Вурдалаки, мать их. Это что за хрень творится? Охотиться вот так, влегкую, на чужой территории? А в том, что это не местные, я уверен на все сто. Кузьминки зона контроля семейства Марго, а с ней у меня все ровно. Можно сказать, что мы почти друзья, с учетом того, разумеется, насколько смертный может приятельствовать с вурдалаком. Того, кто угнездился у меня на спине, я успел сбросить в самый последний момент, его клык уже почти вошел в мою шею. Здоровый, черт, какой! Кровопивец ударился о стену, негромко матернулся и резво поднялся с пола, двое же других бросились на меня. Одного, невысокого, худенького, который метнулся в прямо каком-то кинематографическом прыжке, только что без «слоу-мо», я подхватил под мышки и впечатал в его же собственного приятеля, который следом за этим с руганью снова повалился на пол, но вот второй сцапал меня в объятья, зафиксировав руки. Ну да, я, конечно, саданул лбом ему в лицо, но этой публике такие удары что слону дробина. Не чувствуют они обычной физической боли, потому как мертвым до нее дела нет. Как я вывернулся из его цепких клешней — сам не понимаю, но все же мне это удалось. Мало того — нашлась секундочка на то, чтобы достать пистолет. Лучше бы, конечно, получить тех секунд с десяток, чтобы успеть выскочить из узко-полутемного зальчика в холл, на оперативный простор, но подобная роскошь, увы, сейчас мне не по карману. Только полный идиот к немертвым тварям спиной повернется, это верная смерть. Оно, конечно, и здесь шансов не то, чтобы много, но они хоть есть. А так совсем не станет. Первый выстрел, понятное дело, вурдалаку, который снова нацелился на мою шею никакого вреда не принес, а вот после второго он злобно зашипел и прижал руку к глазнице, которую разворотила пуля. Кулаком, да и сталью их не зацепишь, это верно, но серебро эта публика сильно не любит. Убить она их не убьет, да и выбитый глаз через неделю у него уже восстановится, но сейчас ему очень, очень дискомфортно. И видимость нарушилась, и ощущения сильно так себе. Жжет в глазнице ой как! У меня в обойме пули заряжены через одну — сталь-серебро. Никогда не знаешь, как дела повернуться и с кем придется на узкой дорожке сойтись. Если человек, так его серебро убьет не хуже стали, а если вот такая пакость, то это небольшой козырь, который в результате может выручить. На звуки выстрелов, естественно, никто не прибежал и кричать: «что вы тут творите, я полицию вызову» не начал. Ресторан закрыт на спецобслуживание, весь персонал за малым исключением распущен, даже отчасти кухонный. Газван не любит чужих глаз, потому и холл, по которому мы шли, был абсолютно пуст. Разве что на входе стоит охрана из верных нукеров, да и то не факт. Ну, а в зале музыка громыхает так, что хоть из гранатомета пали — толку будет ноль. Короче, если на кого и надеяться, так только на себя. Как, впрочем, всегда. «Кольт» сухо кашлянул еще два раза, но вот досада — вторая серебряная пуля ушла в потолок, осыпав меня и вурдалака, который, не вставая с пола, ужом метнулся ко мне с тем, чтобы подсечь ноги, каменной крошкой. — Держи крепче! — взвизгнул худенький так, что мне сразу стало ясно — это девка. Странно, что сразу это не определил, по легкости и вертлявости — Сейчас я его! Здоровяк выполнил ее приказ, навалившись на меня всей тушей, да еще и должок вернул, боднув лбом в лицо. Во рту стало солоно. Мало того — он сжал кисть моей руки с такой силой, что пистолет в ней удержать не было никакой возможности. Ну все, в Вальгаллу я теперь точно не попаду. Не выдают воинам, что не удержали перед смертью оружие, такую привилегию. А жаль! — С того света вернусь — пообещал я им — Слово даю! — Вернешься — еще раз убьем — пообещала вурдалачка, нежно, чуть касаясь, провела пальчиком по моей шее и нагнулась пониже — Только вряд ли получится. Все грозятся, но пока никто с той стороны не пришел. Видно, двери там хорошо закрыты. Ай! Тонкое, почти игольное лезвие верху вниз прошило мою потенциальную убийцу, от плеча до кишок. Причем то место, где оно вошло в мертвую плоть, мигом немного обуглилось, мне с пола это было отлично видно. — Совсем страх потеряли! — впервые слышу столько эмоций в голосе Ровнина. Он на них скуп, это известно почти всем, кто живет в Ночи, причем настолько, что