– Юлия, милая… – Биргит села за письменный стол и повернулась к дочери. – Понимаю, что ты зла, может быть, ты нас ненавидишь. Но поверь, я не хотела причинить тебе вред. Юлию немного утешил потрепанный вид матери. Биргит выглядела так, будто не спала много ночей. Возможно, так оно и было. Новые морщины образовали «птичьи лапки» в уголках глаз. Похоже, подтяжку, которую она запланировала себе в подарок на шестидесятипятилетие, придется сделать раньше. Биргит подвинула стул ближе и обняла дочь за плечо. Юлия стряхнула руку матери, да так, что та отпрянула. – Дорогая, мы все любим тебя. Ты знаешь это. Обе они всё знали, поэтому скулеж был ни к чему. Биргит понятия не имела, что такое любовь. Хотя Алекс она действительно обожала. Одну Алекс. – Нам нужно поговорить, Юлия. Мы должны поддерживать друг друга. Голос Биргит сорвался. Юлия спрашивала себя, сколько раз мать жалела, что умерла Алекс, а не она, Юлия. Она внимательно следила за тем, как Биргит поднималась, отодвигала стул. Прежде чем закрыть дверь, бросила на дочь последний, умоляющий взгляд. Юлия демонстративно отвернулась к стене. Дверь за Биргит тихо закрылась. * * * Утренние часы никогда не были для Патрика счастливыми, но в этот день особенно. Во-первых, он был вынужден вылезти из теплой постели Эрики и покинуть ее дом ради работы. Во-вторых, полчаса расчищал снег во дворе, чтобы только иметь возможность выехать. Наконец, машина никак не желала заводиться. Отчаявшись после нескольких попыток, Хедстрём был вынужден подняться к Эрике и попросить у нее разрешения воспользоваться ее машиной. Все получилось, и мотор завелся с первого раза. В результате в участок Патрик явился с получасовым опозданием. Убирая снег, он вспотел и, проходя по коридору, дергал на себе рубашку, чтобы хоть как-то ее проветрить. Кофейная машина тоже несколько раз запнулась, прежде чем начать работать. Опустившись на стул с дымящейся чашкой в руке, Патрик почувствовал, что пульс упал до минимума. За столом он на некоторое время погрузился в дремотное состояние. Прошедшая ночь была так же хороша, как и первая, притом что обоим хватило здравого смысла заставить себя уснуть на пару часов. Сказать, что Патрик выспался, было бы сильным преувеличением. Но, во всяком случае, он явился на работу не в таком полуобморочном состоянии, как вчера. Начал с того, что открыл свои записи со вчерашней встречи с Яном Лоренцем. Не увидел новых деталей, которые возбудили бы его интерес, но в очередной раз убедился в том, что не зря потратил рабочее время. Не менее важно для полицейского представлять себе, что за люди замешаны в деле. «Расследование убийства – это прежде всего работа с людьми» – так говорил его преподаватель в полицейской школе, и эта фраза накрепко засела у Патрика в голове. Он вообще полагал себя знатоком человеческой натуры. После допросов и бесед со свидетелями и подозреваемыми всегда пытался на некоторое время отвлечься от голых фактов, чтобы сосредоточиться на впечатлении от человека как личности. Ян Лоренц не оставил у Патрика никаких положительных впечатлений. Слащавый тип, скользкий, как лягушка, он не вызывал ничего, кроме омерзения. Кроме того, этот парень определенно что-то скрывал. Хедстрём снова и снова пролистывал бумаги из кипы Лоренцев. Он все еще не находил никакой их конкретной привязки ни к одному из убийств. Кроме, пожалуй, звонков Андерса на их телефон, но и здесь еще предстояло доказать, что объяснение Яна не соответствует действительности. Патрик вытащил папку с материалами о смерти Нуренов. Его настораживало, как Ян рассказывал об этом. В самом тоне его голоса сквозила ложь. И тут Патрика осенила одна идея. Он поднял телефонную трубку и набрал номер, который помнил наизусть. – Привет, Вики, как дела? Женщина на другом конце провода