Я пожал ему руку и вышел в фойе. На стойке у вахтерши зазвонил телефон. Я поднял трубку. – Все готово? – спокойным голосом спросил учитель. – Дай Наташке трубку. Если она живая, спускайся. Гордеев, услышав, о чем я говорю, в ужасе показал мне кулак. Он испугался, что у Седова изменятся планы и он потребует новых заложников. – Андрей, со мной все в порядке! – услышал я голос Натальи. – Лаптев, – я почувствовал, как учитель усмехается в трубку, – снимай с себя куртку и свитер, я должен видеть, что ты ничего не прячешь под одеждой. В фойе лишних людей нет? Ты встанешь возле вахты с поднятыми вверх руками. Гордеев – напротив тебя. Если я еще кого-то в фойе увижу, стреляю без предупреждения. Ты все понял? Жди, мы идем! За игровым автоматом «Морской бой» пошевелился Казачков. Когда он успел спрятаться, мы не заметили. Вадим Алексеевич передернул затвор пистолета, взял его на изготовку. Гордеев, глядя, как начальник уголовного розыска надеется из засады убить преступника, сплюнул на пол с досады, покрутил пальцем у виска. – Внизу никого не осталось? – шепотом спросил начальник милиции. – Чего шептать? – вполголоса ответил я. – Наташка будет спускаться – услышим. – Так есть там кто или нет? – занервничал Гордеев, показывая на вход на цокольный этаж. Сверху раздались шаги. В пустом здании отчетливо слышалось, как у Натальи цокают подковки на каблуках полуботинок. Шаги Седова были мягче, но я ощущал их, каждый его шаг тяжелым молотом отдавался в моем сердце. «Ну, вот и все, – подумал я, проведя рукой по заднему карману брюк. – Нож на месте, будет возможность, прирежу учителя, хрюкнуть не успеет». Вначале на лестнице появились ноги. Наталья и Седов остановились на первой ступеньке. Мы замерли в ожидании. – Да ну, на фиг! – громко сказал учитель. – Я сам тогда не захотел, а ты подумала, что не смог? Нужна ты мне как собаке пятая нога! Пошли, не бойся. Нас там целая делегация заждалась. «Интересно, если я сейчас умру, то это будет смерть на взлете синусоиды или в момент падения? Я не хочу, чтобы мою бессмертную душу закопали вместе с оболочкой». Учитель и Наталья остановились на площадке перед спуском на цокольный этаж. Как тень, за их спинами появился Антонов Михаил. Взмах отверткой с длинным жалом, удар в спину – и учитель кубарем полетел вниз. – Ложись! – крикнули все разом. Падая на пол, я заметил, как Михаил Ильич повалил дочь и прикрыл ее своим телом. Взрыв гранаты был похож на хлопок новогодней хлопушки. Бац! И что-то толкнуло меня под ребра. В боку стало мокро и тепло. Появились внутренние голоса. «Когда он закрыл голову руками, осколок влетел под локоть», – сказал Первый голос. «Ребро при дыхании скрипит, свист воздуха, во рту кровь – это проникающее осколочное ранение грудной клетки, – ответил Второй голос. – Пневмоторакс! Он умрет от удушья». «Слышь, уроды, – мысленно обратился я к внутренним голосам, – это я так с ума схожу?» «Чего тебе с ума сходить, – ответил Первый голос. – Ты и так дурак». «Конечно, дурак, – согласился Второй голос. – Разве умный человек будет хрен под окном выращивать?» Голоса противно засмеялись. Я лег на спину, задрал рубашку, ощупал бок. Вся правая сторона туловища была в крови. Дышать становилось все труднее и труднее. Пока не померкло сознание, я постарался вспомнить, что нам о пневмотораксе рассказывали на уроках судебной медицины: «Пневмотораксом является нарушение целостности плевральной оболочки вокруг легких. Вследствие сквозного ранения давление воздуха в грудной клетке человека сравнивается с атмосферным давлением, легкие перестают работать, кровь не обогащается кислородом, наступает смерть. Лечение – заткнуть рану и создать разницу в давлениях». Я плотно прижал палец к дырочке в боку, через силу вздохнул, открыл глаза. Кровь, сочащаяся из легких, стала заполнять рот. «Так можно захлебнуться, черт возьми!» Я встал на колени, сплюнул кровь, осмотрелся. У выхода из ДК без признаков жизни лежал Гордеев. Возле игрального автомата ползал по полу Казачков. На лестничной площадке никто не шевелился. Встав на колени, я пополз к лестнице. Вокруг меня все пребывало в сизой дымке, воздух колыхался, как на июльской жаре, остро пахло металлом и толом. Тонко пели комары под потолком. Хлопнула выбитая рама. «Ты бы не геройствовал, – вернулся ко мне Первый голос. – Полежи, подожди врача». «Острота периферийного зрения падает, – констатировал Второй голос. – Это не дымка после взрыва, это у тебя наступает кислородное голодание». «Это