– Со временем дети капитана Янсона рассеялись по миру кто куда. Сам капитан и его жена Лина, вдоволь получив друг от друга, оставили этот мир. В доме остался их старший, Аллан. Он никогда не был женат, и под старость, когда стало тяжело управляться с домом, решил его продать. В то время папа как раз только женился на маме, и они подыскивали себе жилье. Папа влюбился в этот дом с первого взгляда, так он рассказывал. Он не сомневался ни секунды. Вместе с ключами от дома Аллан передал папе эту историю. Для него было важно, чтобы папа хоть немного знал о тех, кто топтал до него эти половицы, так он сказал. Кроме того, оставил бумаги. Множество писем, которые посылал капитан Янсон своей Иде, а затем и Лине из самых разных уголков земного шара. Сохранились даже розги, которыми Хильда наказывала детей. Они до сих пор висят в подвале. Мы с Анной часто спускались туда, когда были маленькими, посмотреть на них и пожалеть несчастных малышей. Эрика подняла глаза на Патрика и продолжила: – Теперь ты понимаешь, почему одна мысль о продаже так разрывает мое сердце? Если мы продадим этот дом, то потеряем его навсегда. Его просто не станет. Представить себе только, что какой-то толстосум из Стокгольма снимет эти полы и заменит обои на новые, с ракушками… Не говоря уже о панорамных окнах, которые появятся на террасе быстрее, чем я успею произнести слово «безвкусно». Что станет с чернильными ростовыми метками на внутренней стороне двери в кладовую? Они сделаны рукой Лины. Может, этот стокгольмец заинтересуется письмами, в которых капитан пытался описать южные моря своим женам, в жизни не бывавшим нигде за пределами родного прихода? Их история забудется, исчезнет, а дом… станет обычным домом, как все остальные. Симпатичным, но лишенным души. Эрика чувствовала, что заболталась, но ей было важно, чтобы Патрик ее понял. Она подняла на него глаза. Он посмотрел на нее так, что у нее потеплело внутри. В этот момент что-то произошло. Не успела Эрика понять, что именно, как Патрик оказался с ней рядом, и она почувствовала вкус его губ. То есть сначала это было просто вино, то самое, которое пили они оба. Но потом она ощутила во рту его язык, и тело напряглось, словно по нему пробежал электрический разряд. Еще несколько минут спустя Эрика поднялась и, ни слова не говоря, повела его за руку в спальню. Они легли на кровать, где ласкали друг друга и целовались. И Патрик, вопросительно глядя Эрике в глаза, стал расстегивать платье на ее спине. Эрика выразила согласие тем, что принялась делать то же самое с его рубашкой. Но тут она вспомнила о своем нижнем белье, которое меньше всего хотела бы демонстрировать в сложившейся ситуации, поскольку, видит бог, утягивающие колготки – не самое эротичное белье из того, что можно придумать. Проблема была в том, как снять трусы с поясом и прочее обмундирование незаметно для Патрика. Эрика села на кровати. – Извини, мне нужно в туалет. Потом выбежала в ванную и лихорадочно огляделась. Ей повезло. В куче выстиранного белья, не успевшего переместиться в бельевую корзину, обнаружились белые кружевные трусы, прекрасно гармонирующие с бюстгальтером. Эрика сменила на них «парашюты» с поддерживающим поясом для живота, снова надела платье и оглядела себя в зеркале – волосы всклокочены, глаза блестят, губы полнее и краснее, чем обычно. Эрика решила, что выглядит вполне сексуально. Правда, без поддерживающих трусов живот смотрелся не таким плоским. Она втянула его, выпятив бюст, и вернулась к Патрику, которого застала в постели все в том же положении. Куча возле кровати росла, по мере того как одежды на них оставалось все меньше. В первый раз у них получилось не так замечательно, как пишут в любовных романах. Оба слишком осознавали свою наготу, со всеми ее изъянами, и слишком много думали о том, что нравится, а что не нравится партнеру, чтобы с головой окунуться в лавину чувств. Во второй раз вышло гораздо лучше. В третий – вполне приемлемо. В четвертый – очень хорошо, а в пятый – просто фантастически. Потом они обняли друг друга, и последним, что чувствовала Эрика, засыпая, была рука Патрика, обнимающая ее за грудь, и их сплетенные пальцы. Она уснула с улыбкой на губах. * * * Голова раскалывалась. Во рту пересохло, язык прилип к нёбу; на подушке чувствовалось влажное пятно. Веки отяжелели, как будто что-то давило на них сверху, мешая поднять их. Патрик не без усилия открыл глаза. Эрика лежала рядом, повернувшись к нему; светлые волосы падали на лицо. Она глубоко дышала во сне. Похоже, ей что-то снилось, потому что ресницы вздрагивали, как крылья мотылька, на шевелящихся веках. Патрик подумал о том, что готов всю жизнь вот так лежать и любоваться на нее спящую. Это была целая вселенная. Эрика то поводила плечом, будто пробуждаясь, то снова засыпала, и ее дыхание снова входило в прежний ритм. А Патрик думал о том, что еще совсем недавно любовь к женщине казалась