– Где родился, там и пригодился, – улыбнулся пенсионер. – А вы что у нас ищете? Я взглянула на Дюдюню, та взяла Веронику за руку. – Думаю, надо посмотреть, что тут вокруг избы. Пошли. Я подождала, пока женщины удалятся, достала из куртки удостоверение и показала его Георгию. – Начальник особой бригады, – прочитал он. – Круто. Лады, давай познакомимся. Моя фамилия Семенов. Служил начальником местного отделения милиции. Убрали на пенсию с почетом, хоть мог еще долго работать. Ты по какой причине здесь? – Неподалеку отсюда находится дом, который ранее принадлежал Игорю Рудольфовичу Шмакову… – начала я. – Серийщику, – кивнул собеседник. – Если вас интересует само здание, то у него богатая история. Могу рассказать. После ареста маньяка оно стояло пустым. Потом Николай, сын Игоря, его перестроил, жил там со своей семьей, но он недавно умер. И, если не ошибаюсь, вскоре погиб и один из его сыновей. – Вы знаете про галерею, которая ведет из этого сарая в особняк? – прямо спросила я. – В курсе, – кивнул отставной мент. – С нами вдова Николая Каменева, – объяснила я, – она ничего не знает про биологического отца мужа. А мы подозреваем, что ее супруга убили, замаскировав преступление под естественную смерть. В присутствии Вероники я не хочу вести откровенную беседу. – Ясно, – коротко ответил Георгий, – поселок Русалка рядом. Вбей название в навигатор, сообразишь, как туда ехать. Улица Еловая, пять. Жду в любое время. Георгий запустил руку в карман, вынул визитку и протянул ее мне. – Вся контактная информация. Доступен днем и ночью. Я посмотрела на карточку. «Георгий Михайлович Семенов. Владелец детективного агентства. Поиск пропавших без вести. Круглосуточно». Далее шел уже известный мне адрес и четыре телефонных номера. – Ничего интересного мы не нашли! – закричала Дюдюня, выходя из-за угла избы. – Кто тут жил? – Женщина одна, – пояснил мой собеседник, – тихая, одинокая, с людьми общаться не хотела, вот и забралась подальше от них. Огород у нее был, в сарае корова жила, куры еще, коза. Большое хозяйство. Когда она умерла, тут все обветшало. Вы уж извините, надо девочку отвезти домой, покормить. Если вам захочется что-то вредное покурить или таблетки глотать, порошок нюхать, то, прежде чем начать, мою внучку вспомните. Вы ее за старуху приняли. Вид у Гали страхолюдский, лицо, как печеное яблоко, зубов почти нет, волосы на голове пересчитать по одному можно, она скелет, ум у нее лет на восемь. Если не хотите в такую превратиться, никогда запрещенные препараты не трогайте. Не верьте тем, кто говорит: «От одного укола на иглу не подсаживаются». Вранье это. Знаю таких, которые с одной понюшки кокаина в торчков превратились. Не надо думать: «Я не подросток, ума хватит за шприц не хвататься». Никто не знает, что его впереди ждет. Решать проблемы с помощью наркотиков – значит усугублять свои неприятности, которые скоро перерастут в такую беду, что мало не покажется. Хорошей вам прогулки, девочки. Семенов развернулся и ушел. – Давайте возвращаться, – предложила Дюдюня. – Как? – растерялась Вероника. – Тем же путем, как и сюда добрались, – решила я, – наверное, он самый короткий до особняка. Назад мы действительно прошли быстро. – Не хочу рассказывать детям про подземный ход, – занервничала Каменева, когда мы очутились во флигеле, – они начнут расспрашивать, решат спуститься, походить там. И что им сказать? Слыхом не слыхивала про подвал? Ни Илья, ни Лиза, ни Марта мне никогда не поверят. Обидятся, что я не хочу им правду рассказать… – Вы приняли единственно верное решение: молчать, – похвалила клиентку Дюдюня. – Информации пока никакой нет. Лучше подождать, пока клубок размотается, и тогда сообщить им правду вместе с доказательствами, что это не ложь. Ника улыбнулась, но решила выяснить мое мнение: – Танечка, а вы как считаете? – Полностью солидарна с Адой Марковной, – озвучила я свое решение. – Мы сообщим членам вашей семьи, что флигель обработан не только от энергетических вампиров. Еще мы провели дезинфекцию химсоставом на всякий случай. Жить там в течение месяца