заверила его, что все нормально. После нескольких вступительных вежливых фраз Хедстрём перешел к делу: – У меня к тебе просьба. Я собираю сведения о парне, который попал в списки социальной службы около семьдесят пятого года. Ян Нурен, десяти лет. Что-нибудь могло сохраниться, как ты думаешь?.. О’кей, на связи. Патрик нетерпеливо постукивал пальцами по столу, пока Вики Линд из социальной службы наводила справки в компьютерной базе. Спустя некоторое время он снова услышал ее голос в трубке. – У вас есть о нем информация? Круто! Ты знаешь, кто занимался этим делом? Сив Персон… И это здорово, потому что Сив я хорошо знаю. У тебя есть ее номер? Патрик записал номер Сив Персон на стикере, пообещал Вики пригласить ее на обед и повесил трубку. Набрав Персон, сразу услышал радостный голос. Оказалось, Сив прекрасно помнит дело Яна Нурена. Патрик с такой силой рванул куртку, что завалил всю вешалку вместе с одеждой. После чего, пытаясь загладить оплошность, умудрился опрокинуть горшок с цветком, сорвать со стены картину и, оставив все лежать как было, выскочил в коридор. Привлеченные шумом, коллеги высовывали носы из дверей, но Патрик, кивая направо и налево, бежал к выходу. Управление социальной службы находилось в какой-нибудь сотне метров от полицейского участка. Задыхаясь, Хедстрём пыхтел по сугробам. Ближе к концу улицы повернул налево, к отелю «Танумсхеде Йестгивери». Офис располагался в том же здании, что и управление коммуной. Патрик взбежал по лестнице. Кивнул девушке на ресепшене – бывшей однокласснице по школе высшей ступени – и завернул к кабинету Сив. Когда он вошел, она даже не поднялась со стула, не утруждая себя излишним формализмом. Пути Патрика и Сив Персон пересекались вот уже много раз. Оба уважали друг друга за профессионализм, хотя и далеко не всегда были согласны в том, как следует вести то или иное дело. Патрика привлекала ее человечность. При том, что Сив, будучи ассистентом социальной службы, редко когда имела дело с лучшими сторонами человеческой натуры, она верила в своих подопечных, несмотря ни на что. В противоположность Хедстрёму, которого работа сделала скорее мизантропом. – Привет, Патрик. Как тебе удалось добраться до меня сквозь такие заносы? – Ее голос звучал неестественно радостно. – Пожалуй, скоро мне понадобится скутер, – ответил тот. Сив водрузила на нос очки, висевшие у нее на шее на шнуре. Она любила яркие краски, и сегодня красные очки гармонировали с такого же цвета платьем. Патрик помнил ее только с такой стрижкой – идеально ровное каре и короткая челка над бровями. Цвет – медно-рыжий, от одного взгляда на который у Хедстрёма повышалось настроение. – Ты хотел взглянуть на документы одного из моих старых клиентов? – спросила Сив. – Ян Нурен, кажется… Снова этот неестественно воодушевленный тон. Сив собрала материалы со стола, прежде чем Патрик успел приблизиться. Перед ним легла толстая папка. – У нас есть кое-что об этом парне, что тебе наверняка было бы интересно посмотреть. Оба родителя употребляли наркотики, поэтому рано или поздно нам в любом случае пришлось бы вмешаться. Мальчик был предоставлен сам себе. Ходил в лохмотьях, вечно грязный. В школе его дразнили, потому что от него плохо пахло. Нередко он ночевал в старом сарае, а наутро, в чем был, шел в школу. – Она взглянула на Патрика поверх очков: – Надеюсь, ты не злоупотребишь моим доверием и справишь все необходимые документы, пусть даже задним числом? Хедстрём кивнул. Он знал, как важно соблюдать все инструкции, но расследование требовало срочных действий, поэтому бюрократические формальности нередко приходилось откладывать на потом. Они с Сив давно и хорошо сработались, поэтому она имела право задавать ему подобные вопросы. – И почему вы не вмешались раньше? – спросил Патрик. – Почему