ему самой невозможной вещью на свете, а теперь он и не представлял себе, что может быть как-то иначе. Но вот Эрика пошевелилась, и он понял, что она вот-вот пробудится. Когда она, тоже не без труда, распахнула веки, Патрика удивила синева ее глаз. – Доброе утро, соня. – Доброе утро. Ее губы растянулись в улыбке, и Патрик сразу почувствовал себя миллионером. – Как спалось? Он посмотрел на светящиеся цифры будильника. – Те два часа, на которые мне удалось заснуть, были прекрасны. А часы бодрствования перед этим – просто фантастическими. Эрика только улыбнулась в ответ. Патрик понимал, что дыхание у него на этот момент не самое свежее, но не мог удержаться от того, чтобы не поцеловать ее. Поцелуй получился глубокий, и время остановилось. Потом Эрика лежала на левой руке Патрика и указательным пальцем вычерчивала на его груди разные геометрические фигуры. – Ты с самого начала знал, что этим все кончится? Он задумался, положив правую руку на лоб. – Не-ет… Не то чтобы знал, но надеялся… скажем так. – Ну, тогда и я тоже… надеялась. Патрик подумал о том, что его ответ прозвучал, пожалуй, слишком дерзко. Но рядом с Эрикой он чувствовал себя смельчаком. – Разница в том, что ты стала надеяться совсем недавно, ведь так? А знаешь, сколько лет надеялся я? Она взглянула на него с удивлением. – Нет. Сколько? Патрик выдержал паузу, прежде чем признаться: – Сколько себя помню. Я был влюблен в тебя всю жизнь. Он почувствовал, как убедительно прозвучало это признание, когда он наконец выговорил его вслух. Потому что оно было правдой. Эрика распахнула глаза. – Шутишь? То есть пока я мучилась сомнениями, интересна ли тебе вообще, ты висел над моей головой, как давно созревший плод? Протянуть руку, и только? Она иронизировала, но по тону голоса Патрик понял, что и в этом признании тоже была своя выстраданная правда. – Конечно, я не был монахом. Я влюблялся и в других женщин – в Карин, например. Но ты всегда была для меня кем-то особенным, и я чувствовал это каждый раз, когда тебя видел. Патрик сжал руку в кулак и приложил к груди, напротив сердца. Этот жест объяснил все. Это утро они потратили на то, чтобы ближе узнать друг друга. Патрик ответил на вопрос Эрики о его самом большом увлечении. – О нет, только не спорт!.. – воскликнула она. – Ну почему, почему мне ни разу не попался парень, который понимал бы, что гонять мяч по траве – самое подходящее занятие для мальчишек не старше пяти лет? Или задался бы вопросом, что толку в умении прыгать через планку на два метра? – Два метра сорок пять сантиметров, – поправил Патрик. – Что? – переспросила Эрика, уже более заинтересованным тоном. – Сотомайор, который прыгает выше всех в мире, взял высоту два сорок пять. Два метра – дамский результат. – Откуда ты знаешь? – Взгляд Эрики стал подозрительным. – У тебя есть «Евроспорт»? – Да. – «Канал-плюс», где не одни только фильмы? – Да. – «ТВ-1000» тоже используешь для этих целей? – Да. И не только для этих. Эрика провела рукой по его груди. – Я ничего не забыла? – ТВ3. Там тоже много спорта. – Один из моих приятелей, Дан, хорошо продвинут в этом направлении, можно так сказать. На этой неделе я провела в его компании самый скучный вечер в моей жизни. Мы смотрели хоккей, олимпийский матч. Я и в самом деле не понимаю, что за удовольствие наблюдать, как мужчины в невероятно объемных защитных костюмах гоняют по льду эту маленькую черную штучку. – Во всяком случае, это гораздо веселее и не в пример полезнее, чем целый день бегать по модным бутикам, – заметил Патрик. В ответ на этот прозрачный намек Эрика лишь наморщила нос, а потом состроила огорченную гримасу. Но Патрик словно окаменел, глядя куда-то перед собой. Еще секунда – и его глаза заблестели. – Черт. – Он рывком сел в кровати. – Что? – не поняла Эрика. – Это же черт знает что. Эрика выпучила глаза. – Черт, – повторил Патрик, – как я мог упустить такое… И несколько раз ударил себя по лбу кулаком. – Эй, – окликнула его Эрика, – я здесь. Ты не мог бы выражаться яснее, если, конечно, вообще разговариваешь со мной? Она помахала ладонью перед его лицом. При этом грудь Эрики заколыхалась, ненадолго вернув Патрика к действительности. Но в следующий момент он вскочил и в чем мать родила помчался вниз по лестнице. Обратно вернулся с кипой газет в руке, которые принялся судорожно листать, присев на кровати. Эрика с интересом наблюдала за происходящим. – Аааа! – заорал Патрик. – Какая все-таки ты молодец, что сохранила вкладки с телепрограммой… – Он помахал газетой перед носом Эрики. – Вот! Швеция – Канада. Она молчала, вопросительно поднимая брови. – В пятницу двадцать пятого января Швеция разгромила Канаду в олимпийском матче. Вот трансляция – четвертый канал! Эрика все еще ничего не понимала, и Патрик тяжело вздохнул. – Программа была изменена из-за трансляции матча. Андерс не мог вернуться домой, когда начались «Разделенные миры», понимаешь?