ведьмы, острые на язык, дали ему прозвище «Степенный» — Забыли, как мы вас гоняли, гниль могильная! Звук удара, и я понимаю, что меня никто не держит. Еле слышный свист, и голова крепыша, который секундой ранее прижимал меня к полу, слетает с плеч, а тулово валится в сторону той стены, о которую я его уже дважды приложил. Ничего себе, это чем же он их так уродует? Я тоже такой девайс хочу. Вещь! — Уходим! — снова перешла на визг вурдалачка и, приволакивая ногу, устремилась к выходу, за ней последовал напарник, зажимая ладонью изуродованную глазницу, но при этом сделав все, чтобы разминуться с Ровниным. Легкая вспышка, и от тела безголового кровопивца остается только кучка серого вонючего пепла. — Безобразие! — проводил их взглядом Олег Георгиевич, после чего нагнулся и подобрал с пола зонт, у которого не хватало ручки — Надо будет собрать глав семей, что ли, на беседу. Или не тратить слова и время, а устроить реконструкцию двухтысячного года? Я за последнее предложение, признаюсь честно. Нет, среди вурдалаков встречаются и нормальные особи, но все реже и реже, потому большая резня, вроде той, что случилась на заре нового века, послужит не только эффективным средством внушения, но и некоторую селекционную функцию выполнит. Все умные и опытные кровопивцы почти наверняка выживут, особенно те, которым на ушко заранее об этом шепнут. А наглая и глупая молодь, вроде этой троицы… Чего их жалеть? — Если надумаете, то можете смело рассчитывать на меня — подняв пистолет с пола, я с интересом глянул на то, как начальник Отдела вставляет в зонт упомянутую рукоять, из которой торчит очень узкое лезвие светлого металла — Серебро? — Не совсем — качнул головой Ровнин — Сплав плюс руны. Что облизываешься? Тебе такого не видать, штучное изделие. И мастера этого уже в живых нет, так что даже не шустри. Лучше скажи — кому ты так насолил, что редкостной нахалке тебя выпить надумали? — Олег Георгиевич, хочешь верь, хочешь нет — сам не знаю. Вроде ни с кем не собачился. А с Марго, что в этих краях обитает, сроду трений не случалось. — Верю. Она на редкость вменяемая мадам, не отнять. Но только вот какая штука — тут не импровизация класса: «а давай его здесь и сейчас». Место выбрано заранее, с умом, подставного болвана приготовили, то есть знали, кого и как сработают. Меня только в расчеты не приняли, на чем и погорели. Так что думай, поскольку… — В следующий раз вас рядом может и не оказаться — закончил я за него — Знаю, потому пойду сейчас комедь ломать. Пускай проблема сама себя ищет, так оно быстрее выйдет. Подыграете маленько? — Комедь — это хорошо — кивнул Ровнин — Только не пережми, хорошо? Без истерики и особых угроз. Самвел тоже завестись может. У него характер огонь. Если в Отделе и есть что хорошее, так это их начальник. С ним работать одно удовольствие, все понимает с полуслова. Еще бы ему таким хитровыдуманным не быть…. Хотя они все там такие. Музыка в зале стала тише, народ вернулся к столам, на которые как раз водрузили блюда с тремя здоровенными барашками, зажаренными целиком. Надо полагать, они знаменовали апофеоз застолья. — Держи подарок — я подошел к лысому коренастому мужчине с большими костистыми ушами, прижатыми к черепу, и кинул на стол «балаклаву», угвазанную пеплом. Именно за эти уши все, кто не относился к племени кровопивцев, данного господина называли «Носферату». За спиной, естественно, в лицо такое Самвелу Саркисяну, повелителю одной из самых крепких московских вурдалачьих семей новой формации, мало кто отважится сказать — Скажи, твой молодняк совсем свихнулся? — Объясни — потребовал Самвел, повертев в руках черную шапку, а после отбросив ее в сторону, на пол — И потише. Не люблю, когда кричат. — Все просто. Из любителей крови кроме тебя здесь никого нет, а без свиты ты из дома не выходишь, это всем известно. — И? — Меня только что там, в холле, чуть не пустили на корм три вурдалака. Еще какие-то вводные нужны или этого хватит? И я сплюнул на пол кровь, которую перед этим добыл из разбитой губы, потеребив ту языком. — Что? — взревел Газван, вскакивая с места — На моем празднике моего гостя? Даже нет — моего друга! Если он сейчас еще и «брата» скажет, то не удержусь от смеха. А потом поеду в Иран, выяснять, нет ли там каких