позволили всему этому так далеко зайти? По сути, Ян с рождения был беспризорником, а на момент смерти родителей ему исполнилось десять лет. Сив глубоко вздохнула: – Понимаю, о чем ты… Поверь, я и сама думала об этом много раз. Но я начала работать в социальной службе всего за какой-нибудь месяц до этого пожара, и тогда были совсем другие времена. Государству было невероятно трудно вмешаться в дела семьи. Многие выступали за право родителей воспитывать ребенка так, как они того хотят. И это било рикошетом по таким, как Ян. Мы никогда не находили на его теле следов физического насилия, что только осложняло ситуацию, потому что в противном случае его поместили бы в больницу и мы имели бы все основания взять эту семью под свой контроль. Но они били его так, что это не было заметно со стороны. Поэтому Ян имел статус ребенка из «трудной» семьи, не более. Она выделила голосом слово «трудной» и пальцами изобразила в воздухе кавычки. Патрик впервые проникся сочувствием к Яну Лоренцу. Как можно вырасти нормальным человеком в таких условиях? – Но ты еще не знаешь самое страшное, – продолжала Сив. – У нас нет тому никаких конкретных доказательств, но есть все основания полагать, что родители продавали его для оказания сексуальных услуг за деньги или наркотики. У Патрика отвисла челюсть. Это оставило позади даже самые страшные его предчувствия. – То есть, как я уже сказала, – продолжала Сив, – мы ничего не можем утверждать с полной уверенностью. Но Ян идеально подходил под описание ребенка, подвергавшегося сексуальному насилию. В школе он имел серьезные проблемы с дисциплиной. Одноклассники над ним издевались, как я уже сказала, но в то же время боялись его. Сив открыла папку и пролистала ее, пока не нашла то, что было ей нужно. – Вот. Во втором классе он принес в школу нож и угрожал самому злостному из своих мучителей. Ян порезал лицо этому мальчику. Руководство школы замяло инцидент, и наказания, насколько я могу видеть, не последовало. Были и другие примеры агрессии против одноклассников, но этот самый впечатляющий. Много раз руководству школы сообщали о случаях жестового обращения Яна с девочками. Для своего возраста он был на редкость продвинут в плане полового развития. Однако обвинения ни к чему не привели. Педагоги просто не знали, что делать с детьми, у которых трудности в отношениях с окружающими. Сейчас на такие вещи реагируют незамедлительно, но мы говорим о начале семидесятых. Тогда мир был совсем другим. Патрик молчал, потрясенный. – А что насчет пожара? – спросил он. – Или тогда это тоже было в порядке вещей? – Нет, и это самое странное. После пожара Ян практически сразу попал в семью Лоренц, и далее мы уже больше ничего не слышали о его проблемах. Я несколько раз приходила к ним в дом и видела там совсем другого мальчика. Хорошо причесанный, в дорогом костюме, он пялился на меня пустыми глазами и безупречно вежливо отвечал на все вопросы. В этом было что-то страшное – человек изменился за одну ночь… Патрик вздрогнул. Впервые за время их знакомства Сив позволила себе высказаться о своем подопечном в резко негативном тоне. Он понял, что здесь есть что копать и что Сив чего-то недоговаривает. – Насчет пожара… Конец его фразы повис в воздухе, и Патрик заметил, как Сив выпрямилась на стуле. Это подтверждало, что он на правильном пути. – Об этом ходили разные слухи… – закончил Хедстрём и вопросительно посмотрел на Сив. – Я не могу отвечать за слухи… Так что тебе известно? – Ну… что это был поджог, умышленное убийство. В наших рапортах написано «подозрение на умышленное убийство», но полиции так и не удалось напасть на след злоумышленников. Сначала пламя охватило первый этаж. Супруги Нурен спали на втором, поэтому у них не было никаких шансов. Кто мог ненавидеть их настолько, чтобы