* * * Этим вечером мы разжигаем большой костер, жарим на прутиках зефирки и поем песни. Марк задался целью заставить весь лагерь спеть I’m Coming Out, но эту песню трудно исполнять под одну только акустическую гитару, мы все прекрасно понимаем это и потому поем без особого воодушевления. Джордж красит ногти Джордан, а Эшли воткнула в землю сразу пять прутиков с зефиринами и теперь бегает от одного к другому и переворачивает их. – Она что, действительно пыталась сегодня изобразить, будто тонет? – Джордан, не отрываясь, смотрят на свои ногти. Они спросили у Джорджа, а может ли он сделать на них какой-нибудь рисунок, Джордж захотел попробовать и теперь старательно выводит черные сердечки на блестящей розовой лаковой основе. – Чего не сделаешь ради любви, – глубокомысленно изрекаю я. – Видите ли, притворство – всегда проблема, – рассуждают Джордан. – В ромкоме нужно почти что утонуть, причем ненамеренно, и оказаться спасенным, и, может, по ходу дела еще и потерять память. Нет никакого смысла просто барахтаться в воде, изображая потенциального утопленника. Это пытаются проделать герои всех подростковых фильмов об отдыхе на море, и ни у кого из них ничего не получается. – Не хочу портить тебе всю малину. – Монтгомери, сидя на бревне, наблюдает за художеством Джорджа. – Но как это вообще может получиться? Натурал неспособен сделаться геем, даже если ему довелось спасти кого-то из нас. Существуй такая возможность, я бы регулярно поджигал нашу квартиру до тех пор, пока не перебрал бы всех пожарных Лос-Анджелеса. – Дорогой, не смеши меня, а не то я испорчу ногти Джордан, – просит Джордж. Беру зефир из лежащего на земле мешка, стряхиваю муравьев, насаживаю на прутик и подношу к огню. Хадсон стоит рядом и поджаривает две зефирины. Его очередное увлечение, имя которого я позабыл, тоже стоит поблизости и разговаривает с Брэдом. – Спасибо, – обращаюсь я к Хадсону, – Эшли тебе этого не скажет, но ты смелый парень. Он смотрит на меня и улыбается: – Ты о том, что произошло в бассейне? Так в чем было дело, брат? – Это был плохо продуманный план, достаточно сказать, что все делалось ради любви. – Аааааа. Ну тогда мне жаль, что я помешал его осуществлению. Я люблю любовь. – Замечаю, что он не смотрит на свою теперешнюю пассию и что мне неожиданно становится очень тепло, даже учитывая близость костра. – А кто не любит? Но этой конкретной любви не суждено сбыться. – Что? Не расстраивай меня, парень. Я люблю только счастливые любовные истории. – Просто они не пара. – А, не сбрасывай ее со счетов. Если она действительно любит, то должна, знаешь ли, бороться за свою любовь. Должна переиграть соперников, преодолеть препятствия и победить. – Какое-то время он молчит и смотрит на огонь, отражающийся в его глазах. – Я думаю… Думаю, любовь – это нечто необыкновенное, тем более для нас, квиров, но мы должны больше стараться. Даже если успех маловероятен. Потому что, если ты ощущаешь связь с кем-то, если кто-то заставляет тебя чувствовать себя особенным… У нас это бывает реже, чем у натуралов. И потому игра всегда стоит свеч. Даже если кажется, что все твои усилия напрасны. Все равно надо пытаться. Я смотрю на огонь и улыбаюсь. – Эй, малыш! – К нам подходит красавчик Хадсона. – Мои зефиры поджарились? – Зефир, – поправляю я. – Ну да. Я просто хочу закинуть в рот что-нибудь сладенькое. – Ну это я могу тебе обеспечить. – Хадсон обнимает своего бойфренда за талию и притягивает к себе для поцелуя. Моя зефирина потрескивает и становится черной. Я достаю ее из огня. – Пока, – говорю я им. Но они не замечают, что я ухожу. Восемь – Ты официально оказался в самой смехотворной ситуации всех времен. И я БЫЛ. ТОМУ. СВИДЕТЕЛЬ, – возвещает Джордж. После нашего возвращения