корней моего рода. — Подтверждаю — вступил в беседу Ровнин, стоявший за моей спиной. Он уже где-то оставил зонтик, зато раздобыл чашу с вином — Если бы я не подоспел, то сейчас там лежало бы тело Максима. Неживое и пустое, как шаманский бубен. Эти ребята определенно хотели сообразить его на троих. Говорю же — Олег Георгиевич из каждого слова выгоду вытянет. Он только что сообщил при свидетелях, что спас мою жизнь, а подобная услуга, озвученная публично, требует непременного ответного реверанса в виде аналогичного поступка или нескольких других, попроще. Нет, можно и не возвращать, но все будут знать, что ты далек от такой вещи, как глубокое уважение. — Я один — встал со стула и Самвел — Я ехал на день рождения к другу, зачем мне охрана? Со мной только водитель, но он сидит в машине, больше никого. И потом — зачем мне тебя убивать, инчо? Ты мне зла не делал, долгов за тобой нет. Мне не нужна твоя жизнь. — Ай, какая разница! — перебил его Газван — Ты, не ты… Моя вина! Я думал — тут только те, кто мой друг, все будут есть, пить, веселиться! Охрана? Для чего?! И вот результат. — Человек жив — и ладно — сказал кто-то из гостей — Всякое бывает. — Может, залетные? — раздался еще чей-то голос — Мало ли? — К этому русскому человек крови Самвела подходил — возразил мой сосед по столу слева, тот, которого я не знал — Сам видел. Говорил плохие слова. — Ай, плохо! — Теперь Самвелу придется доказывать, что это не он. — Узнаю, кто это все устроил — хмуро пообещал глава вурдалачьей семьи, глядя на меня — Слово. Потому что мне не нравится это «ты, не ты». Когда я — тогда я. А когда нет, когда все станут говорить о том, что семья Саркисяна забыла о правилах приличия… Мне такое ни к чему. — И приведешь их ко мне — сказал Ровнин, бросив в рот виноградинку — Вы стали слишком часто лить кровь просто так, Самвел. Ну-ну, не супь брови, не конкретно ты. Вурдалаки в целом. Расслабились, поверили в то, что на дворе новое время, забыли о том, что есть не только Покон, но и Закон. Этих двух мы покараем сами, а остальные пусть знают — время, может, и новое, но когда кое-кто перестает видеть границы, то поступят с ним по-старому. Посыл ясен? — Предельно — совсем помрачнел Саркисян, и его можно понять. Он тут ни при чем, но случись конфликт вурдалаков с Отделом, то именно его сделают крайним. Его голова станет платой за мир. Его, и его семьи. — Докажи, что это был кто-то не из твоих, и претензии будут сняты — добавил я, поняв, что мой собеседник сейчас покинет зал — И еще, говорю при свидетелях — если меня не станет до того, как это случится, все будут знать, кого в этом винить. А почему нет? Лишняя охрана не помешает, пускай молодцы Самвела меня попасут до тех пор, пока ситуация не прояснится. Ведь меня на самом деле хотели убить, и, подозреваю, желание завершить начатое у уцелевших вурдалаков никуда не денется. — Ты знаешь, что я ни при чем — ткнул меня пальцем в грудь Саркисян, а после обвел рукой зал — Вот из них многие нет, а ты — да. Но ты хочешь так. Ладно, пусть. Но некрасиво поступаешь. Нехорошо. — Если я неправ, то извинюсь — невозмутимо ответил я — Никто не может сказать, что Чарушин не платит долги или не признает ошибки. — Подтверждаю — подал голос Газван — Иначе он не сидел бы за моим столом. — Может тот дурачок, что приходил сюда и устроил конфликт, еще жив — поправил очки Ровнин — Вряд ли, но кто знает. Начни с него. — Разберусь — пригладил волосы Самвел — Сам, лично. И без вас особенно. Газван, еще раз с днем рождения. Извини, но мне пора. — Понимаю — кивнул именинник и уселся за стол — Спасибо, что пришел, спасибо за добрые слова и подарок. А угощения в дорогу, традиционного для таких мероприятий, похоже, Саркисяну никто не поднесет. Уверен, что Газван не хуже меня понимает, что вурдалак к случившемуся отношения не имеет, но, тем не менее, если он его и не списал уже в утиль, то в благополучном разрешении ситуации до конца не уверен. Да и сам еще не решил, счесть случившееся личным оскорблением или нет. Плюс его смутило вмешательство Ровнина и не слишком скрытый намек на события четвертьвековой давности. Ну, а если все и обойдется, так небольшую неучтивость всегда можно списать на волнение и опечаленность по поводу сорванного праздника. Да и