– Это не означает, что старая любовь приказала долго жить. – Она не упоминала о Дженис все это время, – говорю я, глядя на них. Эшли смеется чему-то. – Не знаю, дорогой. Все равно мне как-то неспокойно. – Может, они останутся друзьями. – Как вы с Хадсоном? – Это другое, – отвечаю я слишком уж быстро и бесстрастно. – Они же не бывшие. Это просто прежнее увлечение Эшли. – Прошлое может взять свое. – Джордж смотрит на подплывающую к нам Эшли. – Она подцепила девушку, – взволнованно сообщает Эшли, оказавшись рядом с нами. – Что? – ошалело спрашивает Джордж, глядя на меня так, словно я должен соображать, что все это значит. – Дженис. На этих выходных она ходила на какую-то вечеринку, и дело кончилось поцелуями с девушкой. И она говорит, это было так клево! Может, она би. – Может? – спрашиваю я. – Гетерофлексибильность, квир после трех бутылок, – отвечает Джордж. – Называй как хочешь. Но для отношений она все равно не годится. – Почему нет? – удивляется Эшли. – Мы так хорошо подходим друг другу, и вдруг теперь ей захочется немного поцеловаться со мной, как этого всегда хотелось мне. Я должна сказать ей об этом, верно? Нужно пригласить ее пообщаться, когда она будет не на работе, и мы можем где-нибудь уединиться. Мы с Джорджем встревоженно переглядываемся. – Во-первых, – начинаю я, – тогда она вылетит с работы. – С чего ты взял? – не понимает Эшли. – Она же спасатель, а не вожатая. – Дорогая, но ведь теперь у тебя есть Паз. Эшли вздыхает и смотрит на свое отражение в воде. – Мне нравится Паз. Действительно нравится. Достаточно для того, чтобы обращаться с ней… близко. – Мы знаем это, – ухмыляется Джордж. Эшли таращится на него. – И она симпатичная. И забавная, и действительно шикарная. Но Дженис… – Она оглядывается на нее. – Дженис – это мечта. – Но она еще и реальный человек, – говорю я, – и если ты встречаешься с кем-то, все остальные перестают для тебя существовать. – Только потому, что у вас с Хадсоном не сложилось… – взвивается Эшли, и я так яростно мотаю головой, что она замолкает. – Да, – мгновение спустя признаю я. – Отчасти это так. Но, лапонька, ты же не знаешь, как что сложится у вас. Ты можешь бросить ради нее Паз и потерять их обеих. У меня так произошло с мюзиклом. Ты хочешь пойти на такой риск? – Ты же пошел. И разве ты, будь у тебя такая возможность, не повторил бы своей попытки? Я вздыхаю. – Это не одно и то же, – увещевает ее Джордж. – Она до сих пор отвергает тебя, Эшли. И вам будет плохо вместе, если из-за тебя она лишится работы. Просто… оставайтесь друзьями. Я хочу сказать, что если вы с Паз не будете вместе… Эшли тоже вздыхает. – Просто я… – Да понял я, понял, – морщусь я. – Тебе кажется, что она находится в пределах досягаемости. Но Джордж прав. Ты не должна форсировать события. Ведь ты вполне можешь подождать полторы недели и только потом поговорить с ней, правильно? – Но она останется здесь, а я вернусь в Бостон. – Не так уж это и далеко, – успокаивает ее Джордж. – Ага. О’кей, – печально соглашается Эшли. – И мне не следует так поступать с Паз. Нужно посмотреть, к чему приведут наши с ней отношения. И она так хорошо целуется. Могу поспорить, она хорошо работает ртом и в других местах… – Она ухмыляется, глядя на шокированного Джорджа и на закатившего глаза меня. – Но я собираюсь пригласить Дженис на спектакль. – Конечно, – киваю я. – Обязательно пригласи. Эшли снова плывет к Дженис. Находящаяся на другом конце бассейна Паз смотрит на нее. И я немного хмурюсь, сочувствуя ей. – Да, теперь ты понял, что Хадсон не тот, за кого ты его принимал, но ты вполне можешь заиметь другого парня своей мечты. – Знаю. Но не представляю, кто это может быть. – Хадсон с лаком на ногтях? Я весело смеюсь. – Что-то вроде того. * * * Во время ужина начинает идти дождь, и потому вечером мы все отправляемся в актовый зал, где Джоан ставит нам «Неправильное воспитание Кэмерон Пост», и у нас появляется