нельзя. У того, кто сейчас поселится в старой части дома, возникнут проблемы с памятью, глухота, головокружение. – Спасибо за совет, я так и поступлю, – обрадовалась вдова. Вскоре мы с Адой сели в машину, я включила навигатор и сказала спутнице: – Спасибо. – За что? – удивилась Дюдюня. – За понимание с одного взгляда, – уточнила я. – Мы сегодня напарницы, – засмеялась Ада, – значит, обязаны считывать все мысли партнера. Далеко до дома Георгия? Я свернула налево. – Навигатор обещает прибытие через минуту. Мы уже в Русалке. Странное название для Подмосковья. С тобой хорошо работать. – Взаимно, – улыбнулась Дюдюня, потом протянула мне правую руку с мизинчиком, согнутым колечком. – Ну? Помнишь? Или забыла? Я согнула свой палец, зацепила им мизинец Ады. Мы начали трясти руками и петь: – Мирись, мирись и больше не дерись. А если будешь драться, то я начну кусаться. Послышался неприятный звук, моя нога нажала на тормоз. – Вас ист дас?[1] – осведомилась Дюдюня. Я опустила стекло. – Ну… пока мы с тобой восстанавливали дипломатические отношения, я держала руль одной левой. Джип слегка повело, он задел дерево, которое росло на обочине. Ничего страшного, просто царапина. Ох, прости, я обратилась к тебе на «ты». – Тань, – хихикнула моя спутница, – ты уже давно отбросила «вы», и я поступила так же. Давай глотнем на брудершафт и завершим долгую и нудную церемонию знакомства. – Только не сейчас! – воскликнула я. – Боюсь, что свалюсь в канаву. О! Похоже, дом Семенова слева. Глава восемнадцатая – Устраивайтесь, – радушно предложил Георгий. – Что вам больше по вкусу: чай, кофе, какао, молоко? – Если от коровы, то я от молочка не откажусь, – обрадовалась Дюдюля. – Мне лучше чаю покрепче, – попросила я. Закончив хозяйственные хлопоты, Семенов сел к столу. – Вас интересует, кто сделал подземный ход? – Да, – в едином порыве ответили мы с Адой. – Некоторые призраки должны спать в могиле, – пробормотал хозяин. – Слышали пословицу «Не буди лихо, пока оно тихо»? Кто бы мог подумать, что Лазурный берег надежды превратится в Лазурный берег болота! – Лазурный берег болота? – изумилась я. – Это что? Семенов поднял стеклянный кувшин. – Смотрите, сколько сливок! На три моих пальца. Корова как на курорте живет. Угощайтесь, Ада. Мне вот-вот стукнет семьдесят. Знаю, я выгляжу намного моложе. А почему? Живу на свежем воздухе, мясо-колбасу не ем, постоянно работаю, не ною ни по какому поводу. А еще всегда любил стариков слушать. Молодые от бабушек-дедушек отмахиваются, бормочут: «Вот чушь несут», – а я наших пенсионеров всегда уважал, тянулся к ним. Школьником частенько прибегал к тете Анфисе. Шкурный интерес имел, Рытвина очень вкусные булки пекла с разными начинками. Мы с ней чай пили. Анфиса Михайловна забывала, что я подросток, и про свою жизнь мне рассказывала. Зла она была на Игоря Шмакова, тот одно время ее женихом считался. Потом помолвку родители Фисы порушили, парень-то непонятно откуда к нам в село прибыл. Денег у него были полные карманы. Дом в лесу на отшибе занял. На календаре сорок четвертый год, войне вот-вот конец, у всех настроение радостное. А Михаил, отец Анфисы, ходил злой-презлой. Я сам-то в пятидесятом родился, все только со слов старушки знаю. После войны мужчин осталось мало, а те, что домой вернулись, многие стали калеками, но и они шли нарасхват. Женщинам хотелось семьи, детей, они любому парню в то время были рады. А Игорь без изъяна, руки, ноги, все части тела на месте. Из себя красавчик, на гитаре играл, на аккордеоне наяривал, работал в Москве на приличной должности, вроде водителем он был. Хотя точно никто не знал, чем Шмаков занимался, но ведь не в коровнике по пояс в навозе. Не пил, не курил, с бабами не гулял. Пончик в шоколаде, короче. Чего отец Анфисы на него взъелся? Георгий отхлебнул из стакана чаю. – Давайте подумаем, кто из мужчин на фронт не пошел? Совсем больные, и те просились. Но были, как их называли, и тыловые крысы. Я сейчас не про ученых говорю, которые на оборону работали, не про директоров предприятий, где выпускали танки, пушки, оружие, патроны. О