— Ты моя жена, — говорил он хриплым голосом. — Моя. На этот раз ты этого не забудешь. Его пальцы были сильными и талантливыми, когда он гладил ее необъяснимо обнаженные ноги. Его взгляд задержался на мгновение, прежде чем он наклонил голову и провел заросшей щетиной челюстью по нежной коже ее бедер, его теплое дыхание коснулось ее прямо там, заставив задохнуться от восторга. Она попыталась приподнять бедра, но его сильная хватка остановила ее, удерживая именно там, где он хотел, пока он медленно целовал ту ее часть, которая нуждалась в нем больше всего. Дилану всегда нравилось дразнить ее, доводя до пика наслаждения и удерживая ее там, пока ей не казалось, что она сходит с ума. Ему нравилось контролировать ситуацию, нравилось смотреть, как она разлетается на мелкие кусочки в ответ на его прикосновения. Нравилось доставлять ей удовольствие так же сильно, как ему нравилось его получать. У нее никогда не было лучшего любовника. Никто даже близко не подходил. Она и забыла, как сильно он мог разогреть ее кровь одним взглядом, как он мог украсть ее дыхание одним касанием кончиков пальцев. Когда она проснулась, то была покрыта блестящей испариной. У нее перехватило дыхание, и не только потому, что она парила на грани отчаянного наслаждения долгие-долгие минуты, но и потому, что она вспоминала, как отчаянно любила его тогда. Тяжело выдохнув, она зажмурилась, но болезненная потребность не уменьшилась. Это только напомнило ей, насколько она одинока. Она жаждала мужественных, сильных прикосновений. Теплых рук, мозолистых кончиков пальцев. Кого-то, кто шептал бы нежности и говорил ей, как много она для него значит. Мужчину с настойчивыми, горячими губами, который точно знал, как зацеловать ее до беспамятства. Она хотела своего мужа. И она не могла его заполучить. После холодного душа и крепкого американо воспоминание о сне все еще преследовало ее, пока она шла в театр. Сейчас у них были заключительные репетиции, поскольку открытие шоу должно было состояться через три недели, и в зале царило чувство нервного ожидания, когда она вошла внутрь. — Мы ждали тебя. Нам нужно прогнать финальный танец. Ты можешь пойти и надеть свой костюм? — Кейси обнял ее с улыбкой на лице. Она допила свой кофе, потому что, видит Бог, ей это было нужно. — Конечно. — Ты в порядке? — Кейси нахмурился и отступил назад. — Я в порядке. А что? — Ты кажешься более маниакальной, чем обычно. — Он пожал плечами. — И ты только что проглотила половину американо за один присест. — Я плохо спала прошлой ночью. Мне нужен кофеин. Его лицо сочувственно сморщилось. — Нервы из-за важного визита? — она рассказала ему о своем соглашении с Диланом. Кейси подумал, что это было забавно. — Заткнись. — Не могу. Я все продолжаю представлять, как вы с Диланом целуетесь, и я хочу превратить это в сценическое шоу. Она покачала головой. — Рада, что моя жизнь обеспечивает тебя развлечениями. Кейси ухмыльнулся. — Это действительно так. Никогда не останавливайся. Он помог ей надеть красный блестящий костюм, подбитый белым мехом, принадлежавший ее бабушке. Кэнди Винтер всегда надевала его для своей главной роли во время ежегодного рождественского шоу здесь, в театре, пока не стала слишком старой, чтобы исполнять что-то большее, чем финальную песню. Носить этот наряд было похоже на дань уважения. — Могу я задать тебе вопрос? — спросил Кейси, дергая за подол. — У меня такое чувство, что ты все равно это сделаешь. Он поднял на нее глаза, на его губах играла усмешка. — Ты можешь честно сказать, что ничего к нему не чувствуешь? Образ из ее сна вспыхнул в ее сознании. — Совсем ничего. Мы просто друзья. — Тогда почему ты только что покраснела? — Я не краснела. — Конечно, — Кейси застегнул молнию на ее костюме и передал ей туфли. — Он тебе нравится. Но кто может тебя винить? Он горяч. Она скрутила волосы и собрала их в простой пучок. Для выступлений у них были парикмахеры и визажисты, но они не могли позволить себе их на каждую репетицию. — Нахождение кого-то привлекательным не способствует хорошим отношениям. — Из всех людей именно она должна это знать. Кейси самодовольно улыбнулся. — Значит, ты действительно находишь его сексуальным. — Имеет ли это значение? — она вздохнула. — Я могла бы думать, что он самый горячий парень на Земле, и это все равно ничего бы не изменило. Мы совершенно не подходим друг другу. Никогда не подходили. Если бы он увидел меня в этом наряде, он, вероятно, закатил бы глаза и прочитал мне лекцию о том, что стоимости ткани хватит на месяц вакцинации в Африке. Он думает, что я легкомысленна и что то, что я делаю, ничего не меняет. И если бы ее сны могли получить это сообщение, она была бы очень благодарна. — Он не знает, о чем говорит. Мы кое-что меняем. Мы приносим радость. Мы заставляем людей забыть о своих