возможность немного поплакать. Джордж и Брэд сидят по одну сторону от меня, а Эшли и Паз – по другую, и иногда я ловлю их обеспокоенные взгляды типа «Не слишком ли мы нежничаем, сидя рядом с ним?», обращенные друг на друга и на меня, но я просто смотрю фильм и размышляю над тем, чего сегодня не хватало в номере «Честно искренний». Меня поражает, как хорошо я переношу случившееся. То есть, конечно, я не радуюсь, но со стороны этого и не скажешь. Я не выплакиваю глаза по поводу моего разбитого сердца или того, что меня предали. Я печален. Но в то же самое время и счастлив. Когда фильм заканчивается, все еще льет дождь, и мы бежим к домикам, натянув на головы майки в тщетной попытке сохранить волосы сухими (а собственно – почему? Ведь завтра утром мы идем в бассейн, верно?), крича и смеясь, потому что все равно промокаем до нитки. Только вот Хадсон стоит у двери в мой домик. Он весь мокрый, белая майка прилипла к телу, волосы спадают на лоб ручьями воды, глаза щурятся, защищаясь от неистовых дождевых капель. Завидев меня, он робко машет рукой, и я знаю, что не могу просто пройти мимо, когда он такой промокший, и я толком не понимаю, что это – романтический щенячий шаг навстречу или, может, преамбула к речи под дождем на тему «Ты поступаешь несправедливо»? В любом случае монолог под дождем мне обеспечен. А мне, думаю, отведена роль человека, склонного драматизировать события. – Что? – спрашиваю я. – Мы можем поговорить? – Не сейчас. Льет как из ведра. – Тогда, может быть, завтра? – Я мокну. – И меня тут же передергивает от того, что моя жалоба так похожа на кокетство. У тебя хорошо получается быть холодным и равнодушным, Рэнди. Я подхожу к двери домика. – Но… Я не позволяю ему закончить фразу, открыв дверь и войдя в домик. Мне хочется выглянуть в окно, увидеть, ждет ли он, смотрит ли на меня, промокая все больше и больше и надеясь, что я все же выйду к нему, но я не должен поступать так, и, кроме того, за меня это делает Джордж. – Он уходит, – говорит Джордж минуту спустя. – Ты не хочешь поговорить с ним? – В такую погоду? – Неплохая получилась бы сцена. – Хватит на меня сегодня сцен. Я ложусь спать. Джордж пожимает плечами, а я начинаю готовиться ко сну и бросаю всего один взгляд на окно. Хадсона у домика нет. С какой стати ему там быть? Засыпаю под стук дождя по крыше. У него есть свой ритм – нечто среднее между сердцебиением и увертюрой к спектаклю. Двадцать четыре Весь следующий день также идет дождь, и это хорошо, потому что появляется предлог для того, чтобы не выходить из театрального домика, работать над номерами, костюмами, танцами. Завтра состоится первый прогон всего спектакля – представления целиком со сменой костюмов и освещением и миллионом других вещей, которые могут пойти ужасно неправильно. Два года тому назад во время такого просмотра сверху упал мешок с песком, чуть не убивший мальчика из кордебалета. Не меня. И тот мальчик в лагерь больше не приезжал. Возможно, и к лучшему. Он был невезучим. Но в этом году я не хочу никаких мешков с песком, нужно, чтобы ошибок было как можно меньше, поэтому я хожу и спрашиваю, что кому требуется, а потом отдаю список Марку, чтобы мы могли проработать все, что необходимо проработать. Мы посвящаем этому целый день, прерываясь только на обед. Мы очень заняты и волнуемся, и досадуем по самым разным поводам. И я ни разу не вспоминаю о Хадсоне. Однако в четверг утром я понимаю, что должен сделать это. – Я немного жульничаю, – говорит Марк, поднимая нас с постелей. Песню It’s in His Kiss иногда называют «Песенкой шуп-шуп», она появилась на свет в 1963 году, тогда ее исполняла Мерри Клэйтон… но это кавер 1990 года. Это Шер! Как я могу не поставить вам Шер? Не ждите извинений. Должен сказать, что тот факт, что Джоан не позволила мне показать «Русалок» во время киноночи – форменное безобразие. – Он кивает, словно высказался по этому вопросу, и включает магнитофон.