вы, твари, от недостатка кислорода появились», – внутренне огрызнулся я. Голоса дружно заржали: «Догадался!» Глубоко вздохнув, я отпустил рану и на четвереньках взобрался по лестнице на площадку перед туалетом. Лег на пол лицом вниз, нашарил дырку в боку, заткнул ее пальцем. Немного полежал, приподнялся, посмотрел назад. Учитель лежал на ступеньках головой по направлению к вахте. Из-под левой лопатки у него торчала замусоленная рукоятка самодельной отвертки. «Он умер еще до взрыва гранаты», – понял я и пополз к Наталье. Удивительно, минуты шли за минутами, но никто в ДК не входил, никто не спешил нам на помощь. Слышали ведь снаружи звук взрыва, почему бездействуют? У тела Михаила Антонова я сел, потом лег на спину, как смог, глубоко вздохнул, уперся тестю ногами в плечо и столкнул его с Наташки. От напряжения перед глазами запрыгали искры, как при электросварке. В голове зашумело, в животе все нутро дернулось, и меня вырвало кровью. «У тебя осталось совсем немного времени», – оповестил Первый голос. Я послал его матом, он заткнулся. Второй голос решил, что ему лучше помолчать. Наконец-то я добрался до Натальи. Вид ее был ужасен. Осколок гранаты по касательной прошелся по ее голове и частично скальпировал череп. Я осторожно взял большой лоскут кожи, свисающий с ее головы, вывернул его наизнанку (розовой мокрой кожей внутрь, слипшимися от крови волосами наружу), прицелился и аккуратно вернул скальп на голый череп. Получилось неплохо, я бы даже сказал, эстетично! Недвижимая Наталья стала похожа на мертвую окровавленную девушку, а не на жертву налета индейцев сиу. Я ощупал ее голову: кости черепа под пальцами не гуляли, мозги при надавливании наружу не вылезли. Я склонился и поцеловал ее. Губы в губы, кровь из моих легких – на ее кровь из головы. – Наташа, – позвал я девушку, – Наташа, очнись, я же чувствую, что ты дышишь! Она открыла глаза, пошевелилась. Я лег рядом. Жизненные силы покидали меня. Надо готовиться к Большому Путешествию. – Наташа, – прошептал я, – если бы ты знала, как я рад, что ты жива! Наташа, у меня легкое пробито, я сейчас могу потерять сознание, но, что бы ни случилось, помни, если мне не суждено тебя больше увидеть, то душа моя будет дожидаться тебя возле звезд. Наташа, я один по Вселенной не полечу, я буду где-то здесь, рядом… Я еще что-то шептал ей, сплевывая кровь, пытался ее поцеловать напоследок, но не стал – на губах у меня появились ярко-розовые пузыри, верный признак близкой кончины. «Туши свет! – приказал Первый голос. – На сегодня спектакль окончен, пора по домам». И наступила темнота: свет померк, сознание выключилось. 32 В холодном сиянии и великолепии из космической мглы появилась планета Сатурн. Вначале она была величиной с горошину, потом с яблоко, с футбольный мяч. Вот уже отчетливо видны ее знаменитые платиновые кольца, сквозь облака стали проглядывать контуры материков и голубизна океанов. Мне осталось лететь до Сатурна совсем немного, но коварная комета Галлея изменила свою траекторию и подло ударила меня в грудь. Боль была такая, что я весь скрючился, как в судорогах, скрипя ребрами, попробовал вздохнуть, но получилось так себе, на полглотка. – Проклятые дороги! – выругался кто-то в изголовье. – Ни клочка без ям нету! «Ага, ямы во всем виноваты! – проснулся Первый голос. – Плохому танцору всегда яйца мешают». «Дело было не в бобине – идиот сидел в кабине!» – съехидничал Второй голос. «Вы опять здесь?» – спросил я. «Конечно! – хором подтвердили голоса. – У тебя все легкие кровью залиты, кислорода-то не хватает. Гипоксия!» Я открыл глаза, посмотрел по сторонам. Я – в автомобиле «Скорой помощи», за окном еще светит солнце. Машину швыряет на ухабах, водитель вполголоса матерится как сапожник. – Здравствуйте, – надо мной склонилась женщина в белом халате. – Голова не болит? Мы остановили вам кровотечение, рану обработали. Сейчас приедем в больницу, вас прооперируют, и все будет хорошо! – У меня пневмоторакс! – прошептал я. – Кислородное голодание. Врач поправила трубки у меня в носу. – С кислородом у вас все в порядке, баллона надолго хватит. Сейчас мы с вами примем обезболивающее, и вы поспите. Коля, останови машину, я на ходу в вену не смогу попасть! Автомобиль съехал на обочину, водитель закурил, ноздри приятно защекотало запахом табака. «Дал бы разок затянуться!» – помечтал я. Врач перемотала мне руку жгутом, достала шприц, примерилась, куда воткнуть. – Только морфий не колите, – одними губами попросил я.