все ты позволишь. Кто тебя спросит то? Ты — жена Франсуа, и мнения у тебя нет. Ты им не нужна. Нужен только ребенок. Голова ее снова затряслась, а Изабель почувствовала настоящую ненависть к старухе, сидевшей перед ней в кресле. — А знаешь, что я видела в ковше? — графиня подняла голову, — знаешь. Изабель помотала головой. Ее всю трясло от желания ударить старуху, и она сжала кулаки, чтобы не сделать этого. — Я видела смерть Франсуа. И все из-за этого ребенка... Все из-за ребенка! — глаза ее вспыхнули, — да, я хотела ребенка убить. Но Франсуа сказал, что жизнь младенца ценнее его жизни. Я верю ему. Франсуа обладает великими знаниями. Он — один из лучших. Он почти что как его отец! — Я...- Изабель сдерживала участившееся дыхание, — я ничего не хочу больше знать! — воскликнула она и выбежала из комнаты, хлопнув дверью. — Зря, — донесся до нее голос старухи, хотя она бежала по коридорам и явно не могла ее слышать, — знание — самое ценное в этом мире. И чем ты больше знаешь, тем больше можешь изменить... — Не хочу! Не хочу! — кричала Изабель. Она бросилась в комнату Ноэля, схватила ребенка на руки, прижала его к себе и наконец разрыдалась. … — Ты должна нам помочь, — Эстен стоял у окна, и смотрел на море, — если ты не поможешь, то никто уже не поможет. И Ноэль тоже должен помочь. — Старая графиня сказала, что видела смерть Фраснуа, и что смирилась с ней ради Ноэля. Я ничего не понимаю, — Изабель сжала голову руками, — Эстен, умоляю, увези меня отсюда! Он обернулся к ней и медленно кивнул. — Обещаю, Изабель. Обещаю, любимая. Сразу после обряда. Если... если останусь в живых, — добавил он шепотом. Конец его фразы Изабель не слышала. Она убежала, боясь, что позволит себе лишнего с чужим женихом. Она боялась, что не сдержит желания обнять его, и тогда сам Господь Бог их не остановит. Ей так нужна была его поддержка, тепло его рук, ласка его губ... Ей было так страшно. Ей было так сложно разобраться в том, чего она не понимала, и в чем должна была принимать непосредственное участие. Она и ее ребенок. Малыш, которого она должна защитить. … Ортанс сидела на скамье в парке, пытаясь читать пустой романчик. Но в голове ее был только образ Марселя в его новом облачении. На видела его в церкви, и то, как он смотрел на статую Христа, заставляло ее глотать слезы. Она потеряла его навсегда. И вовсе не женщина стала ее соперницей. Ее соперником был сам Господь... Призванные... призванные слышат тихий голос, призванные никогда не сбиваются с пути. И даже если сердце дрогнет на секунду в груди, они продолжают идти своей дорогой. Путь Марселя она видела до конца. Путь к свету. К тому свету, что сумела разглядеть Ортанс в его душе еще до того, как он попал на камень и осознал этот призыв. Еще до того, как был призван. Ортанс закрыла лицо руками. Ей было одновременно больно и светло, будто свет, что исходил от Марселя, коснулся и ее души. Ей хотелось встать и следовать за его светом. — Ортанс? Она резко обернулась. Эстен стоял в отдалении и смотрел на нее с улыбкой. — Привет, — сказала она. Он подошел и сел рядом. Ортанс всегда хорошо относилась к нему, понимая, что судьба была жестока, связав их неразделимой цепью. — Ты вся светишься. Она улыбнулась. — Я думаю о Марселе. Эстен пожал плечами. Ортанс, такая юная и такая странная, смотрела на него своими огромными зелеными глазами. — Если следовать за ним, то ведь станешь светиться отраженным светом, — проговорила она, будто размышляя в слух. — Возможно. — Те, кто призван, они пылают изнутри. Но ведь я всегда могу... Она не договорила, задумавшись. Эстен молчал, рассматривая свою невесту. — Мы играем с огнем, Ортанс, — наконец сказал он, — и только Господь может помочь нам выбраться из этой переделки живыми. Задумчиво глядя куда-то вниз, она только пожала плечами. — Мне все равно... я... я не боюсь. Мне нечего бояться. Я выросла в лабиринтах. Я видела Свет в душе Марселя. Я вижу Свет и сейчас, будто он рядом. Эстен, — она вскинула