поднимать данную тему никто не станет, на самом деле. Нет, все всё видели, отметили и запомнили, но далее — тишина. Это у нас все чувства напоказ. Нам надо проораться, выяснить здесь и сейчас, наговорить друг другу гадостей, в случае супружеских разборок даже посуду побить, а после помириться и наутро все забыть. На Востоке все происходит тихо, никто не топает ногами, не стремится доказать свою правоту в моменте, не размахивает руками и не сулит все беды, что есть на свете. Нет, глупая молодежь, конечно, и не на такое способна, но те, кто реально может создать проблемы, как правило летального характера, не шумят и не скандалят. Напротив, они тебе улыбаются, они тебя даже на прощание обнять могут. Но надо точно знать — тут никто никогда ничего не забывает. Ни через год, ни через сто лет. Серьезные обиды могут идти через поколения, и, если не ты, так твои дети или внуки получат свое от детей и внуков тех, с кем ты закусился сегодня. Ровно тогда, когда никто этого не будет ждать и в тот момент, который будет идеален для расчета. И Самвел мне ничего не забудет, можно даже не сомневаться. Нет, никакой страшной мести здесь не последует, слишком мелок повод для таких действий. Но вот если я, к примеру, буду висеть на веревке над пропастью, а у него будет выбор — вытащить меня на твердую поверхность или эту веревку перерезать, то он гарантированно сделает последнее, даже несмотря на то, что мое спасение может принести ему некоторые дивиденды, весьма недурственные. Причем это честно и справедливо, он воздаст мне подобным за подобное. Я же сейчас тоже мог его не провоцировать, верно? Но мне выгодно, чтобы сбежавших засранцев искали свои же, оно получится быстрее, проще и дешевле, потому мы с Олегом Георгиевичем закрутили эту карусель. И он это понял, причем прекрасно. — Люблю кушать барашка — сообщил мне Ровнин, когда мы уселись на свои места — Особенно если он правильно зажарен. Давай тарелку, Макс, поухаживаю уж за тобой. Как-никак ты только что пережил стресс. — Не скажу, чтобы очень сильный — усмехнулся я — Удивления было больше, чем страха. Да и сейчас, если честно, оно никуда не делось. Всех в памяти перебрал, а понять, откуда ноги растут, не могу. Ладно бы еще оборотни были, их хоть как-то можно пристегнуть, но вурдалаки? Да еще вот так, почти днем, на таком мероприятии… Бред и только. — А когда ты успел с оборотнями разругаться? — удивился Ровнин, ставя передо мной тарелку с изрядным куском баранины — Вернее, с кем? — Так с Порфирием — не стал скрывать я, берясь за вилку и нож. Нет, многие за столом приборами не пользовались, очень ловко поедая мясо при помощи рук и лепешек, при этом умудряясь как-то не изгваздаться жиром. Я так точно не смогу, подобные умения передаются с генетическим кодом — Отказал ему в помощи месяца два назад. У него из общины двое молодых ребят смылись, забыв попрощаться и с сородичами, и с ним самим. Само собой старый хрен мигом взбесился — тут и характер, который не сахар, и возраст, и, главное, репутационный момент. Если молодняк валит куда подальше, то это остальным о многом может сказать. — Ну да, ну да — Ровнин разорвал круглую лепешку и ловко используя корку, не хуже, чем соседи по столу, отправил в рот кусок мяса — Сначала слух, потом суждение, и не успеешь обернуться, как молодой и наглый оборотень кинет вызов изрядно одряхлевшему Порфирию. И все — либо дерись, либо уходи, становись шатуном-одиночкой. А почему отказал-то? — Времени не было. Да и желания тоже — пояснил я — Эта парочка, может, уже на Урале или в Забайкалье. Вот мне делать нечего, только по лесам за двумя косолапыми бегать. Опять-таки, он же их не вернуть хотел, а убить. В открытую, конечно, говорить такое не стал, но намек был более, чем прозрачен. А это не по мне. Ребята сделали свой выбор, что их теперь, за личную точку зрения к смерти приговаривать? Не десятый век на дворе, двадцать первый. Да и потом — я не палач, Олег Георгиевич. Не был им, и не буду, что бы там себе этот старый мохнатый хрен не думал. — Кровь на твоих руках есть — вытер рот мякотью лепешки начальник Отдела — И ее не так уж мало. — Была бы там хоть одна праведная капля, вы бы меня уже давно списали в расход — усмехнулся я — Да, убивал. Но всегда по делу или защищаясь.