простых парнях речь. Из нашего поселка городского типа даже хромой на все ноги Тихон добровольцем подался фашистов бить. А у него был белый билет и инвалидность. И вдруг приезжает в Кокошкино Игорь Шмаков. Вполне видный мужик. Здоровенный парень, на нем пахать да пахать, он тысяча девятьсот двадцатого года рождения был. Георгий вынул из вазочки сушку. – Кокошкино в то время не имело четких границ. Большая часть домов стояла кучно, их называли – центр. А за центральным районом масса зданий размещалась по принципу: живу где хочу. Строились в основном в начале тридцатых, тогда с землей было просто. Человек приходил в поселковый совет, показывал документы, объяснял: – Я, Иван Петров, воевал в Гражданскую против белых, ранен, здоровье совсем пошатнулось, возраст не юный, живу в коммуналке, денег накопил, охота у вас пожить, дом свой завести. Председатель сельсовета сам бумаги изучал, и если человек ему казался положительным, то давал ему зеленый свет. Все бы хорошо, но у Филимона Гавриловича, председателя нашего, дочь была больная, с двумя костылями ходила, и очень уж он сытно поесть да выпить любил. В канаве, как другие, никогда не валялся, но за воротник заложить был мастер. А еще он инвалид Первой мировой, в тысяча девятьсот четырнадцатом на фронте каким-то газом отравился. Кашлял Никодимов постоянно, ходил всегда медленно, если торопился, то задыхался. Филимон председателем колхоза стал в сорок первом, когда Иван Макарович на фронт ушел. И вообще почти все кокошкинские мужики в строй встали, да и некоторые бабы тоже. И кого назначить главным? Никодимов коммунист, самый образованный в Кокошкине, с дипломом зоотехника. Вот и сел Филимон в кресло председателя, его, инвалида, не призвали. Мой папа порой под горячую руку говорил про него: «Пустили козла в огород капусту охранять. Кому война, а кому мать родна». Понимаете? – Конечно, – кивнула я, – за взятку ваш Филимон Гаврилович продавал земельку желающим. – Не! Хуже делал, – возразил собеседник. – Народ из-за бомбежек Москву бросил, в села побежал. Избу построить – деньги нужны, да и стройматериал требуется. А где все это в войну взять? Можно по старинке деревьев напилить, лес ого-го какой. Да мужиков нет. Кому стволы валить, обдирать? Это ж уметь надо! Никодимов оценил ситуацию и переоборудовал сельский клуб. Здание добротное, кирпичное, двухэтажное. Он там перегородки поставил фанерные, нарезал клетушек. Из санатория, который тогда рядом был, мебели натаскал. И открыл типа гостиницу. Думаете, по доброте своей беженцев пустил? Ха! Отдавай ему кольцо золотое, серьги, цепочку, монеты царские. Вот так! Георгий Михайлович потер затылок. – Игорь Шмаков тоже попросился на постой, но не в клуб. Он занял дом, который стоял в отдалении. У здания судьба не простая. Раньше, когда в селе церковь была, там батюшка жил. Дед мне рассказывал, что отец Владимир был строгим, но очень добрым. Пьяницам, драчунам спуску не давал. Если узнавал, что у кого-то семья из-за измены мужа или жены развалиться может, вызывал к себе виноватого и мало тому не казалось. Матушка Елена в церковно-приходской школе преподавала, детей учила утром, взрослых вечером. Объясняла бабам, как за младенцами ухаживать, требовала, чтобы и дома, и у скотины чистота была. Она тоже была строгая и добрая. Благодаря священнику окрестные села просто образцово-показательными стали. В начале двадцатых крестьяне прознали, что к ним собрались приехать чекисты с намереньем убить отца Владимира с женой и детьми. Селяне кинулись к священнику. Когда группа мужчин в черных кожаных куртках заявилась в Кокошкино, дом батюшки оказался пуст. Исчезли иконы, библиотека, кухонная утварь, белье, скудная одежда. Вообще все. На вопрос главного убийцы «Где поп?» пьяный пастух Илья, дыша перегаром на комиссара, доложил: – Дык… сбег давно! Спер из храма все самое ценное, выдрал иконы, уволок семисвечник, плат, Евангелие в окладе из алтаря. Вот ирод! А еще нас учил: нельзя воровать! И баба его не лучше! Учебники из школы сожгла. Да вы в церкву зайдите, гляньте!