– Папа, – тихо повторил Йона. – Я знаю, тебе тогда исполнилось всего одиннадцать. Ты его помнишь? В смысле, по-настоящему? – Я боюсь забыть… в молодости я пугался, когда мне казалось, что я не могу вспомнить его лицо или голос… но так, видимо, устроена память… он все еще снится мне, и во сне я вижу его абсолютно отчетливо. Дворники мотались по лобовому стеклу, смахивая дождевые капли. – Тебе снится мама? – спросил Йона после небольшого молчания. – Очень часто. Я так по ней скучаю. Каждый день. – Я тоже. Люми опустила голову и стерла слезы тыльной стороной ладони. Не доезжая Верта, Йона притормозил на перекрестке. В мокром асфальте отражался красный свет светофора. На верхушку голого дерева тяжело опустилась ворона. – Я помню, как-то мы с мамой… смотрели на большой пожар, – заговорила Люми. – Загорелся склад в депо… мне кажется, мы в тот день еще ели мороженое, сидя на ступеньках tuomiokirkko[21], и мама рассказывала мне про моего лучшего в мире папу, которого больше нет на свете. Красный сигнал светофора сменился зеленым, и машина тронулась с места. – Ты что-нибудь помнишь из того времени, когда жила в Швеции? – спросил Йона. – Мама рассказывала, что у меня была игрушечная плита. И как ты играл со мной, когда приходил домой. – Я был твоим ребенком или собакой, с которой много хлопот. Мне надо было лежать на полу, а ты меня кормила… такая терпеливая… Я засыпал, а ты расставляла по мне тарелки, раскладывала ложки-вилки. – Зачем? – улыбнулась Люми. – Не знаю. Наверное, играла, что я стол. Они объехали длинную фуру с грязным брезентовым кузовом. На окошки пролился целый водопад, и машину качнуло порывом воздуха. – Может, мне это приснилось, – медленно проговорила Люми, – но, мне кажется, это настоящее воспоминание. Как мы желали спокойной ночи серому коту. – Желали. Если я бывал дома вечером, то обязательно читал тебе сказку… а потом мы махали соседскому коту, и ты ложилась спать. Глава 39 Когда они, сбросив скорость, покатили по Рийксвег, тянувшейся до самого шоссе Е-25, дождь уже перестал. Они находились недалеко от промышленной зоны на окраине Мархезе. На пастбище около тридцати овец, все мордой против ветра. По другую сторону шоссе серела большая запруда. Они свернули на узкую асфальтовую дорогу; погнутые щиты сообщали, что дорога заканчивается тупиком и что это частные владения. Высокая луговая трава с шорохом задевала дверцы машины. Йона мягко затормозил перед заржавленным шлагбаумом, вышел на холод и вытащил гвоздь, засунутый в петли вместо дужки замка. В конце дороги виднелось несколько заброшенных строений; обзор открывался во все стороны. Идеальное, отлично выбранное место. Любого, кто захочет приблизиться, будет видно издалека, а до бельгийской границы всего семь километров. Они въехали, и Йона остановил машину позади старого жилого дома с забранными фанерой окнами и заколоченной дверью. Грунтовая дорога в глубоких лужах тянулась вокруг выгона до старой мастерской – довольно большого строения с белыми жестяными стенами. Часть торца, кажется, оторвалась и медленно покачивалась на ветру. Йона и Люми пошли коротким путем, по выгону, перешагнув через поврежденную электроизгородь. Провод порвался, несколько столбов упали, фарфоровые изоляторы мокли в лужах. – Не заминировано? – спросила Люми. – Нет. – Потому что взрыв может выдать укрытие, – сказала Люми сама себе. По глубокой тракторной колее в отцветшей сныти они вышли на гравийную площадку. В бурьяне недалеко от сарая валялись детали комбайна. Йона, прижимая к себе руку с пистолетом, двинулся вокруг сарая. Окна верхнего этажа были заколочены. По грязной жести фасада тянулись потеки бурой ржавчины от заклепок. Торец состоял из ворот, достаточно больших, чтобы в сарай можно было въехать на автопогрузчике. Одна дверь висела косо и покачивалась на ветру туда-сюда. В сарай, казалось, никто не заходил уже много лет. У покрытого трещинами цементного пандуса каталась пустая пластиковая бутыль из-под моторного масла. Йона остановился и коротко оглянулся на выгон, на узкую дорогу и машину, стоявшую возле темного дома. Открыв дверь, он заглянул в полумрак сарая, увидел покрытый масляными пятнами пол, коробку с шиферными гвоздями и несколько мотков строительного пластика. На ближайшей к двери опоре облезла краска, столб был истерт чем-то механическим до самого потолка. – Думаю, он приготовил нам сюрприз, – заметил Йона и вошел. Люми последовала за ним; желудок сводило от беспокойства. Ветер гонял по полу сухие листья. Люми инстинктивно держалась поближе к отцу. В огромном сарае было пусто. Какое-то время ветер удерживал ворота открытыми, но потом створка со скрипом захлопнулась, и стало почти темно. Между стенами отдавался стук шагов. – Что-то мне тут не нравится, – прошептала Люми. Когда ветер снова приоткрыл створку ворот, в сарай проникло немного света. Бледный луч, словно волна в прибое, прокатился по полу до внутренней стены, а потом заскользил обратно. Сарай был просторным, но не настолько, чтобы занять все строение. Люми потянула отца к выходу. Послышался странный вздох, и в следующую секунду у них за спиной опустилась гидравлическая стальная дверь. Мощная перегородка со стуком ударила в пол, скрежетнул замок. Путь к бегству был перекрыт от пола до потолка. – Папа! – испуганно сказала Люми. – Ничего страшного. Вверху зажегся свет, и стало видно, что гладкие стены обшиты толстой, сваренной в углах, сталью. В четырех метрах над полом виднелись камеры видеонаблюдения и бойницы. Ни спрятаться, ни перелезть через дверь было невозможно. В бронированной стене Йона и Люми отражались в виде двух серых фигур. Люми часто задышала, и Йона взял ее за локоть, чтобы она не вздумала вытащить пистолет. Стальная дверь в стене открылась, и к ним, хромая, вышел невысокий человек в черных спортивных штанах и черном свитере. Глубокие шрамы на лице, седой “ежик”, в руке пистолет. – Я тобой очень недоволен, – мрачно сказал человек по-английски и погрозил Йоне пистолетом. – Жаль, что… – Ты меня слышал? – повысил голос человек в свитере. – Да, лейтенант. Человек в свитере обошел Йону, проверяя его, и толкнул в спину так, что Йоне пришлось сделать шаг вперед, чтобы не упасть. – Как тебе валяться на полу в луже собственной крови? – Я не валяюсь в луже крови. – Но я мог бы тебя застрелить.