в домик он сидит на своей кровати и обмахивает себя веером. – То есть я, конечно, ожидал, что будет смешно, но чтобы настолько… – Все пошло не по плану. – Я беру бейсболку и толстовку. Эшли фыркает, сидя на верхней койке. – Может, хватит? – сердито говорю я. – Все нормально. Он просто делает вид, что вовсе не великий… – Плейбой, – подсказывает Джордж. – Я решил, что мы вполне можем ввести в обиход это слово. – Но случившееся мне на руку Оно означает, что он попытается сблизиться со мной. – Похоже, ты не зря преобразился, раз он выкинул такое. Ну кто мог подумать, что неприметный качок окажется примадонной? Представь себе, что он может вытворять на сцене с такими-то способностями к импровизации и убедительностью. – Но он же не думает, что мы не расскажем тебе, как все обстоит на самом деле, – вступает в разговор Эшли. – После твоего припадочного смеха я не удивлюсь, если он решит, что тебя это все дико забавляет. Или же что мы недостаточно осведомлены о его любовных похождениях, чтобы комментировать их. – Ты действительно считаешь себя способным выдержать все это? – Эшли так много смеялась, что голос у нее теперь немного хриплый. – Ты играешь Дала, он играет Хадсона, который не Хал. Так вы не сможете узнать друг друга. – Я уже знаю его. И он знает меня, просто у меня тогда была другая одежда. – А еще у тебя были другие привычки и интересы, – добавляет Эшли. – Плюс к этому теперь ты говоришь более низким голосом и медленнее – довольно милый штрих, кстати говоря. Ты достоин «Оскара», – иронизирует Джордж. – Спасибо. – Я немного горжусь собой, хотя и пытаюсь злиться на них за то, что они делают из меня посмешище. Надеваю бейсболку и улыбаюсь так широко, что улыбка, кажется, готова выйти за пределы лица. Тихо вскрикиваю и притоптываю ногой. – Все идет замечательно! Мы чувствуем, что прекрасно подходим друг другу – вот почему он не хочет, чтобы я знал, что на дереве есть его имя. Джордж и Эшли смотрят на меня так, словно я только что сказал им, сколько радости способны принести сиськи. Джордж кивает. – Послушай, мне не хочется быть занудой, – говорит Эшли, – но ты просто держи в уме, что он – игрок. – Плейбой, – поправляет ее Джордж. – Конечно. Плейбой. И, может, он говорит, что он не Хал, только потому, что хочет залезть тебе в штаны, но понимает, что плейбой тебе не нужен. – А может, ему просто нужен кто-то, с кем у него возникла бы подлинная связь, – возражаю я. Эшли вздыхает: – Может, оно и так. Но… ты предупредил меня, чтобы я не бросалась очертя голову в новые отношения, которые разобьют мне сердце этим летом. Вот и я предупреждаю тебя о том же. – Все будет хорошо. – заверяю ее я, оглядывая себя в зеркале. Приглаживаю торчащие волосы. Надеть толстовку или нести в руке? Не буду надевать, на улице довольно тепло. – О’кей. Мне пора. Я сказал ему, что возьму толстовку и встречусь с ним у флагштока. Увидимся на шоу талантов. – Ему, наверное, потребовалось время на то, чтобы сообщить своим соседям, что он теперь совсем другой человек, – предполагает Джордж. Эшли опять фыркает. – Прекрасно! – Я направляюсь к сетчатой двери: – Пока! – Распахиваю скрипящую дверь и бегу к флагштоку. Я прихожу на свидание первым, но я рад этому. Мне хотелось скорее оказаться вне домика и насладиться происходящим. Я уже нравлюсь Хадсону настолько, что он притворяется романтиком! Джордж и Эшли могут считать, что это смешно, да так оно отчасти и есть, но это еще и очень приятно. Он сейчас такой, каким всегда хотел быть и должен быть с подходящим ему парнем, и у меня создается впечатление, что он всегда знал: этим парнем буду я. Дело не в том, чтобы просто залезть мне в штаны. Ради одного секса столько усилий не прилагают. Он делает это, потому что испытывает