на него сияющие глаза, — Эстен, я знаю, что я должна делать! Я знаю, как всех спасти! Глава 23. Песнь камней — Марсель... Ортанс стояла в полной темноте. Она звала его, звала, будто он мог отозваться там, где нет света. Сама она войти в Свет не могла, ибо не те силы вели ее, что вызывают Свет. — Марсель! Свет засиял где-то далеко. Ортанс подхватила юбки и бросилась к нему, как к своему спасению. Марсель сидел на берегу моря на высокой террасе, кидая хлеб чайкам. — Я слушаю тебя, Ортанс, — спокойно проговорил он. Черное его одеяние колыхал ветер. Спокойные глаза смотрели на нее без всяких эмоций. Это был Марсель, только совсем другой. Подстриженные кругом волосы делали его лицо практически незнакомым. — В полнолуние будет открыт проход в лабиринт, — сказала она, — спаси Ноэля. Спаси всех нас! ... Камни стояли перед ней, как лес в свете луны. Изабель казалось, что это окаменевшие воины, чьи тела за многие века обветрились, но остались в строю, несломленные и суровые. Было что-то мистическое в их равнении и четкости линий. — Нужно открыть вход в лабиринт, — Франсуа держал ее за руку. Лицо его было сосредоточено, будто он и сам готовился к битве. К финальной битве, — мать вчера позволила провести обряд. И мы должны работать все вместе. Ортанс, Мартин и Эстен, державший Ноэля на руках, смотрели на Франсуа. — Бабушка до последнего не хотела обряда, — проговорила Ортанс, теребя ручку ребенка. — Она осознала его необходимость. Франсуа утром попрощался с матерью. Та сидела в кресле, и слезы безмолвно текли по ее лицу. Старая графиня знала, что никогда больше его не увидит. — Ноэль важнее всех, — говорил Франсуа, сжимая ее руку, — мама, я прошу позаботиться о Ноэле. Возможно, он наша последняя надежда. Графиня кивнула. Ее согласие было главным условием обряда. Она, рассказчица, глава рода, должна была сказать “Да”. И она сказала “да”, а сама осталась смотреть в след небольшой процессии, которая удалялась от замка в сторону леса. Виолетта держала старуху за руку, но даже поддержка внучки не могла заставить ее перестать плакать. Лошадей оставили в деревне. К камням шли медленно, будто нехотя. Франсуа нес малыша, пока они не оказались у камней. Там он передал его Ортанс, а она — Эстену. — Ты будешь петь то, что окажется в твоей голове, — Франсуа провел рукой по волосам Изабель, — смотри, не ошибись. Изабель кивнула. Она медленно подошла к камню, положила руку на его поверхность. — Не надо трогать, — услышала она голос Мартина де Куланж, — просто пой. И она запела. Голос ее лился над полями, разрушая тишину, смешиваясь с лунным светом. Она не знала тех слов, что срывались с ее губ. Крестьяне, заслышав ведьминское пение, прятались в домах и зажимали уши. А Изабель пела, наблюдая, как то там, то тут вспыхивает камень, маня ее за собой. Ортанс шла за камнями, за ней шел Эстен с ребенком на руках, следом — Мартин, а они с Франсуа так и оставались у начала пути, любуясь светом каждого камня, что столбом отправлялся прямо в небо. Франсуа держал ее за руку. Сегодня, как никогда, Изабель чувствовала, что они с ним — единое целое. Что Франсуа — большая часть ее души. Что они навсегда связаны вместе, и что даже смерть не разлучит их. Потому что нет той силы, что сможет разъединить спаянные чужими словами навеки души. Казалось, они тоже светились, как камни, и от них, от единого целого, силы и слабости, дающего и принимающего, слитых в одно, тоже идет в небо световой столб. Тут Франсуа ступил на путь. Изабель двинулась с ним. Они шли, держась за руки, и каждый их шаг казался путем в неизведанное. Изабель боялась отпустить его руку. Она крепко вцепилась в нее, и держалась, продолжая извлекать из себя те слова, что он вкладывал ей в уста. Путь привел их к спуску по ступеням вниз. Все, кто был с ними, уже преодолели их и пропали в ярком свете, лившемся изнутри. Франсуа тоже стал спускаться, не выпуская руки Изабель. Она, воодушевленная, уставшая, спешила за ним. — Осторожно. Тут река.