предать такой смерти? Знаешь об этом что-нибудь? – Да. Сив произнесла это так тихо, что Патрик совсем не был уверен в том, что не ослышался. – Да, – повторила она громче. – Мне известно, кто ненавидел Нуренов до такой степени, что решился поджечь. Хедстрём молчал, предоставляя Сив возможность продолжать в удобном для нее темпе. – Я приехала на место происшествия вместе с полицией. Пожарная команда уже была там и обследовала окрестности на предмет искры или чего-нибудь такого, что могло представлять опасность для соседних домов. Один из пожарников нашел Яна в хлеву. Мальчик отказывался покидать свое укрытие, поэтому связались с нами, социальной службой. Я была молодым ассистентом и, призна́юсь, чувствовала себя не совсем уверенно. Ян сидел в углу, прислонившись к стенке. Пожарник не спускал с ребенка глаз и с явным облегчением передал его под мою опеку. Я прогнала полицию и вошла одна, чтобы утешить его, как я это понимала, и вывести к людям. Он все время с чем-то там возился; я не видела, с чем именно. Но когда подошла ближе, разглядела, что мальчик подбирает что-то с пола, стоя на коленях. Это были спички, целый коробок. И он с каким-то жутким восторгом на лице сортировал их, складывая черные, горелые в один конец коробка, а красные, неиспользованные, – в другой. Я никогда не забуду выражения чистой радости на его лице. Ребенок просто сиял, и это было самое отвратительное, что я видела когда-либо в жизни, Патрик. О, это лицо до сих пор не дает мне спать по ночам… В общем, я подошла к нему и осторожно забрала коробок. А он посмотрел на меня и спросил: «Они мертвы?» Только это, Патрик. Я ответила. Он фыркнул от смеха и спокойно позволил вывести себя из хлева. Последнее, что я видела, когда мы уходили, были плед, карманный фонарик и куча одежды в углу. И тут я поняла, что отныне мы замешаны в убийстве. Мы ведь могли предупредить это много лет назад. – Ты кому-нибудь еще рассказывала об этом? – Нет, о чем я могла рассказать? Что мальчик сжег родителей, играя со спичками? Нет, до сих пор я ни с кем об этом не говорила. Но давно ожидала, что его имя так или иначе всплывет в полиции. Что он натворил? – Пока мне нечего тебе ответить, но обещаю держать в курсе, как только что-нибудь прояснится. Сив, ты даже представить себе не можешь, как я тебе признателен. Немедленно выправлю все разрешения, чтобы у тебя не было проблем. Патрик кивнул и вышел. После его ухода Сив Персон долго еще сидела за письменным столом, в задумчивости прикрыв глаза и потирая переносицу большим и указательным пальцами. Красные очки снова болтались на шнурке. В тот самый момент, когда Хедстрём выбирался из сугробов на тротуар, у него зазвонил мобильник. Пальцы успели окоченеть, поэтому он не без труда ухватил скользкую крышку. Но это была не Эрика. На дисплее высветился номер коммутатора полицейского участка. – Патрик Хедстрём… Привет, Анника… Нет, я пока на ходу, но сейчас буду. Он хлопнул крышкой. Аннике опять повезло – нарыла какие-то несостыковки в биографии Алекс Вийкнер. * * * Под ногами скрипел снег, когда Патрик со всех ног мчался к полицейскому участку. Пока он сидел у Сив, на улице поработала снегоуборочная машина, поэтому обратная дорога заняла куда меньше времени. Улица опустела. Смельчаков, рискнувших выйти в такой холод, было совсем немного. Все они куда-то спешили с поднятыми воротниками и надвинутыми на лоб шапками. За дверями участка Патрик оббил налипший на обувь снег, отметив про себя, что ходьба по сугробам в низкой обуви чревата промокшими носками и всеми связанными с этим неприятностями. Впредь надо просчитывать наперед возможные последствия. Он сразу направился в комнату Анники, где его, судя по всему, уже ждали. По сияющему лицу секретарши Патрик сразу определил, что она что-то нарыла.