ко мне чувство. А это значит, моя идея была правильной. И моя работа над собой в течение года, и то, что я лишаю себя этим летом театра, – именно то, что нужно. Так должно быть. Просто так должно быть. Смотрю в небо. Солнце почти у горизонта – синего, и оранжевого, и пурпурного. Но прямо надо мной небо темное. В нем появляются звезды. Они подмигивают мне. – Привет, – раздается за моей спиной голос Хадсона. Он говорит тише, чем я ожидал. Поворачиваюсь к нему. Поверх майки на нем надета старая зеленая толстовка, она немного тесна ему и обтягивает живот и плечи, так что очертания его тела вырисовываются яснее, чем когда он был в майке. Моя толстовка у меня в руке, и я вдруг начинаю соображать, а не накинуть ли ее на плечи или не обвязать ли вокруг талии, или же это будет слишком по-женски? Надо просто надеть ее, что я быстро и делаю, пока он подходит ко мне, но умудряюсь при этом уронить с головы бейсболку. Хадсон внезапно оказывается совсем рядом и становится на колени, чтобы поднять ее. Он протягивает ее мне, и я с трудом удерживаюсь от шутки о том, что он – принц, а бейсболка – хрустальная туфелька, что неминуемо закончилось бы тем, что я запел бы что-то из «Золушки» (Роджерса и Хамместейна, а не Диснея). – Спасибо. – Надеваю бейсболку. – Прости, мне что-то вдруг стало холодно. – Да, по вечерам здесь бывает прохладно. Не знаю, как у вас там в Огайо. Здесь же летом днем жарко, а ночью… прикольно. – Ага. – Мы молча смотрим друг на друга, и я гадаю, чувствует ли он всю нелепость ситуации, при которой мы с ним говорим о погоде, как два идиота, или же он смотрит в мои глаза и хочет поцеловать меня. Мне кажется, что верно и то, и другое. – Ну, пришло время экскурсии. – Он улыбается своей обычной – широкой волчьей улыбкой. В небольшой щелочке между передними верхними зубами виден язык. – Это, ясное дело, флагшток, а минут через пятнадцать здесь разожгут костер. Ребята будут поджаривать на огне зефир и вообще весело проводить время. А вон там… – показывает он, подходя ближе ко мне с тем, чтобы его палец оказался на одной линии с моими глазами, – четырнадцатый домик. Мой домик. Говорю на случай, если ты захочешь навестить меня. – А мы можем заскочить туда на минутку прямо сейчас? – Ага. Ты можешь оставаться там до отбоя. А позже… придется тихо красться, чтобы тебя не засекли вожатые. В задней стене домика есть окно, оно совсем рядом с моей кроватью. – Ты наверху или внизу? – спрашиваю я, и, едва успев ляпнуть такое, сильно краснею и радуюсь, что в темноте этого незаметно. – Я хотел сказать… прости, я не хотел сказать… – Как придется, – перебивает меня он и подмигивает. – Но койка у меня внизу: люблю сразу рухнуть в нее в конце дня. – Я тоже, – соглашаюсь я, но это правда лишь наполовину, потому что кто же этого не любит, но дело еще и в том, что в первое свое лето я спал на верхней койке, а Эшли на нижней, а потом я как-то красил ногти и капнул сверху на нее лаком, вот мы и поменялись. – Так что ты можешь постучать в окно, сам понимаешь, и я вылезу к тебе. Если на то будут причины. Я смеюсь. Он каждый год прибегает к одним и тем же уловкам. И они, скажу я вам, хорошо испытаны на практике. А теперь он хочет применить их ко мне. И это вовсе не означает, что он остается плейбоем. Просто он знает, как это работает, и хочет наладить отношения со мной. А Эшли неромантична, вот и все. Я снова смотрю на звезды. – О’кей. Это нужная информация… про запас. Но, вообще, экскурсия у нас пока что не очень содержательная. – Ну вот, я немного разрядил атмосферу. – Пока что? – Пока что, – решительно отвечаю я. – О’кей, хорошо, итак, перейдем к следующей достопримечательности, коей является медпункт, – произносит он с чудовищным британским акцентом.