проблемах на несколько часов, и они покидают театр с улыбкой. Не позволяй никому говорить тебе, что мы не важны, потому что мы важны. Она кивнула, от эмоций у нее сжалось горло. — Я знаю. Кейси взял ее руку в свою, сжимая ее ладонь. Положив другую руку ей на плечо, он развернул ее, пока они оба не оказались лицом к огромному зеркалу на стене примерочной. — Ты прекрасна снаружи, — прошептал Кейси, не отпуская ее. — Но что более важно, ты сияешь изнутри. У тебя есть талант, Эверли. Ты заставляешь людей улыбаться. Ты делаешь этот мир лучше, находясь в нем. Поэтому не позволяй никому — даже ему — приглушить твой блеск. Ты нужна нам. Его взгляд поймал ее отражение, и она улыбнулась ему. — Спасибо, — прошептала она. — А теперь пойдем исполнять заключительный номер, — сказал он. — Вложи всю эту тоску в свое выступление. Танцуй так, как будто он смотрит, и тебе есть что доказать. Ты выбьешь его из колеи. Позже в тот же день, она все еще не избавилась от воспоминаний о своем сне. Они репетировали снова и снова, пока она не устала от пения, танцев и того, как ее подбрасывало в воздух, но она все еще чувствовала тоску глубоко внутри себя. После того как танцоры ушли, она сказала Кейси, что закроет театр, и он с радостью отправился домой ужинать с Дэвидом, пока она медленно снимала свой костюм и аккуратно вешала его на вешалку. Под ним на ней было черное трико. Обтягивающая ткань облегала каждый изгиб ее тела. Она немного похудела с тех пор, как они начали репетиции. Это было естественно — ее работа была чрезвычайно изнуряющей, а нервы всегда притупляли ее аппетит. Однако ей придется пересмотреть это, потому что ей нужно поддерживать свою энергию. Может быть, она приготовит огромную кастрюлю макарон вечером и разделит их так, чтобы ей хватило на неделю. Это было бы скучно, но когда ужины на одного были веселыми. Вот почему она проводила так много времени с Аляской и Холли или с Нортом и его братьями — всякий раз, когда они были дома, — поедая стейки, приготовленные на гриле. Но это время года было напряженным для всех них. Аляске не хватало персонала в гостинице «Винтервилл», и она прикрывала стойку регистрации, а Норт готовил ферму рождественских елок к праздничной суете, которая должна была начаться через неделю или две. Другой ее двоюродный брат, Крис, работал в Лондоне, Гейб уехал на тренировки, а медовый месяц Холли и Джоша затянется еще на несколько недель. И она действительно не хотела идти домой и сидеть там в одиночестве. Вместо этого она вернулась за кулисы и пролистала аудиодорожки, выбирая финальную песню, чтобы еще раз порепетировать. Было несколько движений, которые ей не понравились во время репетиции, и хотя ее мышцы адски болели, она хотела сделать их правильно. Зазвучала музыка, ноты заполнили зал, и она заняла свое место в центре сцены. Она позволила звуку заполнить ее, стать частью ее самой, ее кровь билась в такт барабанам, ее мышцы чувственно сокращались, когда она начала танцевать. Она не могла вспомнить, когда в последний раз испытывала такую чувственность. И это отразилось на ее танце. Ее тело соединилось с медленным ритмом, пока она двигалась по танцполу. К тому времени, когда музыка подошла к концу, она задыхалась, ее сердце колотилось о грудную клетку в попытке доставить кислород к мышцам. Но это не остановило сильную потребность, пульсирующую внутри нее, или воспоминание о том сне. Она медленно перевела дыхание, открыв глаза, чтобы посмотреть в полумрак аудитории. И вот тогда она увидела их. Карие глаза с зелеными крапинками. Линию подбородка, потемневшую от дневной щетины. Мужчину, о котором она не могла перестать фантазировать весь день. Он наблюдал за ее танцем последние пять минут. То, как она двигала своим телом, было завораживающим. Он забыл, насколько она талантлива. Или, может быть, он выбросил это из головы в попытке защитить себя. Потому что, когда он был чуть старше ребенка, он был идиотом и попросил ее выбрать между ним и своей карьерой. Увидев ее сейчас, он осознал, что она приняла правильное решение. Она была очаровательна во всех отношениях. Он потратил годы на изучение человеческого тела, изучая физиологию мышц и костей. Но она жила этим. Двигаясь всем телом, пока у нее не перехватывало дыхание; двигаясь извилисто, испытывая свои пределы, выгибая спину так, что ее волосы почти касались пола. Когда-то давно она испытывала с ним свои возможности. И он давил на нее, пока она не преодолела барьер быть хорошей девочкой и вести себя как леди. Они лежали потные и измученные, кожа к коже, не зная, где заканчивался он и начиналась она. Эверли была телом в постоянном движении. Шар энергии, который соперничал с самой яркой из звезд. И на короткое время она принадлежала ему. Но теперь она принадлежала себе. И она была великолепна.